Глава 4. Ключ Огня

« Вот шип первый: первый замок.
Надежней всего запирают последний, и первый –
Слаб и отпирается зовом прошлого.
Черный огонь, бывший белым и ставший белым,
Облекшийся в багряницу и венец из терний.
Но не кровь врага обагрит его хитон. »
Писания Пророков Сигора, Liber Mortis Aknarhtae 40: 17-20;

«Один из многочисленных абсурдов,
Выдуманный лично Священной Инквизицией и Орденом Таланоса –
Термин «бывший брат», активно используемый для клеймения еретиков.
По мне, так «бывших братьев» не бывает.
Бывают братья, которые перестали быть таковыми на короткое время. »
«Apellabamur Luce» Золотого Паладина Истарета о событиях января 2141 г.

- Это была бойня, Тревис. Просто бойня. Когда тысячи безоружных натравливаются на сотни вооруженных до зубов профессионалов, это уже не напоминает ничего из области цивилизации. Кроме, разве что, танка, из которого живое мясо выковыривают ногтями.
Вар Тревис молча смотрел на Дамикора, облокотившись на спинку обитого бархатом кресла. Его белые как молоко глаза, напоминающие бельма слепца – свидетельство завершенной мутации, были задумчиво устремлены вдаль. На паладина он не смотрел и как будто даже не видел.
- Самое страшное, Тревис, не в том даже, что случилось с моим бывшими братьями. А то, что случилось со всеми верными Таланосу людьми во всем городе.
- А что с ними случилось?
- Они были убиты, - очень просто ответил лич. – После слов пророка толпа словно обезумела. Большая ее часть медленно и по частям умирала под стенами монастыря, забирая с собой одного рыцаря на пятьдесят человек, а оставшиеся устроили погром. Всех, кто признавался в своей вере в Господа, тут же резали или бросали в огромные костры, сложенные из чего попало в жилых домах или сталактитах. Спрашивали с улыбками. С улыбками же казнили, крича, что на то воля Сигора, данная в древних книгах. Что-то говорили о Каброзене и его письмах, книгах, да мало ли еще о чем. Ученик судит своего учителя. Экстремисты считают себя вправе поднимать из могилы пророчества психопатов и с их именем на устах казнить детей только потому, что тем был с рождения привит определенный способ выживать. Монастырь стал бы моей могилой, если бы мне не помогли.
- Кто помог? – тихо спросил Альберт, как-то удивительно безучастно глядя перед собой и неотрывно глядя на всевидящий шар в центре комнаты.
- Старые и новые знакомые. У каждого был свой враг, и нельзя было понять даже, кто на чьей стороне.

Дамикор ринулся на обезумевших людей вместе со своими бывшими братьями. Он стоял дальше всех от Гроссмейстера, рядом с Арием, и поэтому оказался в первых рядах бойни. Выбора у него не было – он оказался словно в бурной реке из человеческих тел. Он получал десятки ударов – цепами, железными дубинами, булавами, вилами, но обращал внимание лишь на некоторые – после которых приходилось выдергивать из доспеха зубья и лишь затем нанести ответный удар.
Удары его широкого бастарда кромсали людей, разрывали их на части, рассекали надвое. Работа им вовсе не была похожа на поединок – это была разделка туш. Живых туш, дико кричащих и плачущих, когда им отрубали руку, а потом замолкавших и отлетавших в сторону без руки или головы. Туш, размалывавшихся сотнями ног после своего падения и превращавшихся в жутко хлюпающее под сапогами кровавое месиво.
Люди не замечали ни потерь, ни крови, ни технического превосходства врага – они как собаки бросались на рыцарей, били их цепами по коленям, срывали с ног, наваливались десятками так, что даже паладин не мог устоять на ногах. Они сдергивали с них шлемы, разрывали латные воротники, снимали с креплений забрала, царапали их лица, зубами впивались в шею, а если удавалось снять с руки перчатку, откусывали пальцы и пилили вены длинными ломаными ногтями.
Рыцари умирали, как герои. Перед смертью они молили об отмщении и зло выли от безысходности – им казалось, что они гибнут не в бою с равным себе врагом, ожившим мертвецом или демоном, а захлебываются нечистотами в помойной яме.
Дамикор не знал ни усталости, ни боли: он был практически бессмертен. Орудия нападавших прошивали его панцирь, не причиняя ему ни малейшего вреда.
Рядом с ним бился Арий – рыцарь Бафомета, и ржавчина его старых доспехов Серебряного Всадника грязными хлопьями смешивалась с хлещущей на них кровью. Его панцирь был испещрен порезами, дырами от гвоздей и вмятинами. С каждым взмахом меча его лицо становилось все бледнее, а глаза, подведенные неделями бессонных ночей – все более красными и испуганными.
Ему действительно было страшно. Его спасал лишь вставший перед ним лич, принимавший на себя большинство ударов.
- Братья мои! – перекрывая лязг металла и повисший над бойней истошный крик, возгласил Гроссмейстер. – Отступим в монастырь, чтобы продолжить бой! Во имя Таланоса!
- Самовлюбленный глупец, - скрипуче бросил Арий. – Скажи он это две-три минуты назад – и полсотни жизней было бы спасено.
- Они тебя узнают, - странным голосом ответил Дамикор, разгоняя людей размашистыми мельницами.
- Что?
- Тебя узнают. Ты предатель и еретик. И убьют. В любом случае. Тебе лучше бежать. Нет – тебе необходимо бежать.
- Я не прорвусь. Дьявол, я не прорвусь! Их тут сотни. Тысячи.
- Не бойся. Ты забываешь, что я не меньший предатель и ничуть не меньший еретик. Мы будем биться до последнего вздоха. До последнего вздоха последнего из них.

- Беги!
Кристин бежала без оглядки, слыша и ощущая только свист и резь в ушах. Чудом выскользнув из чудовищного месива резни, она летела вдоль крепостной стены в поисках какого-нибудь дополнительного прохода в кафедральный собор.
- Беги! – спокойно подгонял ее звенящий голос Астамата. – Вперед. Пока – вперед. Как только добежишь до угла, забегай за него и ищи ворота в подвал.
Кристин послушно бежала.
- Стой! – вырвавшийся откуда-то сбоку крик чуть не сбил ее с ног. Девушка дернулась и интуитивно побежала зигзагами, будто ожидая немедленной пальбы.
Пальба не замедлила последовать. Захлебываясь приглушенным грохотом, неразборчиво и шустро затараторил пистолет-пулемет; ему вторили глухие и сочные выстрелы из револьвера.
Неразборчиво и бестолково отстреливая увязавшихся за ним горожан и опасливо пригнувшись, Сандерас сломя голову несся к Кристин. За ним, даже не пытаясь поспеть, спокойно и сосредоточенно шел окруженный огненным кольцом Самирес, за которым тянулся длинная дорожка из обгоревших трупов. Его пылающий силуэт полыхал чернильно-черным отливом, сливавшимся с рваными, бездонными дырами глаз.
- Стой! Ты знаешь, где выход? – со свистом дыша, прокричал Вайтли.
- Знаешь, - навязчиво подтвердил Астамат в голове у бывшей охотницы.
- Да, - быстро ответила она.
- Выведи нас. Мы из Инквизиции, как и ты.
- Я не из Инквизиции, - зачем-то пробурчала Кристин, испытующе прищуриваясь и сдувая со лба темную челку.
- Какая разница, - добродушно и нетерпеливо молвил Сандерас. – Ты знаешь, как выбраться отсюда?
- Отсюда есть только один запасной выход – через подвалы собора и монастырские казармы, - медленно сказала девушка, сама не понимая, как к ней пришло это знание и каким образом перед глазами вдруг стали мелькать удивительно знакомые коридоры унылых тусклых катакомб и увешанных иконами и крестами монашеских келий.
- Тогда поспешим, - засуетился Сандерас, осторожно оглядываясь на сплетенную плоть и сталь гремевшего за его спиной побоища.
- Иди за мной. Как хоть тебя зовут? Ты инквизитор?
- Сандерас. Я работаю на Церковь Таланоса.
- Ну, тогда я понимаю твое желание отстраниться от боя. Потому что когда они разделаются с паладинскими консервами, они примутся за вас и за священников.
- Уже принялись, - совершенно серьезно заметил Дант. – Поэтому перед уходом я оставлю им маленький сюрприз.
- Строенный чародейский фугас с псионическим таймером? – угрюмо блеснула отсутствием фантазии Кристин.
Сандерас поглядел на нее довольно косо, но сдержался.
- Еще лучше.
Силуэт Самиреса густо задымился, и огонь, соскальзывая с ветхой робы, перетек в его раскрытые ладони, словно всасываясь в них и испаряясь. Дант запустил руку в карман и, загадочно позвенев чем-то дорогостоящим, выудил из него миниатюрную металлическую фигурку – какой-то непонятной формы шипастый шарик с длинными тоненькими руками. Дант ласково погладил его почерневшим ногтем, нежно прижал к губам, бережно подышал и что-то прошептал. Его злое, холодное, влажное, дьявольски спокойное лицо стало напоминать улыбчивую физиономию малолетнего идиота.
- Это ли не любовь? – злорадно рыкнул капеллан, пронзив взглядом сумрачно усмехающегося Сандераса. – Лети, друг. И покажи им все могущество Темных Богов на службе у богов светлых.
Фигурка беспомощно шлепнулась на землю и покатилась в сторону. Застыла.
- Не показывай характер, - предостерег чародей.
Фигурка взорвалась искрящим облаком черного огня, рассыпающим вокруг себя жирные пепельные хлопья. Задымила, как газовая граната, сочащаяся плотной темной струей. Потом собралась, деловито сжавшись в огромную сферу, и хищно бросилась в самую гущу атакующих монастырь фанатиков.
- Что это еще за диво? – нахмурился Сандерас.
- Tyrantus Radium, - со смаком сощурившись и улыбаясь одними губами, ответствовал Дант. – Согласно вампирскому Bestyarium. А в нашей с вами повседневности, то есть в быту, эту тварь чаще всего называют Сатиром или Извергом.
- Это шар, - этой репликой Вайтли явно был расположен сорвать покровы с истинного положения дел.
- Это только так кажется, - многообещающе закивал капеллан. - Не рекомендую встречаться с ним в темных местах, где будет непонятно, где шар, а где – все остальное. Лучше сразу знать, что шар – не шар, чем не понимать, как этот шар разрывает тебя на куски.

С налету врезавшись в толпу, шар словно сбросил с себя осыпавшуюся клочьями тьмы накидку, и промеж людьми замелькали огромные когти и изогнутые рога существа. Оно двигалось так быстро, превращаясь в мгновенно перелетающее с места на место облако тени, что разглядеть его реальные очертания можно было с трудом. Дамикору это удалось. Едва только увидев сеющее панику и ужас чудовище – могучего козлоногого гиганта с жутким звериным рылом и огромными мускулистыми руками с кривыми косами когтей, он крепко схватил Ария за наплечник и побежал. Из-за его спины ухо резали дикие крики, во все стороны хлестали густые темные струи и летели изорванные куски тел. Сатир работал размеренно и четко, то превращаясь в скачущее по полю боя черное облако, то материализуясь во всем своем отвратительном  обличье и кромсая людей на куски. Он не различал воющих от ужаса фанатиков в лохмотьях и могучих рыцарей в латах и роскошных ризах. Он просто рвал.
Дамикор двинул стальным налокотником какого-то оборванца, сорвал его с ног, откинул в сторону, бросился вперед. Толпа, плотно обхватившая его со всех сторон, нехотя разошлась, поглощенная лицезрением ожившего кошмара.
Сделав с дюжину шагов в сторону кафедрального собора, Арий вдруг резко развернулся, взмахнув багровым плащом, окрас которого сливался с запекшейся на нем кровавой коркой. Поднял руку, закованную в ржавую рукавицу Серебряного Всадника. Прикрытые нависающим капюшоном глаза паладина зловеще вспыхнули ручейками пламени.
Арий поперхнулся. Опустил руку, согнулся пополам, и из его носа потекла тонкая струйка густой темной крови.
- Я не могу, - пробормотал он. – Моя магия не действует.
- Антимаги с ними заодно, - злобно бросил Дамикор, дергая его за плечо.
- Я словно обессилел. Попробуй ты?
- Мои силы не подвластны ничему и никому, кроме Таланоса, - хмуро заявил лич.
- Попробуй?
Дамикор попробовал.
Если бы достигший святости человек, стяжавший дар исцеления или пророчеств, вдруг, после очередного доброго дела и очередной теплой и слезной молитвы, обнаружил, что его руки утратили силу над очередным инвалидом, он был бы удивлен меньше паладина.
- Кроме Таланоса, говоришь? – угрюмо протянул Арий. – Видимо, ему сейчас немного не до тебя. Или даже совсем не до тебя, лич.

Вайтли и Кристин бежали так быстро, как могли, преодолевая пролет за пролетом и минуя десятки и сотни одинаковых дверей с номерами и крестиками, выстроившимися в ряд с обеих сторон. Самирес уныло плелся за ними, свесив плечи и еле переставляя ноги, но отставал лишь немного.
Перекресток и еще один длинный коридор, резво убегающий влево и плавно переходящий в заваленные ящиками складские помещения.
- Куда теперь? – сплюнув на белую монастырскую стену и мельком глянув на Кристин, прохрипел Вайтли.
Охотница схватилась за голову и попыталась успокоиться и найти в своей голове звенящий эхом тихий голос Астамата. Ничего, кроме отдаленного и монотонного гула битвы, ей услышать не удалось.
- Не знаю, - закусив губу, пробормотала она.
- Что ты не знаешь? – терпеливо вонзив руки в боки, вопросил наемник.
- Не знает, куда идти, - шикнул Самирес. – Здесь зона антимагии. Ты можешь не чувствовать этого сердцем, и никакие индикаторы на чародейство тебе в этом случае не помогут.
- Не чувствовать антимагии? – не понял тот.
- Одержимости, - ощерившись в улыбке, молвил черный капеллан. – Зла. Зла легкого и незаметного, как сахарная пудра на сладкой булочке.
- Что он сказал про булочку? – сощурился охотник.
Кристин отвернулась, не сказав ни слова, лишь бросив обиженный взгляд на чародея.
- Разделимся, - свободно и даже несколько нагло, по своему обыкновению, сменив тему, сказал тот. – Я пойду в сторону складов, вы – вперед. Найду Антимага – убью и сожгу останки вместе с его проклятыми амулетами. Потом свяжусь с женщиной. До свидания. 
- Как свяжешься? – кисло проскрипел Сандерас.
- Ты задаешь слишком много вопросов, - Кристин хрустнула пальцами и выпрямилась. - Пойдем.

- Тупик, - добродушно заметила Кристин. Ругнулась. Легонько стукнула ботинком по окованной железом сейф-двери. – Там была развилка. Побежали.
Охотник на нежить согласно кивнул и припустился бежать в обратную сторону. В глаза ему бросился маячивший вдали силуэт, словно распирающий коридор.
- Стой! – дернувшись, крикнул Сандерас, жестом останавливая Кристин и останавливаясь сам. Страх сковал его так, как не сковывал даже в забитых нежитью гробницах, и страшнее всего была его необъяснимость. – Это он. Я знаю его.
- Кто? – нервно бросила девушка, оглядывая темный и пустой коридор цитадели и сплевывая на пол. – О ком ты говоришь?
- Это сигорит. Изуил Грайвер. Я уже встречал его в катакомбах под Марготом.
- Паладин?
- Паладин Сигора, судья. Может быть – Фаталист. Я вообще сомневаюсь, что он человек.
- А я сомневаюсь, что на этой планете еще остались настоящие люди, - буркнула охотница. – Бежим.
- Направо.
Направо обнаружился круглый залец с уводящей вниз лестницей.
Сандераса сбил с ног сильный удар локтем. Меч охотника вылетел сначала из ножен, а потом и из его рук.
- Блажен муж, - продекламировал паладин, выдирая клинок из ладоней Вайтли, - иже не иде на совет нечестивых, и на пути судей не ста, и на седалище губителей не сиде. Я тебя предупреждал.
Серое лицо паладина вытянулось и еще более стало походить на пепел. Он сморщился, швырнул Сандераса на стену.
Кристин в неловкой позе замерла перед спуском на нижние ярусы монастырских подвалов. В голову ей пришла дурацкая мысль о том, что странный фанатик чует магию носом – так странно он у него зашевелился при одной взгляде на одержимую.
Грайвер выдернул ткнувшийся ему в плечо «Темный Хранитель» за ствол, небрежно и даже брезгливо отбросил в сторону. Устало вздохнув, схватил Сандераса за шею, поднял на вытянутой руке, оторвав от пола. Тот бессильно задрыгал ногами и застучал ногтями по рукавице паладина.
На Кристин, как тяжелая тень, упал очередной взгляд паладина.
- Черт с тобой, - процедил он.
Вайтли растворился в воздухе прямо в руке у воина. Тот аккуратно хрустнул запястьем и достал из-за плеча медную булаву с грушевидным яблоком.
Повернувшись в сторону прохода, наткнулся на кончик меча бывшей охотницы.
- Я вижу твой страх, ведьма, - сказал Изуил с ласковой улыбкой. – Ты боишься, потому что не знаешь, кто я. Как того не знал болтливый наймит.
Как боец оказался на расстоянии десяти шагов от нее – вне опасности – она так и не поняла. Ровно и как успел поднять булаву и перейти из поражения в атаку.
Свист удара – неловкий скользящий выпад – резкий разворот булавы. Последний прием Грайвер выполнил свободно, привычно, профессионально. Меч вылетел из ладони Кристин и зазвенел об камень пола.
Изуил спокойно закинул оружие за спину и шагнул вперед, к трясущейся от отчаяния девушке. Протянул руку, схватил ее за край наплечника, коротко и сильно двинул в плечо свободной рукой. Так, что бывшую охотницу отбросило назад. Запутавшись в полах плаща, она опрокинулась навзничь и мгновенно приподнялась на локте, пытаясь запястьем удержать текущую из носа кровь.
  Грайвер сделал еще несколько шагов, аккуратно опустился на одно колено и брезгливо, стараясь не запачкать начищенную рукавицу, взял Кристин за шиворот. Занес ошипованный кулак, приготовившись ударить.
Остановился. Свойственное ему ледяное спокойствие его покинуло.
Девушка заплакала. Совсем не так, как мог заплакать инквизитор или хотя бы воин – зло, затравленно или истерично, с ненавистью или богохульной бранью. Так, как могла заплакать только девушка: судорожно всхлипывая и потягивая носом, дрожа и пытаясь быстро вытереть слезы, как будто из-за этого их никто не заметит. Закусывая тонкую губу и отчаянно пытаясь не кривиться.
- Я воин, - ее голос болезненно надломился. Дрогнул. – Я должен сражаться. Черт побери, должна.
Грайвер поднялся на ноги. Двигаясь словно деревянный, поднял валяющийся у дальней стены освященный меч. Кристин, яростно отшвыривая с глаз темную челку и хлопая пушистыми ресницами, наблюдала за его действиями с отчаянностью и бесстрашием человека, обреченного на смерть. Она думала, что зловещий паладин хочет казнить ее принадлежащим ей же оружием; такие садистские ритуалы, берущие начало из языческих представлений о силе врага, всегда были свойственны судьям Сигора.
- Убей меня, - с вызовом икнула Кристин, уставившись на серого паладина и не сдерживая более слезы. – Убей, если этого требует твоя вера или твой долг. Я не хочу жить. Может, он наконец выйдет из меня? Может, это возможно…только так?
Изуил бросил меч рядом с ней и отвернулся.
- Я не воюю с детьми, - хрипло произнес он. – Иди и спасай свою душу, ведьма. Да сжалится над тобою Господь, а я тебе не судья. 
И растворился в подрагивающей факелами тьме. Без звука: так, словно его и не было.

- Куда? – слабо кашлянул Арий. – Где этот пророк?
- В центральную башню. Насколько ты помнишь, выход на балкон располагался именно там.
- Почти забыл, - грустно усмехнулся бывший паладин. – Туда мало кого пускали.
- Там происходило посвящение в Серебряные Всадники.
- Да, разве что это. Обычно там происходят пиршества Гроссмейстера. А в те дни, когда они не учреждены официально, там вершатся тайные, так сказать, вечери, с эльнаром и девочками. В лучшем случае – девочками. В худшем – pueri instrumentum templi.
- Откуда информация?
- Гахл.
- Змееслов. Мне следовало бы догадаться. Самое печальное, что Гахл не станет лгать. Ему хватает глаз и змеиного  языка, чтобы любую правду сделать отвратительнее самой изощренной клеветы.
- Ты уверен, что хочешь убить пророка? Думаешь, твоя сила к тебе вернется?
- Если его смерть даст мне хоть малейший шанс, то да. Безусловно.

- Вернусь в Обитель – обязательно накачу коньячку, - пообещал сам себе Самирес, хрустя ногами и поднимаясь в центральную часовню. По его представлениям, лучшего места для расположения Антимагов и аккумулирования ауры не существовало – во всяком случае, в пределах монастыря Ордена.
К священному престолу, на котором, по представлению рыцарей, восседает во время литургии сам Повелитель Света и Творец, была придвинута маленькая раскладная табуретка. На табуретке, широко расставив ноги, восседал пурпурный Вегель Дантурес и поигрывал позолоченным потиром, на дне которого плескался богослужебный кагор. Часть вина уже была успешно употреблена внутрь, а другая – не менее успешно разлита на выгравированного на престоле  серафима.
- Ты Антимаг, - полувопросительно сказал Дант, со скрипом преодолевая последнюю ступеньку узкой винтовой лестницы.
Дантурес вышвырнул в глотку остатки кагора и звякнул чашей.
- Ну да, - меланхолично согласился он.
- Неужели ты один организовал вокруг казарм ауру отрицания такого уровня? – приятно подивился капеллан.
- Ну да, - насупился брат-капитан, заглянув в сосуд. – Развесил по стенам малые артефакты и амулеты, а иконы и престол их усиливают.
- А где остальные?
- Остальные? – тот даже не удосужился поглядеть в сторону чародея, и лишь хмуро любовался на красноватый налет на дне потира. – Остальные там, где им полагается быть.
- А ты здесь? С пророком?
- Сам видишь, маг.
- А почему?
- Мне нужен этот монастырь. Мне нужна сила, способная противостоять посягательствам Инквизиции на всемирное господство.
- Люблю откровенных людей.
- Ты удивляешься, что я так свободно с тобой разговариваю? – вяло проговорил Вегель, махнув широким фиолетовым капюшоном с золотистой вышивкой. – А зачем мне бояться? Тот максимум, на который ты способен – броситься на меня с кулаками.
- А если нет? – полюбопытствовал Дант. – Уж не думаешь ли ты, что сочинив себе приятное для слуха имя и приладив к фамилии окончание, ты сможешь забыть про наше родство? Ты все равно знаешь, что для тебя больше, чем просто младший брат.
Дантурес пригладил пальцами седеющую щегольскую бородку.
- А ты, Самирес, всего лишь поменял имя и фамилию местами.
- Точно.
В часовне повисло неловкое молчание.
- А ты предатель, - сказал капеллан.
- Я просто делаю то, что мне выгодно. А ты, называя меня предателем, не разумеешь, что тебе не простят связей с Филиппом Серахтом.
- Я никого не подставлял. И никого не предавал.
- А я никому не клялся, чтобы кого-то предать.   

Шиирамон сидел на краешке роскошного трона Гроссмейстера, и печально болтал ногами. Арий удивился его постоянно менявшейся внешности, теперь более-менее стабильной: наполовину обритая голова, наполовину татуированное, перекошенное лицо. Два креста – один перевернутый - и Око Оракула, тяжело свисающие под воротником черно-серого длинного плаща, сработанного будто из блестящей холстины.
Перед троном  стоял огромный длинный стол, заваленный редкими яствами – эльфийскими винами, слегка мутировавшими сочными фруктами, свежим мясом дентрадов, считавшихся чем-то наподобие животных, и ящеричьей вырезкой. Такое изобилие резко контрастировало с развешанными вдоль единственной стены иконами аскетов, преподобных отцов, знаменитых богословов и мучеников.
На все это великолепие Прядильщик Снов внимания не обращал, поглощенный разговором самим
- Каброзен. Отец. Все твое – мое. Я – ты, - бессвязно бормотал он. Источник его голоса будто витал где-то в воздухе – и каждое новое слово доносилось из другого угла.
- Помоги мне…
Рыцарь Бафомета пальнул в него из пистолета, не говоря ни слова. Голова пророка сдвинулась с места в самый последний момент, и пуля пробила платиновую спинку.
- Убьешь меня? – спокойно спросил сигорит.
- Попробую, - за первой пулей последовали вторая и третья. И вся оставшаяся обойма. Ни одна пуля не попала в цель, несмотря на то, что существо так и не сдвинулось с места.
Мелькнуло.
Арий выкинул опустевший магазин, всадил новый. Прицелился.
Опустил мягко дымящийся ствол. Увидел, в кого он стреляет.
Ведь он стреляет в самого себя, прикрученного ко кресту, окровавленного, обнаженного, изрезанного и истерзанного. Окружение смешалось, превратившись в точную копию того самого дня, дня Второй Ереси, но копию субъективную – окрашенную в багровые и оранжевые тона, размытую, сплющенную.
- Стреляй, - выдохнул призрак Ария, нежно заглянув в глаза рыцарю.
Иллюзия рассеялась, когда Дамикор попытался броситься на пророка с бастардом. Тот устало повел ладонью, и паладин со стеклянным звоном и каркающим визгом вылетел в витраж.
Волнистый клеймор Ария с лязгом вылетел из ножен. 
Удар – уворот. Взмах – мгновенное перемещение на другую сторону зала. Косая мельница, уход от которой казался бы невозможным – и все же он происходит.
Укол. Пророк бьет волной псионики – кровь, с потолка сыпется пыль, на землю падает икона. Словно коса, двуручник срезает дивные цветы, выросшие из трещин в камне. Секущий удар – резкий пасс рукой – и меч ломается надвое. Осколок вылетает в изукрашенное разноцветное окно.
Арий все понял.
- Я не смогу тебя убить, - устало сказал Арий, опуская обломок своего клеймора. – Ты предвидишь каждый мой удар. Ты видишь каждый мой переход. Ты чувствуешь и уже знаешь каждое слово, которое сейчас сорвется с моих уст, о котором не знаю даже я. Ты читаешь мои мысли. Выходит, у меня нет выбора? Я обречен на смерть? Но ведь зачем-то ты бьешься со мной, тратишь на меня время и силы?
- Все предопределено, - грустно промолвил Эзекиль, проводя рукой по черным волосам. – Ни у тебя, ни у меня нет выбора в том, что мы сделаем через мгновение. Нет свободы и в мысли. Нет свободы и в выборе. Кто-то из нас обречен на победу.
- Бог дал людям свободу, - в ярости бросил рыцарь Бафомета. – А что Господь сочетал, того человек да не разрушит.
Глубокие пурпурные глаза Прядильщика Снов вонзили в него свинцовый взгляд. Эзекиль моргнул и запрокинул голову.
- Я – не человек, - озлобленно и затравленно бросил он.
Еще одна волна псионики метнулась из его раскрытых ладоней, и Арий, смешно дрыгнув ногами, приложился об стену. Зашатался, тяжко выдохнул, хрипло, как-то странно неловко закашлялся, прикрывшись рукавицей.
Непосредственное, какое-то не по-рыцарски чистое лицо паладина омрачилось.
- Я не смогу тебя убить, - упрямо повторил он. – Ты все видишь и все знаешь. Знаешь, ты имеешь надо мной власть? Я бессилен? Ты Бог?
- Нет, - как смог мягко ответил Мальтер, разглаживая волосы мелко подрагивающими руками. – Моя власть существует только до тех пор, пока существуешь ты. Пока ты вписан в книги высших сил, даровавших тебе право выбирать – быть вписанными в эти книги или нет.
- Нет! – внезапно заорал он, срываясь на истошный визг. Схватился за голову, волосы на которой стремительно окрашивались из ровного, красивого черного в рваный, болезненный белый.
- Молчи, убийца!  Довольно изрыгать благородство и учить врага убивать бессмертных! – крикнул Эзекиль. – Я хочу жить!
- Нам суждено умереть, - возразил Роберт.
- Тебе! – с ненавистью выплюнул Шиирамон. – Я буду жить, ибо хочу жить. А ты мертв и продал свою душу.
- Я был счастлив, - голос Мальтера перебил всплеск неудержимого идиотского хохота, вырвавшийся из его же уст. – Я был вынужден заплатить предложенную цену за освобождение моих родных.
Странное существо заметалось по залу, в безумии перебивая само себя и преображаясь с каждым мгновением: в его облике переплетались и будто боролись друг с другом спокойствие Мальтера и исступление сигоритского пророка.
- Чушь! – рявкнул пророк. – Ты…
- Я – сны. И все вокруг меня – сны. А для тех, кто нечестив, сон превращается в кошмар.
- Мнишь себя праведником, убийца?
- Убийца?...
- Твоя совесть кричит об этом! – в ярости заорал Шиирамон с сильным эльфийским акцентом, с трудом выговаривая грубые слова человеческого языка. – Ты убил его…Авеля.
- Авеля убил Каин, - шепот Мальтера сверкнул металлом.
-  Thy! – в истерике переходя на эльфийский, взвизгнул пророк. – Ты!
- Хватит! – прошептал вдруг Арий.

Сигифер Белзамин неспешно прошелся по большому тренировочному залу, задумчиво поглядел на стоящих рядом Ария и Белиала. Ткнул концом меча в прикованного к стене мужчину в залитом кровью бледном рванье. Глаза у него отсутствовали: на их месте зияли два запекшихся ожога, кое-как прикрытых драным куском бинта.
- Еще с того бунта, - сказал лорд Пентаграмматик, - когда Церковь Таланоса пыталась воспрепятствовать созданию нашего славного Ханта. Если кто сдастся и сложит оружие – обещали сохранить жизнь. Ну, в бункере том сдалось мало, да и то – случайно, но, как вы видите, жизнь мы ему сохранили. Во всяком слуае, пока. В смысле – жизнь вечную, потому что душа бессмертна. Так?
Белиал засомневался и осклабился. Арий был согласен со всем, что касалось души, но спокойную, какую-то банальную, но в то же время и звериную жестокость лорда выносить ему было трудно.
- Ловите момент, паладин, - веско заметил Белзамин. – Бейте врага тогда, когда он слаб, ибо когда враг слаб, он сам подскажет, куда его ударить. Когда он беззащитен и полон отчаяния – он ваша добыча.
- Я понимаю.
- Тогда бейте. Сожгите его.
- Зачем?
- Чем? Напоминаю формулу: « Inv. PD; Ignis Demonia».
- Нет, вы меня не поняли. Отведите его к священнику, пусть раскается в грехах своих и пойдет замаливать их в монастырь.
Белзамин остановился, хищно облизнулся и раздраженно поглядел на молодого паладина. Потом любовно и мягко вогнал в ножны Мучителя Душ и неопределенно качнул головой
- В общем, да. Но пока враг слаб, его все же стоит ударить.
Белзамин развернулся и ушел, грустно топая ошипованными сапогами. 
Мятежник за его спиной низко, утробно зарычал, закашлялся. Взвыл, когда его поглотило возникшее из ниоткуда пламя.
 
-  Я устал. Мне не дано тебя убить, - глуповато улыбаясь, сказал Арий. – Ты все знаешь. Врага нужно бить, пока он слаб. А я – враг самому себе.
Он решительно подошел к Прядильщику Снов. Тот напрягся, но с места, предвидя каждый следующий шаг Ария, не тронулся. Силуэт его пугливо замерцал, словно желая убежать, но трусливо покоясь на неровных очертаниях эльфа.
Рыцарь заключил пророка в душащие стальные объятия. Тот удивился и доверчиво опустил руки.
- Высшие силы дали мне выбирать, - лихорадочно прошептал паладин, с трудом шевеля губами. - Я выбираю смерть. Нет будущего для мертвых, нет пророчеств самоубийцам. Нет следующего шага для Никого. Да помилует Господь наши души.
Засохшую кровь на его щеке рассекла слеза.
Как только Прядильщик осознал, что произошло, и почему пророческое зрение его подвело, он заметил зажатую в рукавице святого самоубийцы термитную гранату.

Гроссмейстер с размаху хлестнул по толпе чудовищных размеров палицей, раздробившей пол и глубоко засевшей в камне. Выпустил орудие из рук, возложил ладони на головы двух горожан, будто благословляя их, сжал пальцы. Головы затрещали и лопнули, как воздушные шарики.
Непобедимый воин обернулся, когда подземелье сотряс глухой хлопок.
Взрыв разнес центральную башню, и она медленно расселась. Сыпучий как песок, зернистый, масляный огонь потек, стуча и перекатываясь, по многочисленным ярусным крышам монастыря, мгновенно хватаясь влажными лапами за легковоспламеняемые и откровенно горючие материалы. Колоссальных габаритов обломки камня полетели во все стороны, давя сражающихся и серыми громадами оставаясь лежать на сотнях тел так, как будто стояли здесь уже многие годы.
Один из них обрушился на Гроссмейстера, с мерзостным хлюпаньем размолов в кашу с десяток оказавшихся поблизости врагов.

- Чтобы предать, не обязательно клясться, - зло ответил Самирес. – А ты предал. Инквизицию и целый город. И сегодня из-за тебя воины режут простых горожан сотнями – только за то, что им в уши влили слова пророка или за то, что они верят в Таланоса.
- Верующих убивают мои люди, - кстати заметил капитан.
- Тем паче. Я все решил. Если зло жертвует собой ради многих, то у меня нет брата.
- Убьешь меня? Кинешься с голыми руками? Твоей магии здесь нет.
- Зачем?
Дантурес удивленно уставился в черный ствол нацеленного ему в лицо револьвера.
- Я же твой брат, - обезоруживающе улыбнулся он.
Брызги мозга окропили священный престол и стоящий на нем сосуд. Антимаг слетел с сиденья, зазвенев готическими доспехами. Дант вернул оружие в кобуру, развернулся и ушел. 
Труп за его спиной поглотило вырвавшееся из ниоткуда пламя. Через несколько мгновений – после глухого хлопка взрыва - потолок жалостно застонал и по частям обрушился вниз.

- Понимаешь, Тревис, - горячо – слишком горячо для нежити - продолжал Дамикор, - он пожертвовал собой ради всех нас. Ради Маргота. Если не ради всех, то ради многих. Остальных было не спасти.
- Оказывается, дело Белзамина может приносить добро.
- Рыцари Бафомета были проданы Демигору заочно. На то не было их воли, хотя и после этого души их были заражены злом, особенно – душа Гахла, прозванного впоследствии Золотым Змием. Арий же не был продан вовсе.
Вар Тревис кивнул.
- И что потом?
- А потом сны освободились. Прядильщик в очередной раз умер, сгорев в огне термитного заряда. Покрытая трупами площадь, на которой догорали остатки ненависти, вдруг покрылась цветами и зеленой травой. Кто-то увидел умершего родственника. Кто-то – оставшегося на Земле брата или отца. Друга, в конце концов. А может быть, родной дом. Не знаю. Я не психолог.
- Ты тоже кого-то увидел? Впрочем, если ты хочешь это скрыть…
- Именно поэтому, Тревис, я и рассказываю это именно тебе.

Дамикор поднялся с пыльной земли, покрытой комками свалявшейся крови и грязи, и, щелкнув запором, откинул забрало. То, что его бывшие братья могли увидеть его седой череп с бирюзовыми пламенными глазами, более его не заботило.
Навстречу ему медленно шагал кто-то смутно знакомый, кто-то, закованный в серебристые тяжелые доспехи.
- Я тебя знаю? – несмело каркнул лич.
Последовав его примеру, видение щелкнуло забралом. Открыв взгляду Дамикора глубокие голубые глаза, длинные светлые волосы, бритый подбородок.
Дамикор узнал себя.
- Кто ты?
- Я? – зло сощурилась иллюзия. – Я – то, чем ты меня сделал. А ты – то, что ты отнял у меня. Хочешь поменяться обратно?
- Да! – крикнул паладин. В пустоту. Перед ним валялся всего лишь еще один изуродованный труп.

- И что? – задумчиво спросил Вар Тревис.
- Пойдемте, инквизитор. Пойдемте обратно. Туда, где это случилось. И попытаемся вернуть все на свои места.