Еще раз о Нём

Погреться у нарисованной печки,
Послушать несуществующий голос,
Он тихо споёт тебе о хорошем,
Красивом, которым полон твой дом.......
А где он? Ты это силишься вспомнить
И ночью, рождая странные мысли,
Приходишь к уже потрепанной фразе,
Что лучше оставить все на потом......

( песня)


Пустыня. Высоко в небе - размытый огненный шар Солнца. От песков поднимается жаркая удушающая волна, заставляющая воздух хрупко дрожать и изменять видимые предметы.
Посреди пустыни вкопан большой деревянный крест, а на нем - вишу я. В кисти рук и стопы воткнуты осколки стекла. Стекло коричневое и зеленое. Под действием веса мое тело опускается вниз и осколки проделывают в теле все большие дыры, по волокну разрезая ткани. Когда солнце, наконец, убьет тонкий ручеек сознания, всё, что останется от меня в этом мире, будет исчерпывающе именоваться "плотью". Со временем она начнет гнить, и тогда придут два высоких, загорелых преторианца в сандалиях и коротких белых туниках и, морща нос, снимут меня.
Затем кинут опухшее тело в телегу и повезут на кладбище. Там бросят в общую грязную могилу, где нашли свой последний приют люди с разными судьбами,
и забросают сверху землей. Забросают неплотно, и звери, чуя запах тления, будут приходить, откапывать и питаться. За счет смерти они будут выживать и даже, может быть, станут довольно упитаны.
Но время еще не пришло.
Сначала было очень больно, стекло по волоску перерезало капризные нервы, а теперь уже ничего, нормально. Или просто привычно. Под ногами на испепеленной солнцем земле - красное пятно. Песок там влажный, потому что кровь все время подпитывает почву, не давая засохнуть. Мне бы хотелось, чтобы на этом месте вырос цветок. Мое продолжение. Он обязательно будет алый, потому что вырос на крови... вот только его не будет.
Мимо идет путник. Он араб в полосатом халате и потертой белой чалме. Паломник или какой-нибудь бедняк - идет в Ершалаим молиться о больном сыне, умирающей жене или хорошем урожае. У него очень спокойный взгляд и добрые глаза, сухое морщинистое лицо выражает усталость и покорность судьбе. Его следы тянутся по песку от самого горизонта, сначала маленькие, словно черные точки, потом все больше и больше, отображая его мерный шаг. Он останавливается, смотрит на меня и подходит к кресту. Интересно, что он будет делать? Вытащит из-за пояса старый нож, которым закладывает овец, и убьет?
Каждый человек должен презирать меня, да я и сама себя презираю. Ненавижу. Потому что за моей спиной черной тучей стоит мой смертный грех. Господи, мне бы вернуться назад и всё исправить! Но что теперь об этом говорить. Неожиданно не по-старчески резко старик встает на колени и начинает молиться. Он молится тихо и монотонно,  потом замолкает, и мы долго смотрим друг на друга в тишине…
Затем он еле слышно произносит:
- Я тебя прощаю.
И говорит это так просто, что я не успеваю ничего ответить. Он встает, поворачивается и уходит. Таким же шагом, что и пришел. Мерным, спокойным. Таким вот шагом он мог бы прошагать всю Вселенную...
«Я тебя прощаю… Я тебя прощаю…»
Меня трясет, как всегда, когда я плачу. Вот только глаза сухие, потому что в моем теле нет больше влаги - плакать нечем. Мои слезы теперь - песок, заполняющий эту пустыню. Взгляд непроизвольно падает вниз - а там! Посреди красного пятна виднеется зеленый росточек - крошечка... Маленький ангел жизни, красоты и вечности. Знак моего прощения.

Постепенно начали теплеть пальцы. Над головой прозвучал чей-то незнакомый голос, женский.
- Доктор, она просыпается.
Надо открыть глаза. Веки тяжелые и никак не хотят подниматься. Сначала появляется тоненькая щелочка, источающая пронзительно яркий свет. Она все растет, расширяется, и наконец, свет хлынул в полную силу, срывая пелену с сознания и причиняя довольно ощутимую боль. Постепенно стали вырисовываться предметы. Капельница над головой, два лица в марлевых повязках: женское, с красиво накрашенными глазами, и мужское, в очках... Мужское спросило, смешно задвигав повязкой:
-Ну, как вы себя чувствуете?
Я попыталась ответить. Язык не слушался.
-Что, язык не слушается? - повязка улыбнулась.
Я энергично заморгала.
- Это после наркоза бывает. Как же это вас так угораздило? Кстати, вы пережили клиническую смерть. Теперь можно будет и книгу написать!  - повязка
опять улыбнулась, - Но об этом мы с вами потом поговорим. А сейчас надо поспать.
В светлом облаке подплыла сестра, помазала ваткой руку, уколола. А потом свет начал снова меркнуть, и пустота приняла в свои объятия еще одного человека.

-Марь Иванна! Марь Иванна!
Я с трудом открыла глаза и обвела мутным взглядом класс. Вот черт! Это надо было прямо на уроке заснуть, что тут могло твориться. На первый взгляд в кабинете было все нормально. Петров весь в красках,но не кричит и не дерется, что уже хорошо. Елизаров не качается на стуле. Может, надо спать на уроках почаще?
Оксана, тихая девочка, которая разбудила меня, до сих пор дергала за рукав.
-Марь Иванна, там директор идет!
Значит, дежурили. Дверь энергично отворилась, и на пороге выросла директриса - женщина лет пятидесяти в строгом коричневом костюме.
- Ну, как дела, Мария Ивановна? - покровительственным тоном осведомилось она.
- Отлично, Ольга Львовна. Все рисуют.
- Действительно, у вас тихо.
Воцарилось молчание. Директриса действовала угнетающе даже на кошку в столовой.
- Ольга Львовна, может, хотите у нас посидеть, а потом, в конце урока, мы конкурс работ устраиваем...
- А что за тема?
- Как я вижу бога.
- А вам не кажется, что тема не совсем для детей подходящая?
- Ну не все же время рисовать груши и еловые ветки. Пусть подумают, пофантазируют.
- По-моему, это не наше дело - религиозное воспитание. Внушать детям какие-то эфемерные вещи!
- Почему же дети могут спокойно рисовать Деда Мороза?
- Ладно, делайте, что хотите, - она раздраженно захлопнула дверь.
Я села за стол. За окном шел дождь, оставляя на стекле мокрые полоски. Вдруг я почувствовала, что меня опять дергают за рукав. Я обернулась и увидела
Оксану. Карие глазки умно и робко смотрели снизу вверх.
-Чего тебе?
-Я н-нарисовала, - она иногда слегка заикалась, - Вот.
Она протянула раскрытый альбом. Под ночным звездным небом по бескрайней пустыне шел пожилой человек с седой бородой, в потертой белой чалме и в полосатом
халате. Лицо было прорисовано плохо, но это было неважно. Следы этого человека начинались далеко-далеко, сначала маленькие, словно черные точки, потом все больше и больше, отображая его мерный шаг. Таким шагом, казалось, можно было пройти всю Вселенную...
Стало душно. Я взяла ручку, непослушной рукой поставила 5 и расписалась. Карие глазки засветились радостью и побежали собираться домой - прозвенел звонок. По партам загрохали рюкзаки, послышались разноголосые "до свидания", и постепенно
класс опустел. Стало тихо.
За окном все так же шел дождь, навевая странную грусть, воспоминания и расплывчатые образы: пустыня и седой старик, идущий под звездным небом в своем Вечном Пути.

динь-динь.....динь-динь-динь ( слышится тихий звон волшебного колокольчика )

Занавес.

The end.