Будь моим папой

Июль. Золотой сон лета. Прибалтика. Прохладное, в барашках синее море, на песке вычесанные штормом колтуны водорослей, с крапинками запутавшегося в них янтаря – лёгкие солнечные камешки, прозрачные и матовые – королевские. На них смотришь - и невольно вспоминаются слёзы Русалочки и влюблённых, которые предпочли море, отчаявшись от неразделенной любви или неприятия их чувства родителями, имевшими свои планы на жизнь выросших детей.

Времена меняются, а любовь всё та же непрошеная гостья - что делать с нею, люди часто ума не приложат. И в море снова льются слёзы – не иссякает в нём янтарь…

Молодая мама ввела за руку пятилетнюю дочку в прибрежное кафе. Они наплавались и жутко проголодались. Обе сбрызнуты бархатистым легким загаром, у девочки из-под панамки выбиваются выгоревшие пшеничные кудряшки. Приехали без папы, издалека. Папа с ними уже два года не живёт, и поэтому у Аси полны печали и без того тёмные глаза. Асины недетские вопросы часто ставили в тупик её молодую маму.

Подошёл официант – стройный блондин (наверняка студент, они тут летом подрабатывают) и спросил на ломаном русском, что гости будут заказывать. При этом юноша так приветливо улыбнулся, что Ася неожиданно схватила его за руку:

- Будь моим папой! Ты такой красивый…

Наташа вспыхнула. Застигнутая врасплох, она не знала как реагировать.

А юноша застыл в улыбке и не мог отойти – Ася не отпускала.

Всё больше наливаясь краской стыда, Наташа с трудом разжала ладошку дочки, вцепившейся в свою мечту о папе.

- Извините, мы в другой раз зайдём.

И вывела ревущую Асю из кафе.

- Мамочка-а-а, он такой красивый… Я хочу, чтобы он был моим папой… – всхлипывала Ася. - Мне так плохо без папы…

Они зашли в магазин, купили продукты и невесело побрели домой - в комнату, которую на месяц отпуска сняли у приятной эстонки по имени Лайма. Её двухкомнатная квартира, обычно тихая, вечерами оглашалась скандалами - приходил качать права подвыпивший бывший муж хозяйки. Утром аккуратно одетая и причёсанная Лайма с заплаканными глазами извинялась, а её дочка, хорошенькая девочка лет двенадцати, и сын-подросток прятались, стараясь не попадаться квартирантам на глаза. Мать от стыда сбавляла Наташе плату за жилье. Отказаться от жильцов не могла, денег на жизнь не хватало. Наташа удивлялась, как мало ест Лайма, и как-то спросила - почему. Отвернувшись, та ответила, что если бы она ела столько, сколько ей хочется, то давно превратилась бы в толстую корову. Лайма была очень стройной, если не сказать худой.

Асин папа тоже любил выпить. Поначалу, женихаясь, он по-ребячески горделиво заявлял Наташе, что иногда балуется пивком. Но вскоре после свадьбы как с цепи сорвался и к пивку добавил водочку. А когда Наташу положили на сохранение, то и вовсе пустился во все тяжкие, отмечал каждый день застольем у очередных родственников, а Наташина мама, навещая дочку в больнице, заламывала руки и рисовала перед будущей мамой картины, одну отвратительнее другой, где зять выглядел отъявленным забулдыгой. Наташа плакала, уже жалея, что носит его ребенка, и с ужасом думала о наследственности. Ну а потом, уже после рождения Аси, когда он приходил с работы "на бровях", долго возился у двери, не в состоянии попасть ключом в замочную скважину, пытался улечься в дочкину коляску у порога, Наташе подкатывало к горлу отвращение к нему. А он затыкал уши ватой, чтобы не слышать плач новорожденной. Только крошечная Ася и не кричала вовсе, будто чувствовала, что здесь она кому-то может помешать… Не могла забыть Наташа и того, как в ответ на радостную весть о беременности услышала равнодушное:

- Если хочешь, рожай для себя. Мне этот ребёнок не нужен…

Как-то Ася, слушая сказку на ночь, остановила Наташу и задумчиво спросила:

- Мамочка, ты говорила, что дети рождаются от любви. Значит, и ты любила папу? А куда же она подевалась - любовь?… Ведь если б не папа, не было бы и меня, а ведь ты хотела только меня, правда?

Наташа глянула в прекрасные, полные недетской печали глаза дочери, ждавшей ответа:

- Конечно, ласточка моя, только тебя хотела, и никого другого, и ты родилась, такая вот малюсенькая, как котеночек…

Нежно обняла Асю, прижала к себе и вдруг испугалась незаданного вопроса: «А что если ты и меня разлюбишь, куда мне тогда деваться? Папа уехал к своей маме, а мне куда - в детдом?» Конечно, Ася не знала, что такое детдом, и спросить так не могла, но о детдоме не понаслышке знала Наташа - она воспитывалась в интернате, и воспоминания об этом времени были для неё мучительны. Ей стало страшно от такой догадки и оттого, что из-за желания иметь семью "как у всех" она и вышла замуж, надеясь, что стерпится – слюбится. Но не стерпелось и не слюбилось. Поторопилась выйти за совсем незнакомого, как оказалось, человека, а не за родного, как мечталось и как поначалу ей показалось. А ведь сердце подсказывало: не он. Потому и в загсе на вопрос, согласна ли она, ей вдруг захотелось крикнуть: «Нет!» Да за спиной стояли гости, которых они пригласили, и был оплачен ресторан… Мелькнуло: чем я хуже мамы? Не получится - разведусь.

Ей бы тогда вспомнить, как когда-то в её сиротском детстве, когда ей было три или четыре года, она увидела во дворе у бабушки красивого мужчину в белом костюме, и как ей всем сердечком захотелось, чтобы этот голубоглазый блондин взял её на руки, подкинул вверх, как соседскую Ленку дядя Боря, а она бы от счастья залилась колокольчиком: «Смотрите, какой у меня папа!»

Но разве об этом думаешь в загсе? Эти мысли больно хлестнули Наташу и комом застряли у неё в горле только здесь, спустя шесть лет, у вечно плещущего моря, пойманного у берега в солнечные сети июля. И её сердце сжалось от неизбывной печали дочери, которая никак не понимала, почему они живут без папы.

 

Акварель голландского художника Вильяма Хайнрейтса http://nochnaja-taina.ru/post114363055/