Приезд в родные места

Приезд в родные места.             Рассказ

          Хорошо, хорошо… эдак вот господа ехать позднею весной на  поезде по родным местам, с самого далекого детства знакомым и  приятным глазу.  Вот уж и листья на березках распустились, и щебечут  на ветвях  синички и чибисы.   Что не говори, а природа всегда берет свое.
         Так  думал господин Борис Петрович П., чрезвычайно важный чиновник из города,  глядя из пыльного окна  вагона особой комфортабельности, который вез его в родные места.  Вот уж тридцать лет, как он не бывал в родном его сердцу Калачёве, небольшом поселке городского типа, что  расположился в уютном местечки северной Миронии.
            Вспоминалось Борис Петровичу,  как в юности он  бродил вечерами по узким улочкам с младыми девами в ситцевых платьях, и  метель из лепестков черемухи усыпала его черные  кудри. Где ж те кудри,   проводил по лысой голове чиновник высокого ранга вспотевшей ладонью, и капельки пота стекали по морщинистым вискам его убеленным сединой. Услужливый проводник предложил ему стакан горячего чая. Борис Петрович снисходительно кивнул, и  степенно отсчитав  пять тысячных купюр,   протянул проводнику. – Сходите-ка  любезный  в ресторан и принесите  чего-нибудь.  Потом неспешно достал из кармана позолоченную фляжечку с превосходным коньячком и  отведал. Теплая волна блаженно растеклась по его членам, и  приятная тяжесть смежила веки. Навеянная дорогой и тихим перестуком колес меланхолия явила  Борис Петровичу сон, в котором он снова стал молодым  комсомольским вожаком, полным мужской стати и красоты, энергичным комсоргом шахты номер два.  – А хорошо бы выйдя на пенсию поселиться в маленьком домике, чисто выбеленном, с  невысоким заборчиком, с лампой на  столе и старинной чернильницей, вечерними чаепитиями с пожилыми друзьями юности. Наполнить свою жизнь блаженным покоем и созерцанием тихой провинциальной жизни. Написать мемуары о том, как после развала СССР пришлось заново возродить  великую Миронию. Эх, Мирония!.. сельская, деревенская, всегда патриархальная, с её печным дымом и хлебными полями, с её березовыми рощами. Мечты, мечты, как сладок ваш дымок, как уютно на склоне лет  отдаться лону природы, вернуться к своим истокам… Ночь подкралась как всегда незаметно, и чиновник,  укутавшись в казенное одеяло, обернутое белой простынею,  уснул здоровым сном человека, возвращающегося в свою юность.  Утром он привычно сделал несколько упражнений, и одев белую, как снег рубашку и галстук от версаче,   выглянул в окно вагона. На перроне было жарко, необыкновенно жарко, Борис Петрович  мгновенно вспотел.
            Выйдя из поезда, он огляделся и,  махнув рукой подоспевшему вовремя таксисту частнику,   устроился на заднем сидении машины «Волга» последней модели.
 – Только никого не берите  любезный, -  отдуваясь, бросил он, - оплачу все места до Калачева.  – Таксист, седой мужик, примерно ровесник Борис Петровича, казалось, не удивился. Потому как перед этим засунул в багажник чемодан чиновника и внимательно осмотрел дорогой костюм Бориса Петровича.  - Домчим  в миг,   - улыбнувшись,  сказал он и включил новомодный CD.  Чиновник сморщился, услышав шансон, и вяло шевельнув  пальцами,  выдохнул. – Убери.. Шофер, видавший всякого, мгновенно почувствовал в жесте  Бориса Петровича отзвук высокой власти и  повинуясь старой закалке,  вырубил музыку.  Под тихое жужжание кондиционера Борис Петрович  предался сентиментальным воспоминаниям, представляя лица, давно забытых дальних родственников, что когда-то остались в Калачеве. – Вот  будут рады они, встретив  меня.  Деревенские всегда бывают рады  таким высоким,  богатым, добившимся чего-то в жизни землякам, а тем более  дальним родственникам.  На мгновение Борис Петрович ощутил себя эдаким барином, снизошедшим в массы. Даже пригрезилось, будто бы сидит он  за огромным столом в окружении почтительных земляков и говорит о том, как огромна ответственность, таких как он перед народом, перед Миронией.
          -А что?.. Как тут у вас дела?..- Спросил он  водителя.
          -Да все по-прежнему,  как развалилось в перестройку, так и стоит.
            - Да?.. удивился чиновник. – Я  признаться думал, что все уцелело каким-то образом. Да, много было сделано, много вложено средств и сил.- Неизвестно о чем прошептал чиновник. 
            - Ну что вы.  В стране развал и  у нас в Калачеве тоже. А вы в командировку или?..  Спросил водитель.
            - Нет, - помолчав, ответил Борис Петрович. – Вот  решил  повидать родные места перед пенсией.- Он вздохнул и впервые вгляделся в лицо таксиста. – Володя Ж. если не ошибаюсь.
             - Да, - ответил водитель удивлено, - а вот вас признаться не узнаю.
             - Борис Петрович П. ну,  я же родился здесь в Калачеве, сын маркшейдера  Петра П., героя труда.- Водитель удивленно раскрыл рот и даже притормозил. – Слыхали,  как же, вы теперь  большой начальник, а  батюшка ваш умер, как же, умер,  пятнадцать лет назад. Аккурат под пасху, пьяный замерз  у себя в сенях.-  Зачастил таксист.
             Борис Петрович недовольно поморщился, вспомнив это досадное обстоятельство, которое ему пришлось скрыть у себя в управе,  где он  в то время шел на очередное повышение.  Таксист еще что-то говорил, называл какие-то давно забытые имена. Однако Борис Петрович только устало прикрыл глаза, отстранившись от  рассказа таксиста, и снова стал грезить о встрече с родственниками и друзьями.
             Как изменился его родной Калачев за эти тридцать лет, некогда окруженный березовыми рощами и  стройными листвяницами,  поселок  словно испытал  на себе все кары небесные и земные, многие дома  глазели на мир пустыми  проемами окон, все деревянные детали, крыши и  заборы у них отсутствовали. Кусты черемухи уродливыми скелетами окружали  омертвевшие дома шахтеров. По грязным, давно не мощеным улицам ходили  домашние животные свиньи и шелудивые собачонки.  Он попросил подвезти его к дому  троюродной сестры Нюши. Войдя в покосившуюся избу с закопченным потолком, Борис Петрович испытал потрясение. Нюша,  в прошлом учительница средней Калачевской школы,  сидела у стола,  покрытого  древней клеенкой и пила  жидкий чай.
             -Здравствуйте, - сказала она, вставая на встречу Борис Петровичу. – Вы к кому? Борис Петрович долго не мог прийти в себя от увиденного, и некоторое время молчал. Ему вдруг открылась чудовищная бездна Калачевской жизни.  Мог ли он подумать, как живут здесь в его родном поселке некогда оставленные им родственники и друзья.  За последние пятнадцать лет он  привык к комфортабельной пятикомнатной квартире в элитном районе города,  что в пяти минутах езды от управления, где он был генеральным директором, к личному шоферу и дорогому коньяку, к бильярду по субботам и массажу в дорогой сауне. Испытывая глубокое потрясение и разочарование, он оглядел  пенсионерку сестру с ног до головы, пытаясь разглядеть в этом рано состарившемся существе, былую красавицу Нюшу.
           Он словно увидел далекое прошлое,  свое страшное послевоенное детство,  людей в грязных, замусоленных телогрейках с небритыми лицами,  серое небо, отразившееся в огромной луже.
          - Нюша, я Борис. -Тихо ответил он сестре, и устало присел на  табурет.
Сестра, подслеповато щурясь, подошла вплотную к нему и тихо зарыдала. Потом она что-то говорила, сбивчиво мешая воспоминания и  рассказы о своих теперешних болячках, сетовала на то, что ныне уж никто не помогает старым учителям,  лекарств в аптеке нет, да и аптеку закрыли. Плакала, и вновь вспоминала его кудрявую юность. Удивлялась, сколь моложаво держится Боря, какой дорогой у него  теперь костюм. Зачем-то припомнила  погибшего отца, который окончательно спился, выйдя на пенсию. Дескать, сильно переживал  затопление шахт и развал СССР. Лихорадочно собирала на стол нехитрую деревенскую снедь.
          Борис Петрович кушать отказался, сославшись на гастрит, только чаю пахнущему малиновой листвой откушал.  Ночью Борис Петрович не спал, здорово мешал запах старой избы, ветхих от времени вещей. Луна,  светившая как дурной фонарь,  заглядывала  в окно, заставляя старые фотографии  в коричневой рамке,  блестеть на стене.
         Утром он  переоделся в костюм подешевле, и отправился побродить по Калачеву, в надежде встретить старых знакомых. Обветшавшие  улицы Калачева были пусты, из новых зданий встречались лишь магазины, да  алела кумачом крыша мирового суда. Школа совсем провалилась по самые окна, и все так же чернела старинная труба котельной. На облупленном крыльце клуба он увидел  женщину, которая украдкой прикуривала бычок. Борис Петрович устыдившись, отвернулся, побоявшись увидеть в её лице черты былой знакомой красавицы.
          На перекрестке у бывшей площади, где некогда красовался памятник Ильичу, повстречался ему  бывший аптекарь, в юности, бывало, вместе хаживали они на рыбалку и танцы в поселковый клуб, вместе провожали  девушек. Теперь  Гусев таки спился и  уже пребывал под шафе,  не взирая на первую половину дня. Из кармана его старой, видавшей виды, куртки торчало горлышко, запечатанной газетным свертышем,  бутылки. Борис Петрович П.  поздоровался и завел разговор, однако  Гусев не сразу узнал друга своей комсомольской юности, а узнав, стал  торопливо рассказывать ему о ровесниках,  имена которых Борис Петрович,  увы, не мог вспомнить. Гусев  буквально повис на Борис Петровиче, дыша в его розовое лицо отвратительным перегаром.
          - А где же лес-то?- Отстраняясь и испытывая отвращение, спросил чиновник.  Сопки, с некогда богатыми дубравами, теперь топорщились молодой шубкой и  порослями кустарника и сорных пород. Бориса Петровича этот вид угнетал, заставляя  сожалеть о чем-то  давнем и прекрасном, казавшемся столь незыблемом.
          - Ааа.. вырубили, вырубили бля… на дрова все вырубили, - махнув рукой, отвечал Гусев.  – Все прахом пошло,- мычал он,  пошатываясь. Борис Петрович   с негодованием взирал на то,  как его бывший друг  мочится у грязного полуразобраного забора. 
         Больше уж он никуда не заходил и ни с кем не разговаривал. Сестра собрала ему пакетик с капустными пирожками и цыпленком, раним луком и маленькой баночкой сливок. Борис не стал отказываться, вдруг побоявшись обидеть сестру, зарубившую для него  одну из  пяти тощих, жилистых курочек.
       Вечером он уехал, наняв того же таксиста, и провел ночь на станции. Он снова закурил, то и дело брался за сердце, вздыхая, коньяк в его фляжке закончился. Когда он пошел  к кассам, то на лавочке остался лежать кулек с цыпленком, пирожками, раним луком и баночкой сливок.  Он купил обратный билет  и уже в поезде навсегда запретил себе думать о том, что увидел в родном Калачеве. Пусть он так и останется в  его воспоминаниях чистым, шахтерским городком, где цветет черемуха и вечерами слышится счастливый девичий смех.
Мирония, Мирония… великая страна  контрастов, как мило сердцу любого из нас, твое патриархальное благолепие..