Про любовь

У Ляли и Сережи Тележкина был роман. Самый настоящий и всамделишный. Сережа Тележкин рассказал про Лялю всем своим друзьям, а Ляля в уме прокручивала детали будущей свадьбы: с пупсом на машине, кучей розовых сияющих лент, кружевным платьем до полу и короной из брюльянтов на голове. Ляля точно знала, кого она позовёт на свадьбу, а кого нет, и от предвкушения процесса приглашения и наоборот у Ляли сладко сводило живот. Сережа Тележкин и Ляля всюду ходили за руку, и их роман одобрял весь двор, кроме дворника Равиля. Но дворник Равиль вообще ничего не одобрял.

В то лето Лялины родители сдали восьмилетнюю Лялю на воспитание Бабуле. А Бабуля перепоручила эту функцию двору. У Бабули в тот момент пылал свой собственный роман с отставнным генералом в звёздах и усах, и ей было не до Ляли. Ляля не возражала. Каждое утро она надевала любимый красный сарафан в чёрную клетку и шла во двор планировать будущее с Сережей Тележкиным. Планирование проходило как правило на скамейке или на качелях. Иногда, когда дворник Равиль поливал двор из шланга, Ляля и Сережа Тележкин совмещали планирование с саботажем и вредительством: они подкрадывались к дворнику Равилю сзади и пережимали шланг. Дворник Равиль кричал им страшные непонятные слова и грозил кулаком. Ляля и Сережа Тележкин с хохотом убегали в подъезд, и от этого их роман делался только крепче.

В один прекрасный день Сережа Тележкин вместо того, чтоб как обычно совершить с Лялей торжественный обход окрестных территорий, с заговорщицким видом потащил Лялю в дальний конец двора. А оттуда под арку. А там - дальше, и дальше, за ограду, к старому бараку, спрятанному за кустами сирени. Ляле туда было нельзя, но любопытство взяло своё. У самой стены барака Сережа Тележкин остановился, очень серьезно посмотрел на Лялю, достал из-за пазухи целофановый пакет, спички, ложку и иголку. И торжественно произнёс:

- Будем делать медальон.

У Ляли захватило дух. Во дворе все старшие десятилетние девочки уже давно щеголяли с обновками: чёрными овальными бляшками на ниточках. Это было жуть как модно. Это было ужасно взросло и столь же ужасно недостижимо. Бляшки-кулоны делали старшие мальчики, делали тайно, вечерами, когда все уже расходились по домам, и только дворник Равиль кричал временами про "вонь развели" и "скамейку закоптили". И вот теперь Сережа Тележкин собирался сделать медальон для Ляли: Ляля поняла, что о неизбежности свадьбы придёцца рассказать родителям прямо по их возвращении.

Сережа Тележкин водрузил ложку на удачно подвернувшийся камень, скрутил пакет в жгут, сел на корточки, чиркнул спичкой... Ленивое оранжево-чёрное пламя зашипело, заклубилось по прозрачному пластику, сжало его в чёрную полоску, а потом капнуло. А потом ещё раз. А потом закапало часто-часто. Быстро-быстро. И Лялин пульс забился так же: тук. Тук. Тук-тук-тук. От едкого запаха и дыма защипало глаза, Ляля отсупило на шаг, а Сережа Тележкин зашептал:

- Щас-щас-щас.

Через пару минут он бросил дотлевающий пакет на траву, быстро нагнулся с иголкой в руке над чёрной лужицей в ложке. И стало вдруг очень-очень тихо. Не шумели за кустами машины. Не кричали во дворе дети. Даже воробьи в кустах сирени притихли. Ляля смотрела на вихрастый затылок Сережи Тележкина и где-то внутри Ляли возникало странное чувство, непонятное чувство: как-будто Новый Год - завтра, точно завтра, соврешенно неизбежно - завтра. А после завтра - будет всегда.

Сережа Тележкин выпрямился, повернулся к Ляле и протянул руку. На его ладони лежал чёрный овал. На котором еле заметно проступало:

ЛЯЛЯ НАВСЕГД

Сережа Тележкин моргнул, переступил с ноги на ногу:

- Больше не поместилось...

Взял Лялину руку и вложил в него горячий медальон. Ляля сжала кулак крепко-крепко. И крепко-крепко зажмурила глаза. Сделала шаг вперед. И поцеловала Сережу Тележкина. По-настоящему, по-всамделишному поцеловала. Прямо в губы.

А на следующий день вернулись родители и увезли Лялю на море. А потом - в другую страну. Приезжая летом к Бабуле, Ляля первое время спрашивала про Сережу Тележкина у неё, у соседей, у ребят во дворе и даже у дворника Равиля. Но никто ничего не знал: "вроде переехали, а вроде нет". Кто знает, дом большой. Со временем Ляля перестала спрашивать.

Когда Лялиному сыну исполнилось восемь, вся семья собралась у Бабули. И вдруг отчего-то та вспомнила:

- А помнишь Сережу Тележкина? Приходили тут из домуправления, там списки жильцов сверяют. Оказываецца, погибли они всей семьей, разбились на машине, давно ещё, много лет назад, летом. Где-то далеко. Под Самарой. Или под Саратовом. Никто ничего и не знал. Вот сейчас их родственники квартиру на себя оформляют. Сколько лет пустой простояла...

И опять вдруг все звуки исчезли вокруг. Тихо. Тихо. И у Ляли отчаянно забилось сердце: тук. Тук. Тук-тук-тук. Забилось больно-больно. И отчего-то вскочила Ляля, и побежала в прихожую. Открыла сумку, нашла косметичку, выпотрошила её до дна. И нашла там, среди валидола, заколок и губной помады совсем уже не чёрный, а от возраста серый кругляш. На котором совсем уже затерлось, но всё ещё проглядывает:

ЛЯЛЯ НАВСЕГД

А на обороте:

СЕРЫЙ НАВСЕ

Больше не поместилось.