Волею судьбы, Легат!

С небес приветливо светит Черное Солнце, даруя свои свет и тепло правым и виноватым, разбойникам и жертвам, захватчикам и защитникам. Оно с любовью смотрит на мир, на цветущую долину, на армейские лагеря, расположившиеся напротив друг друга, у двух концов поля будущей битвы. Черное Солнце проносит взор над разноцветными палатками, над походными кострами, над грубыми, но действенными боевыми машинами, над только-только вырытыми лагерными рвами и валами. Взгляд Черного Солнца скользит по лицам, по душам, по вещам и окружающим предметам. На мгновение замерев, перебегает, падая на бравого генерала, в раздумьях замершего над планом завтрашней битвы; на закипевший бульон в видавшем виды котелке; на седоусого ветерана, привычными движениями правящего старый меч; на медитирующего оборотня, подготавливающего к сражению свое грозное, но пугливое второе я; на молодого оруженосца, чье сознание утопает в пламени костра; на мага, прихлебывающего из дымящейся кружки и внимательно вслушивающегося в ветра, налетающие из стана врага; на спящего виверна; на монаха, вновь и вновь повторяющего ката, мудреного боевого стиля.

Взгляд скользит дальше. По зеленой траве. По не просохшей еще грязи, намешанной марширующими воителями по попущению недавнего дождя. Скользит к зубом выступающему из плоти земли холму, поднимается по крутому склону, поросшему неприхотливым кустарником. Мимоходом ласкает пригревшуюся на камнях змею, улыбается маленькой птичке и ее не оперившимся птенцам, заглядывает в норы неведомых подземных жителей, пробегает по крепкому панцирю деловитого жука, улыбается паучку. И скользит выше к одинокому дубу, пустившему корни, волей судьбы, на самом пике холма, и к опирающейся на дуб человеческой фигуре.

У ног Легата лежал лагерь ввереной ему и верящей в него армии. Сейчас, отсюда, с высоты холма, армия казалась Легату спящим и ворочающемся во сне ребенком, а он самому себе Ангелом Хранителем, с небес оберегающим уставшее игривое дитя.

"Просто любить детей, когда они спят", - думал Легат и улыбался.

Сейчас его генералы отдают последние распоряжения, подготавливая войско к завтрашнему дню, и ему следует быть там, со своим штабом - изучать карты, недовольно смотреть на посыльных, понукать магов. Но Легат не любит и не делает этого. Эту работу, из которой на девяносто пять процентов состоит повседневность полководца, всегда выполняют другие. Этим другим, им, а не ему армия была обязана своими победами, малыми и большими. Это они, а не он в деталях прорабатывали пусть и его мимолетные мысли и идеи. Кузнецы победы, они почему-то безоговорочно верят ему, косноязычному и флегматичному, и на его счет отводят свои удачи и успехи. Легат чувствовал себя вором.

Тяжелый вздох. Разумом он понимает, что не справедлив к себе. За его спиной сотни тысяч побед и тысячи поражений в этом и множестве других миров. Он сражался и побеждал, доступными средствами, малой силой или большой. В числе небольшого отряда он стоял к плечу, чтобы затем вести миллионные армии. Он командовал ратниками, что косами проходили по неприступным крепостям и сам рубил головы врагам, вдохновляя идущих с ним и за ним. Войны шли за ним туда, куда он вел. Шли и дрались под огненными дождями и по шею в воде, в небесах и в подземных лабиринтах. Его память несла отпечаток опыта сотен поколений солдат и полководцев. Его марши входили в историю, а отступления, которым он командовал - в учебники воинского искусства. Он, не жалея, жертвовал малым, спасая большее. Он приходил на помощь, он выручал, он латал дыры и прорехи, исправлял чужие ошибки. Рядом с ним люди менялись, раскрывали таланты, становились сильней. Одно его присутствие, казалось придавало силу и храбрость.

Да. Многое осталось в прошлом. Многое, но его настоящее никак и никогда не уживалось с былым. Легат понимал, что глупо, но он не мог искоренить сомнение в своих возможностях, и очень боялся подвести людей, что безоглядно верили ему.

Он не понимал своей судьбы. Не понимал своей Звезды. Не понимал, почему раз за разом на него ложится бремя чужой веры и чужих судеб. Полководец обязан быть сильным и решительным. А он... Он был совсем не таким.

Легат стоял и смотрел на поле завтрашней сечи. Скоро ему опять придется доказывать. Вновь доказывать, отнюдь не воинам, почитающим его чуть ли не за бога войны, но самому себе, что он действительно тот, за кого его принимают и считают. Что его меч действительно умеет разить. Что он действительно умеет предвидеть и своевремено решать. Что его по праву зовут Легатом.

Сзади раздалось слабое покашливание.
- Говори, - произнес Легат.
- Простите, что нарушаю ваши размышления, милорд. Хозяева, как вы и приказали, отправили орлов и лис. Звери осмотрели каждую лужицу и каждое дерево в лесу, но вернулись ни с чем. Лес пуст. Враг, верно, располагает лишь теми силами, что перед нами сейчас.
- Нам отводят глаза, Сайла, - еле слышно проговорил Легат.
- Невозможно. Лисы бы чувствовали. Да и маги.
- Маги, - выделил интонацией Легат, - Ветровей чуял магию в чащобе.
- Это мог быть дозорный.
- Мог. Но мы не можем вести войска в бой не убедившись в том, что нам не ударят в спину.
- Лазутчики не нашли ничего, - отрезал голос из-за спины, - Будут приказы, Милорд?

Легат закрыл глаза. Он был не уверен. Или нет? Он был совершенно уверен в реальности ловушки. И запах опасности, отчетливый и терпкий, исходил от лесных чащ, что подступали с востока к полю завтрашней битвы.

- Да, - сказал Легат, после недлинного раздумья, - Мы не будем рисковать. Эти деревья внушают опасения. Им придется сгореть. Пусть маги готовят заклинание.
- Но, Милорд, - простонал голос, - лес полон сил. Магам придется вложить многое, чтобы зажечь его. И потом, придется выставлять защиту от огня и дыма. Ветер в нашу сторону. Имеет ли смысл из-за не подтвердившихся подозрений...
- Имеет, Сайла. Мы не будем экономить силу.
Легат почувствовал, что офицер за его спиной покачал головой. Но офицер доверял Легату.
- Что-нибудь еще, Милорд?
- Разверните третий тагат к лесу, пусть занимают оборону. Третий тагат сумеет ответить на любую неожиданность. Иди.

Сайла исчез так же неслышно, как и появился. А Легат еще долго стоял и смотрел то на свою армию, то на лес, то на огни в лагере врага.

... Через два часа уже успевшее почернеть небо окрасилось кровавым заревом - маги, наконец, начали действовать. Огонь разом вспыхнул на тысяче разрозненных участках леса и, набирая силу, быстро слился в один гигантский костер. И почти сразу же лес пришел в движение, взвыл тысячей голосов. Лес горел и жил. Древние деревья вырывали корни из тела земли и перебирая ими в панике неслись прочь из огненной купели. Некоторые бежали и к лагерю. Третий тагат веревками и факелами встретил врага, оживленного вражеской магией, но до поры уснувшего, скрывшего свою жизнь от лисьих глаз.

Лагерь противника тоже ожил. Командоры, лишившись своего главного козыря, скомандовали отход.

С молчаливого согласия Легата, старый генерал приказал трубить атаку.

... К утру преследование еще продолжалось. Гладь воды подергивалась. Молодой друид, впав в транс, связывал разум орла-разведчика с котлом видений. Легат внимательно наблюдал чужими глазами за разворачивающийся погоней. Конные и оборотни гнали уже не армию, но добычу.

Сзади раздалось тихое покашливание.
- Говори, - произнес Легат.
- Простите, Милорд, - сказал голос.
Легат обернулся и бросил на старого бородатого гнома Сайлу вопросительный взгляд.
- Это все?, - спросил он.
- Да, Милорд.

Легат чуть улыбнулся. Борода гнома улыбнулась тоже...

До следующей битвы Легат мог по праву считать себя Легатом...