Юрий Анненков Дневник моих встреч

Внеклассное чтение.

Глава первая. Максим Горький

Как нам нужны воспоминания!
Они бывают так милы -
Любви прекрасные признания,
И горя прожитые дни.
С тоской, как волнами нахлынут,
Печалью сердце обольют…
Но не дай Бог, они покинут,
Из памяти совсем уйдут!
На сердце станет горько, пусто,
И словно прожил век один…
Без памяти прожить так грустно!
Так жил художник без картин.

/Ирина Горбачева «Воспоминания»/


Помните, в школьные годы, нам всегда учитель литературы давал задание на лето?
Внеклассное чтение. Целый список литературы. Чтобы прочесть за лето всё, то, что будем изучать с осени и ещё список рекомендуемых книг. А,  вернувшись осенью, после каникул, мы должны были написать обзор прочитанной литературы.

Я к этому занятию старалась подойти всегда ответственно. Особенных сложностей не было, так как дома имелась большая библиотека. Но естественно каких-то книг из списка не хватало. И тогда мне приходилось идти в городскую библиотеку.
 
Любители библиотечного чтения, если они ещё остались, меня поймут. Посещение этого заведения похоже на таинство. Когда попадаешь в помещение, где стоят огромных размеров стеллажи, наполненные снизу до верха человеческой мыслью, тебя невольно охватывает трепет. Ты ходишь между рядами и забываешь, зачем сюда пришла.
Хочется непременно потрогать, полистать одну книгу, другую, третью.

И вот что-то находишь для себя интересное, захватывающее. Набираешь стопку книг.
Прочитать хочется всё и сразу. Мне всегда моя мама говорила, что очень плохо, что два наших глаза приспособлены читать только один текст: - Для тебя, было бы лучше, продолжала она, - если бы один глаз читал одну книгу, а другой - другую.

Я всегда читала по три книги сразу. Выбирала книги разной тематики и читала за завтраком, в школе на переменах, да и на уроках, за обедом, в транспорте, ну а уж вечером, перед сном - это святое. На сон минимум времени.

В более зрелые годы, когда интересные, недоступные книги передавались друг другу по очереди, по списку, мы читали запоями. За ночь надо было прочитать определённое количество страниц, чтобы успеть во время передать книгу другому читателю. С мужем тоже очередь. Сначала он читает, засыпает, потом я - сколько успею. А как же? Не отдашь во время, задержишь, в следующий раз тебе не дадут почитать другую интересную книгу.

Ну, а журналы, газетки, мы считали - "чтиво", читать их,  только зря время терять.
Не считая конечно "Литературной газеты", журналов "Вокруг света", "Наука и техника", "Знание - сила", которые тоже передавались из рук в руки.

А помните, какая была трагедия, если у тебя взяли книгу почитать и "замылили"? Это обида на всю жизнь. Старались подписывать книги. Сколько историй в связи с этим, воспоминаний…

Время прошло, а привычка читать осталась. Да, это уже привычка, выработанная долгими годами. Она затягивает, как наркотик. Правильно. Как наркотик, только для души.

Честно сказать, в осенне-зимний период читать приходится меньше. Городская суета, женские заботы, усталость, которую в городе, почему-то ощущаешь более масштабно, чем за городом, не дают уединиться с хорошей книгой. То ли дело летом!

Благодать! Природа сама располагает к душевному покою. Здесь я для себя исключаю телевидение совершенно. В городской квартире от него не спрятаться. Телевизора нет разве что в ванной.

На даче я балую себя книжным изобилием. Правда, только вечером, но  почти до утра. Как в былые времена, сейчас, на моём прикроватном столике открыты три книги.

Это: "Басни Михалкова" издания "Советская Россия" 1987 г., Михаил Зощенко "Избранное" Издательство "Правда" 1981 г., и наипрекраснейшая книга воспоминаний
Юрия Анненкова "Дневник моих встреч" Цикл трагедий, Издательство "Советский композитор" при участии объединения "Созвучие", тираж 100.000 (сто тысяч экз.).
Год издания я так и не нашла, а искала его усердно, потому что вещи, которые там описываются, и как описываются, просто не могли пройти советскую цензуру. А, судя по цене книги - 10 руб., и желтизне, не плохого качества бумаги, она была издана именно в то время.

Я её купила на улице, у пожилого человека, который продавал свои книги, на расстеленной на тротуаре газете:
- Возьмите, не пожалеете, - как-то ему сразу удалось угадать, что я любитель читать воспоминания. И я действительно не пожалела. Зощенко с Михалковым пришлось подождать, пока я, не отрываясь, читала, перечитывала некоторые факты, в принципе, истории нашей страны.

В этой книге можно узнать о том, какими были людьми: Горький, Есенин, Маяковский, Анна Ахматова, Бабель, Зощенко, Николай Гумилёв, Блок, и другие писатели, поэты, художники. В ней говорится не о вкладе каждого в нашу культуру, а о том, какими они были "просто людьми" в контексте того времени. А это самые переломные и драматичные и для страны, и для русской культуры годы. Воспоминания охватили период с 1904 г. по
1960-е гг. Юрий Анненков - прекрасный портретист. В каждой главе иллюстрация портрета героя, тем самым она привлекает ещё более пристального к себе внимания.

Всматриваешься в лица Горького, Есенина и других талантливейших людей, и вроде уже знаком их образ, виденный на многочисленных фото. Но, читая книгу и всматриваясь в их черты лица, под впечатлением прочитанного, начинаешь понимать их лучше, глубже.
Осознавать острее трагедию этих личностей, переплетённую с судьбою страны.

Вот первая глава - Максим Горький.

Лично я, Горького полюбила и, честно сказать, впервые прочла в двадцать четыре года. Благо у мамы полное юбилейное издание его сочинений. Ну, не любила я его "Мать", "Буревестник", не учила в школе "из принципа". А вот прочла один рассказ, незаметно другой, и не смогла оторваться. Том, за томом, и, как мама говорила, опять "в книжный запой" вошла. Я была в таком восторге от его слова!

А вот Юрий Анненков впервые увидел Горького в одиннадцать лет. И я только могу представить, какой восторг он испытывал от качеств этого человека, который:

"…Любимый детьми и подростками, затевал для них всевозможные игры, и его весёлая изобретательность была неисчерпаема. Мы играли в казаков-разбойников, носились в заброшенном еловом парке, резались в лапту у сарайной стены. Но этим играм Горький
предпочитал костюмированные развлечения. Он рядился в краснокожего, в пирата, в колдуна, переодевался в женское платье...

…К вечеру, когда спадала жара, Горький приступал к своей излюбленной игре – городки…
…Весёлость и юмор, общительность и склонность к широкому укладу жизни сохранились в Горьком навсегда".

Прекрасно описание дачной жизни на Мызе Лентула в Куоккале, я так понимаю, это где-то на границе с Финляндией, и людей, посещавших и живших на этой даче. Среди них был и А.Куприн, и В.Ходасевич, и Иван Поддубный, который: "…съев три бифштекса, решил пофилософствовать:
- В России, - сказал он, - есть три знаменитости: я, Горький и Вяльцева."

Возможно, он был прав. Красота силы и тела, красота слова, и красота голоса и музыки.

Но детство пролетело, и вновь встреча Ю.Анненкова с Горьким уже после Революции.

"…В эту эпоху Горький сам был полон сомнений. Жестокость, сопровождавшая "бескровный" переворот, глубоко его потрясла".

Ничего о том, что он писал в это время. Только то, чем он жил, о чём думал, с кем встречался. Как мучился оттого, что видел и с чем был не согласен:

"..Все люди немного дети, и в сердобольном учённом сидит ребёнок. Революция их сильно обидела. Нужно им дать по шоколадке, это многих примирит с действительностью и внутреннО поддержит".

Это Горький организовал "Комитет по Улучшению Быта Учёных". Где научным деятелям, приходившим в лохмотьях, в рваных ботинках, выдавался недельный паёк. В него входило: столько-то унций конины, крупы, соли, табака, суррогатов жира и плитка шоколада.

А чего стоит это высказывание Горького о расовой вражде?

"…- Расовая вражда, товарищи, нехорошая вещь. Вот, скажем, чернокожий ненавидит белого, а белый - чёрного. Запах что-л. у них неподходящий. Негры пахнут кислятиной, а белый, вообще, всякой дрянью. Вот они и кидаются друг на друга. Одним словом - вонючая вражда.
И прибавил в заключение:
- Если станут лучше мыться, расовая вражда исчезнет сама собой".

В эпоху бесконечных голодных очередей он прекрасно понимал, для чего необразованным, простым людям внушают мысли о расовой несправедливости.

В 1920 г. Виктор Шкловский, тогда убеждённый защитник футуризма, в статье "Петербург в блокаде" писал:

"Питер живёт и мрёт просто и не драматично…
Петербург грязен, потому что очень устал. Казалось бы, почему ему быть грязным… Он грязен и в то же время убран, как слабый, слабый больной, который лежит и делает под себя.."

"Зимой замёрзли почти все уборные. Это было что-то похуже голода. Да, сперва замерзла вода, нечем было мыться… Мы не мылись. Замёрзли клозеты. Как это случилось, расскажет история. Как трудно жить без уборной… Город занавозился, по дворам, по подворотням, чуть ли не по крышам.

В будни лепёшки жарились на человеческом кале, в праздники - на лошадином.

Мы, живущие изо дня в день, вошли в зиму без дров…Чем мы топили? Я сжег свою мебель, скульптурный станок, книжные полки и книги, книги без числа и меры. Если бы у меня были деревянные руки и ноги, я бы к весне оказался без конечностей".

Это, наверное, не первая блокада Питера, но точно и не последняя, как мы все знаем.

Всем известен факт приезда английского писателя Герберта Уэллса в революционную Россию. До тошноты, известен рассказ о встрече Ленина с этой знаменитостью. А вот о встрече с представителями "работников культуры" в петербургском Доме Искусств, так подробно, я прочла впервые:

"…18 октября, представители "работников культуры" - учённые, писатели, художники - принимали знаменитого визитёра… По распоряжению продовольственного комитета петербургского совета в кухню Дома Искусств были доставлены по этому случаю довольно редкие продукты. Обед начался обычной всеобщей беседой на разные темы, и только к десерту Максим Горький произнёс заранее приготовленную речь. В ответ наш гость с английской сигарой в руке и с улыбкой на губах, выразил удовольствие, полученное им - иностранным путешественником - от возможности лично понаблюдать
" курьёзный исторический опыт, который развёртывался в стране, вспаханной и воспламенённой социальной революцией".

Писатель Амфитеатров, в свою очередь, взял слово:
- Вы ели здесь, - обратился он к Уэллсу, - рубленные котлеты и пирожные,… приготовленные специально в вашу честь. Они теперь для нас являются чем-то более привлекательным, более волнующим, чем наша встреча с вами!....

Голос Амфитиатрова приближался к истерике, и когда он умолк, наступила напряжённая тишина, так как никто не был уверен в своём соседе, и все предвидели возможную судьбу слишком откровенного оратора.

После минутного молчания, сидевший рядом со мной Виктор Шкловский, большой знаток английской литературы…сорвался со стула и закричал в лицо бесстрастного туриста:

- Скажите там, в вашей Англии, скажите вашим англичанам, что мы их презираем, что мы их ненавидим! Мы ненавидим вас ненавистью затравленных зверей за вашу бесчеловечную блокаду, мы ненавидим вас за нашу кровь, которой мы истекаем, за муки, за ужас и за голод, которые нас уничтожают, за всё то, что с высоты вашего благополучия
вы спокойно называли сегодня "курьёзным историческим опытом"!

Глаза Шкловского вырывались из-под красных, распухших и потерявших ресницы век....

…Вернувшись в Лондон, Уэллс опубликовал свои впечатления, где, между прочим, говорилось:
" Я не верю в добрую волю марксистов, для меня Карл Маркс смешон".

Впрочем, Карл Маркс был смешон для всех, кто присутствовал на этом собрании: "марксисты" формировались только среди людей, которые никогда не читали его анахронических теорий, давно отброшенных в прошлое естественным развитием условий человеческой жизни.

Любопытная подробность: в богатейшей библиотеке этого "марксиста" (М.Горького),
на полках, которой теснились книги по всем отраслям человеческой культуры, я не нашёл
(а разыскивал прилежно) ни одного тома произведений К.Маркса.
Маркса Горький именовал "Карлушкой", а Ленина - "дворянчиком". Последнее, впрочем, соответствовало действительности".

Только и задаёшься вопросом: - А что изменилось? Блеск и нищета, как и раньше, идут в ногу. Рядышком. Тогда смысл революций? "Переграбить" "переграбленное"?
Не будем вдаваться в политику…

Горький, конечно, не нуждался ни в чём. Он даже мог написать записочки для Продовольственного отдела, с тем, чтобы подателю записки выдались:

"…20 фунтов копчёной свинины", или " Упаковать для тов. Горького два пуда пшеничной муки".

Не видя нужды, он старался помочь всем, кто нуждался в его помощи.
Так и мы пережили социализм "записочный"! Ничего не меняется…

Много интересного в этой главе. И жизнь Горького в Сорренто и описание встреч с людьми, которые к нему приезжали и жили у него. И о пьесе " Работяга Словотеков", о которой нигде не упоминается, и о поиске молодых талантов, которым Горький уделял много времени, средств и усилий в продвижении их произведений.

"…Горький прожил неровную, напряжённую и сложную жизнь. Его искусство было тоже неровным...
…Тайна смерти Горького, настигшей его в СССР в 1936 году, остаётся ещё неразгаданной…"

Сейчас много написано на эту тему, но интересно прочесть небольшое "расследование" автора, и его мнение по этому поводу.

Заканчивается глава так:
" Один из посетителей Горького в последние годы его жизни спросил его, как бы он определил время, прожитое им в Советской России?
Максим Горький ответил:
- Максимально горьким.
_________________________________
Следующая глава - А.Блок