Дорога Домой, глава 9. Пробил Час

« Да, брат. Я дам себя заточить.
Я знаю: если бы я сопротивлялся, я бы остался на свободе.
А если бы и не остался, то выстлал бы свой путь
Бездыханными телами врагов. В темницу ли, во власть ли – мне безразлично.
Лучше прочих я знаю, что пробьет час, и всякая гробница  будет отворена,
Замок любой темницы – вскрыт, любое зло – освобождено.
Какой смысл действовать в спешке, когда мне дают шанс подумать?
Когда мне дают шанс подумать пятьсот лет?
Это – мое решение. Было бы позорно, если бы его приняли за меня.
P.S. Поцелуй за меня мою дочку. К сожалению, она застанет мое возвращение. »
«Epistolae Sacriligiorum» авторства Иеронимуса Каброзена;

Филипп Серахт, старший из черных капелланов и поистине легендарная личность всего Первого Яруса, по своему обыкновению, явился на собрание последним, и явился с опозданием. Опаздывать не то чтобы доставляло ему удовольствие или тешило его самолюбие. Он прекрасно предвидел легкое раздражение и тяжелую свинцовую досаду своих собратьев – демонических рыцарей Бафомета, темных капелланов и безумцев в железных масках. Иногда он даже начинал их бояться – когда чувствовал, что кто-то невидимый и целеустремленный аккуратно вытягивает из его рук вожжи, но решению своему не изменял и стойко продолжал опаздывать. Он считал, что такая мелочь помогает собравшемуся в зале очеловеченному злу понять, что он главнее их, и что он – еще большее зло.
Это действительно было так, и зло это помнило. А потому и сейчас змеиные глаза рогатых паладинов горели тихой ненавистью к чародею, а Идорат – черный магистр и первый среди Безликих – подавленно смотрел в стол, обхватив голову обеими руками. С того самого дня, как маска осталась на его лице навечно, а сам он послужил причиной аналогичного несчастья сотен людей, депрессия стала его естественным состоянием. Два раза он пытался покончить с собой. Публично. Его не держали за руки и не останавливали в принципе. Только оглядывались по сторонам в поисках попкорна.  А после – не откачивали. Просто вживили в тело несколько магических кристаллов, способствующих регенерации, прикрыли порезанные запястья железными кандалами и зашвырнули в карцер Бетрадума на три дня.
После побега Кристин, его сестры, Идорат соскочил с антидепрессантов и легких наркотиков. И к общему удовольствию исступленно принялся за тяжелые. Сладковатой вонью эльфийского опиума от него несло и теперь.
- Дорогие товарищи! – капеллан сел на кресло и вытянул ноги. – Позвольте считать собрание открытым. Гроссмейстер Гахл, вы позволите?
Лицо Гахла – главного рыцаря Бафомета, прозванного также Золотым Змием - было до носа замотано ярко-красной материей. Голова, над которой возвышались изогнутые рога, наполовину облысела, а свалявшиеся пряди жиденьких маслянистых волос прилипли к шее. Брови выпали, а кошачьи глаза с пульсирующими вертикальными зрачками светились желтоватым огнем.
- Не устраивай цирка, Серахт, - проскрипел он. Голос его был одновременно мягким и острым – словно состоящим из углов и хрипов. – Давай к делу.
- Я собирался перейти сразу к делу, а вы меня перебили. Зачем? Может быть, это подсознательное? Может быть, в вас говорит жажда лидерства?
- Моя жажда лидерства уже удовлетворена с такой лихвой, какая твоим жалким прихотям и не снилась, чародей, - спокойно ответил воин. – Во всяком случае, я не напоминаю ни клоуна, ни богатую даму бальзаковского возраста. А  ты со своим золотом и цветными камешками – весьма.
- Итак, к делу. У нас, господа, все хорошо. Наше прошлое великолепно, наше настоящее блестяще, а наше будущее превосходит самые смелые опасения. То есть ожидания. У меня есть плохая новость, хорошая новость и одно заявление. С чего начать? С вашего позволения, милостивые государи, начну с плохой новости. Он нас начали бежать.
- Это не новость, это чудовищно устаревший факт, - заметил один из рыцарей, Зидар. В отличие от других, рога его были не закрученными или слабо изогнутыми, на манер козлиных или бараньих, а плотными зарослями торчали из черепа к затылку. Корни рогов обтягивала потемневшая кожа, а из-под верхней губы виднелись длинные и острые клыки, что придавало его лицу совершенно звериный вид. – Новостью может стать, например, публикация впечатляющих ее масштабов в соответствующих цифрах.
- Никаких масштабов, - быстро повернув к нему железную маску, поразительно фальшиво воскликнул Филипп. – Ровным счетом, уверяю вас. Те, кого вы могли заподозрить в измене – мои агенты. Какая жалость, я проговорился! В этом и состоит хорошая новость. Мы наконец-то выкопали шахту, выводящую нас за волшебный барьер, и теперь можем перейти к более решительным действиям. Они могут принести серьезные плоды, тем более что практика показывает: некоторым достаточно лишь некоторого толчка, чтобы организоваться в события, подобные Марготским. Сигориты вместе с Антимагами неплохо потрудились бы и без нашей помощи. Однако наша помощь заставила их начать раньше и организоваться тщательнее.
- Какие конкретно решительные действия ты планируешь? – издав странный булькающий звук – будто всхлипнув – спросил Идорат. – Неужели опять убийства?
- Зачем же, - демонстративно всплеснул руками черный капеллан. – Убийства – это крайняя мера воздействия. Пусть ее применяют другие, но по нашему наущению. Так будет правильно. Наше оружие – другое. Раз уж мы присягнули на верность Высшему Злу, то мы не должны закапывать даруемые им таланты. Так что – культы, дорогие господа, тайные ордена, секты, новые религиозные движения, расколы, оголтелые фанатики с арматурой и прочими джентльменскими орудиями, и так далее. Самое главное в нашей с вами нелегкой профессии – не получать номинальное удовольствие с помощью всех этих средств. Наша цель, говоря образно – чтобы человека нельзя было разглядеть под грузом висящей у него на ушах лапши.
- Слишком образно, - ехидно  рыкнул Зидар.
- Одним словом, убивать я пока не планирую. Во всяком случае, собственноручно. А вот кое-кому другому кровь пустить весьма и весьма стоит. Это, впрочем, не обещанное мною заявление, а проект.
- Что за проект? – вяло уточнил Идорат.
- Ни для кого не секрет, что мы все искренне и целеустремленно ненавидим Священную Инквизицию и все, что с ней связано. И в связи с этим мечтаем учинить захватывающий дух геноцид. Правильно?
- Правильно, - с инфернальной усмешкой подтвердил Гахл.
- Я – нет, - сказал Иосиф Шеграил, черный капеллан и бывший друг Данта Самиреса. Лицо его, как и у Серахта, закрывала маска, уже после своего смешения с плотью украшенная золотом, гравировкой и крупным аметистом во лбу.
- Почему? – наивным голосом полюбопытствовал Филипп.
- За что нам ненавидеть Инквизицию? За то, что мы ее предали? За сам факт раскола? За то, что они ненавидят нас? Но это мелко.  Лично я не хочу никаких геноцидов. Я просто хочу выбраться отсюда.
- Путь свободен.
- Я хочу выбраться отсюда живым, а, поскольку все вы увлечены вашей игрушечной идейной войной, сделать этого мне никто не даст. А, поскольку войной также увлечено все и вся за барьером, выжить в большом мире мне также не удастся.
- Удивительно, Иосиф. Ты понимаешь все, кроме самого главного. Однако ты – скорее исключение из правил, и с тобой мы проведем отдельную огласительную беседу, курс принудительной катехизации или, если угодно, урок политпросвещения. Однако воспримем нашу жажду мести как данность. Следовательно, в связи с первой хорошей новостью – а именно, нашей номинальной свободой, - я предлагаю нижеследующий план. Как показывает разведка, сильнейшей силой на Первом Ярусе - после Инквизиции, разумеется, - является так называемая Гильдия Некромантов. Гильдия практически в полном составе – бывшие сотрудники Хант Бетрадум. Кроме них, есть еще чувствительный, добрый и милый во всех отношениях Франк Сайтен, трогательно привязанный к своим друзьям – таким же сентиментальным дурачкам, как и он сам. Наших сил не хватит, чтобы сокрушить их грубой силой, а если и хватит – мы потеряем слишком многое во время осады Цитадели. Попробуем силой стравить их с лояльными Таланосу инквизиторами.
- Каким образом?
- Способ очень прост и очень стар. Поскольку в Старой Обители остались в основном люди Анклинуса и Андидума, мы переоденемся в их облачения и устроим ложную атаку на Цитадель малыми силами. Настолько малыми, что маги смогут без труда перенести их во внутренний двор соответствующим заклинанием.
- А маски? – спросил Гахл. – За обычного человека не сойду даже я.
- Вы не пойдете. На такое мероприятие мы пошлем людей, которыми можно смело пожертвовать. А вы слишком ценный персонаж, Гроссмейстер, для таких пустяков. Что касается масок: вы забываете, что стандартным головным убором охотников и инквизиторов Андидума является полный, то есть закрытый, шлем. А маска, государи мои, дело тонкое.
Серахт самодовольно и глухо ухмыльнулся, будто забыв о своем собственном проклятии и получая видимое удовольствие от словоблудия.
- Мне нравится все, - подумав, заявил Гахл, - кроме того, что этот проект – твой, Серахт. А у тебя нет других проектов, кроме тех, что подставляют всех. Всех, кроме тебя.
- Поддерживаю всем помышлением моим, - хрипло засмеялся Зидар.
- Многоуважаемый и святой Гроссмейстер, осмелюсь смиренно сообщить, что это – первый проект, который я обсуждаю с вами в порядке совещания, а не в порядке: feci, quod potui, faciant meliora potentes. Правда, лучше никто сделать не сможет по определению. Может сделать по-другому. И хуже. Таким образом, рекомендую соглашаться. Что думают прочие паладины, Иосиф и лорд Селек?
- Подписываюсь, - это сказал Белиал, фанатично влюбленный в лорда Сигифера Белзамина и все, что с ним связанное.
- Нет, - сказал Иордан.
- Нет, - тихо заметил Иосиф Шеграил.
- Нет, - прошептал Идорат, подняв на черного капеллана красные глаза. 
Все остальные рыцари Бафомета согласились. Один лишь Иордан, бывший другом Ария, выразил свое несогласие с коварным планом. Маленькие острые рога кругом торчали из его лысой головы, а сам он зло и затравленно оглядывался на Шеграила и Селека, однако и их голоса не могли ничего изменить.
- Решено! – Серахт, по-видимому, был чрезвычайно доволен. – Кстати, я так и не сделал обещанного мной заявления. А не в моих правилах изменять своим обещаниям. В тот день, когда наш господин, чье имя я произносить не дерзаю, пришел к нам и вселился в нашего доброго патрона, мы в страхе заперли двери его узилища. В суеверном страхе – точно в таком же, в каком инквизиторы заперли нас. Теперь же, когда мы, наконец, вырвались из заточения, мы должны оставить ужас в стороне, и освободить то зло, которое убьет нас и воскресит, но уже измененными.
Господа, сегодня мы отворим двери Нового Зала Трибунала и снимем с них колдовские печати. Освободившись сами, мы освободим и того, чьим именем прикрываемся – Сигифера Белзамина. Или то, чем он стал.
В комнате повисла гробовая тишина.
- Убей себя, капеллан, - заметил Гахл спустя минуту. – Предупреждать надо.

- Сигифер Белзамин, - словно заново пробуя на вкус это странное сочетание букв, медленно проговорил Вар Тревис. – Теперь его зовут так.
- Какого хрена? – вежливо полюбопытствовала Кэтрин, крутя в руках папироску.
- Почему? – как будто рассеянно переспросил Альберт. – Потому что ему так захотелось. После того, как мы поняли, что задержимся здесь надолго, познакомились с гномами и эльфами, познали суть магии и встретились с чудовищами, одержимыми ею, мы стали придумывать себе новые имена. Я не могу сказать сейчас, когда точно это произошло и почему. Безусловно, мы хотели забыть о былом и начать новую жизнь. Мы прошли крещение кровью. Мы убили эту цветущую планету, не лишенную, тем не менее, и знакомых нам проблем – войн, взаимной ненависти или религиозного фанатизма. Мы будто хотели откреститься от того, что сделали. Неизвестно, кто был первым, однако при встрече люди начинали представляться уже по-другому. Они назывались фантастичными именами, иногда просто придуманными, иногда – откуда-то заимствованными, например, из Священного Писания. И никому это не казалось странным. Наоборот: странным было, если кто-нибудь помнил истинное имя ближнего. Казалось, это дает над ним какую-то необъяснимую власть. И мне не показалось странным, когда человек, который позже стал мне другом, назвался именем Сигифер Белзамин. Он доверял мне. Он действительно мне доверял, ибо открыл мне свое настоящее имя. Анджей Дивиновский. Его мало кто помнил, хотя в бытность свою военным он был очень известен. Мне показалось, что его помнит даже Сандерас.
- Помню, - охотно поддакнул тот. – Еще бы не помнить. Он был одним из боевых офицеров, когда я служил. О нем шла добрая слава, ничего не могу сказать. Но пересекались мы редко.
- Захватывающая дух глупость, - хмуро брякнула контрабандистка, прикуривая от старенькой зажигалки. – Тупая и сентиментальная выходка тысяч взрослых людей.
- Да, - грустно согласился Вар Тревис. – Я, признаться, держался довольно долго, нося свое настоящее имя – Франк Сайтен. А это принял только после недавних событий. Судьба как будто вынудила меня к этому.
- Каких таких событий?
Вампир открыл рот и тут же захлопнул его, задумавшись.
- Боюсь, ты не поймешь ничего из моего рассказа. Начиная с самых фактических вещей и заканчивая тем, что во всей этой истории немалую роль сыграли высшие силы. Точнее, не сыграли. А срежессировали. Сложили людей в мозаику, даже если для этого приходилось шлифовать и срезать неровности их самих.
- Высшие силы? Кажись, я не поспеваю за твоей вездесущей мыслью, Альберт. Давай подробнее. И главное, уточни: какое отношение ко всей этой чертовщине имеет Анджей?
- Прямое, - тяжело вздохнул носферату. - И именно поэтому я не стану объяснять тебе всего. Скажу лишь, что он в большой беде. И вытащить его мне представляется невозможным. Я не видел его уже давно и не знаю, где он сейчас, хотя прекрасно знаю его самого.
Некромант готов был провалиться под землю. В самом деле: зачем Кэтрин было знать, что на самом деле случилось с Белзамином? Не лучше ли ей было просто смириться с мыслью о его смерти? Ведь он действительно был почти что мертв – распятый где-то в глубоких катакомбах, в пустынном зале, лишенный души, одержимый архидьяволом и глубоко несчастный.
- Не знаешь, где сейчас, значит, - скривилась Грайв, будто проглотив лимонной кислоты. – Тоже мне, друг, называется.
Друг. Был ли Сигифер когда-либо другом, и мог ли быть в принципе? Или он всю свою жизнь рвался к власти и был вежлив с теми, кто нужен был ему для достижения новых должностей и для утверждения в старых?
Нет. Он делился с Альбертом самым дорогим, что у него было – своими чувствами. Кроме него, они были нужны поразительно малому количеству людей.
Он предал некроманта тогда, в Соборе, сказав, что тот – носферату, и потребовав садистской проверки. Вар Тревису было поручено под страхом отлучения и даже казни убить своего друга и учителя – Люциана Астата, ученого и чернокнижника. А после – убив его чернейшим из чародейств. Неужели после всего произошедшего Альберт должен был что-то самому Сигиферу или его подруге? Когда-то он сказал, что ненавидит падшего лорда Инквизиции, и это было почти правдой. Когда-то он лицемерно твердил, что Белзамин – зло. Но и тогда он видел: не зло – он сам. Зло – то, что он впустил в себя, и то, что творится его именем.
 Теперь же Сигифер всплывал в его памяти как далекое и страшное воспоминание, вызывающее только бесконечную горькую жалость. Однако вампир чувствовал, что ничего еще не кончено.
- Да, друг, - подтвердил он. – Но есть вещи, о которых лучше не знать. Просто поверь мне. Пожалуйста.
- Не знаю, - помотала головой та. – Башкой понимаю, что вроде бы ты не эльф, не очередной придурковатый фанатик с большой пушкой и маленьким мозгом, не полузверь с юга. Несмотря на твое твердое, почти политическое, убеждение, что ты вампир, зла ты мне вроде не желаешь. Даже наоборот – несмотря на то, что мы едва знакомы, помог отбиться от этих «Фениксов». А задницей чувствую, что ты много скрываешь, во многом тупо врешь, и уж точно имеешь какие-то планы, идущие вразрез с идеей мирового гуманизма. А?
- А я чувствую, что ты не в том положении, чтобы привередничать, - проворчал Сандерас, загружая в магазин «Синицы» кислотные патроны – затянутые в вольфрамовую основу бесценные капсулы с жидкой начинкой желтоватого цвета. – Считай, что тебя вытащили из такой заварухи целой и невредимой из соображений чистой, незамутненной деньгами доброты, понимаешь? Капеллан жизнь свою отдал за вас, воров. За свою дурь, конечно, тоже, но и за вас.
- Заткнись, - Кэтрин ожгла его раздраженным взглядом и затянулась. – Ты сам-то кто?  Очередной фанатик, купающийся в купюрах и дико этим кичащийся.
- Я свои гроши зарабатывал честно, - Вайтли воткнул обойму в автомат и нервно задергал затвором. – С того самого проклятого дня, как меня завезли сюда, я пахал, как раб на галерах. Даже достопочтенные инквизиторы крошили нежить и чудовищ с меньшим азартом, потому что у них не было никакого стимула – только смутные мечты о неизведанном, причем – религиозного содержания. А это клиника, черт побери.
Даниэль Кристас был ошарашен этим заявлением, и поэтому открыл рот. Его молчание было красноречивей любой многоэтажной ругани. Сандерас его услышал.
- Да что инквизиторы, - продолжая распаляться от собственной глупости, рычал он. – Здесь все, все поголовно много-много лет валяли все, что валяется, и лепили горбатого по заветам всех скульпторов одновременно – самим себе, окружающим и так далее. И все – мораль, заповеди, запреты, и так далее. А и в итоге получается, что никакие религии, никакие запреты и никакие одержимые Анджеи Дивиновские не стоят рабочего человека. К тому же…
Вар Тревис похолодел. Кэтрин потеплела, и лицо ее сложилось в подозревающую паскудную гримасу.
- Что ты сказал? Одержимые?
Голос ее был очень и очень холоден. Так холоден, что Сандерас смутился и замолчал.
 - Зря ты монолог устроил, Санд, - буркнула Кристин из-под темной челки. В ее голосе металлом прорезалось осуждение. – Очень зря. Кажется, ты кого-то подставил. В частности, Альберта.
Тот с печальной потерянной улыбкой поглядел в ее сторону.
- Ничего, - поспешно проговорил Сандерас. – Это просто местная ругань.
Вар Тревис закивал, уяснив для себя, что с болтливым наемником не получится долго скрывать правду. Может быть, оно и к лучшему? Он ничего никому не должен.
- Черт с тобой, - не поверила Кэтрин. – Только сдается мне, что вы, ребятки, чего-то скрываете.
- Многое, - с усмешкой подтвердил Вар Тревис. – И поэтому не спим по ночам. Какие у тебя планы?
- А у вас?
- А мы, знаешь ли, идем на север, - пришибленным голосом заметил Сандерас. – В сторону Аданота.
- Что есть такое Аданот?
- Аданот – большой эльфийский город. Там главный штаб их правительства – Высшего Круга друидов. Магов, значит.
- Я думала, что эти остроухие отказались от своего колдовства. Ну, те, с которыми мы торговали – те точно отказались. А есть и другие?
- Сколько хочешь, - авторитетным голосом сказал вампир. - Помимо высших эльфов, есть еще проклятые и призрачные, а помимо национал-коммунистов, среди высших встречаются друиды и темные друиды. Все это знать не обязательно. Важно знать, в кого стрелять сразу, а с кем можно наладить диалог. И еще важно отмечать переход единицы из одной категории в другую.
Приоткрыв рот в форме буквы «о», Кристин впитывала житейскую мудрость. Сандерас швырнул в Вар Тревиса ревнивый взгляд.
 - И еще важно не бузить, - сентенциозно промолвил он.
- Это я уже поняла, - рассмеялась Кэтрин.
- И все-таки, что ты решила делать теперь? – улыбнувшись словами наемника, спросил вампир.
- Пойду с вами. А Сигурд пущай катится ко всем чертям или на Землю, что, впрочем, для него одно и то же.
- Я скажу банальность, но это опасно. Перейдя через Аданот, мы пойдем в сторону Некрополей. Это города мертвых. У нашего друга там дело, которое может закончиться смертью. В случае удачи. Только потом наш путь лежит в королевство людей на севере.
- Я вам пригожусь, парни, - не смутилась Грайв. – Если я сюда прилетела, без Анджея или справки о его смерти я отсюда не улечу. Вам понятно? А ты, насколько я поняла, корчишь из себя доброго, хорошего и совестливого фраера в радиусе двух миль.
- В общем, да.
- Тогда я скажу Сигурду все, что я о нем думаю. Потом плюну в рожу и отберу все сигареты, пару пушек помощнее моего шестизарядного и все примочки вроде био-сканеров и счетчиков Гейгера. После этого я готова. Понял?
- Понял, - Альберт мог бы сказать «нет» и уйти, сочтя это нормальным. Но ему вдруг показалось, что появление на этой планете невесты его бывшего друга – что-то вроде судьбы или рока. Даже после долгих размышлений о том, что произошло, и месяца горькой обиды, он считал себя виноватым перед Сигифером: нельзя было бросать его в минуту гордости и восхождения к власти. Если друг ослеп, нужно брать его под руку и вести. В противном случае – ты ничем не лучше его. И уж тем более нельзя было предавать его после дня ереси, говоря, что Белзамин – воплощение божественного зла.
- Понял, - повторил он. – Выходим на рассвете. Будь готова.
- Буду.
Грайв зашагала в сторону корабля и кучки выживших бойцов во главе с Сигурдом. Альберт обернулся к своим спутникам и потянул носом.
- Уважаемые господа и милая Кристин, - изрек он, - эта дама пойдет с нами. Ваше мнение на мое решение не повлияет, но я все же хочу его услышать. Слушаю. Кристин?
- Я не против, - пробормотала та, пожав плечами. – Мне только кажется, что все, что связано с Белзамином – однозначно плохое. Глупость, одним словом.
- Не глупость, - покачал головой носферату. – Вполне законное предположение. Однако разве эта ночь не доказывает обратное? Самирес относился к Белзамину как мало кто другой, и тем не менее…
- Я поняла. Прости.
- Ничего. Сандерас?
- Я – за. Правда, при ней мне, очевидно, следует держать язык за зубами и не срывать покровов с истинного положения дел в Новой Обители.
- Совершенно верно, - усмехнулся некромант. – Ты быстро это понял, наемник. Молодец.
- Кроме того, мы с ней подружимся. Мне кажется, она груба и беспардонна только с первого взгляда. Это что-то вроде самообороны.
- Молодец. Будешь молодец втройне, если все-таки удержишь язык за зубами.
- Если получится.
- Постарайся. Даниэль?
Кристас, на которого редко обращали внимание, потянул себя за губу. Он был настолько спокоен и так бережно расчесывал пальцами волосы, что сильно походил на имбецила.
- Годится.
- Великолепно. Тогда рекомендую лечь спать. Выходим на заре. Дентрадов с Крематорами оставляем здесь – вдали от Мандорры они рискуют потерять рассудок и ночью сжечь нас на медленном огне. Абсолютно ненамеренно. Дамикора будем нести по очереди. Кстати, где он?
- У подножия холма, - вспомнил Вайтли. - Мы оставили его вместе с дентрадами и одержимыми. Чтобы контрабандисты не наделал глупостей.
- Точно.

Спустившись по громадному песчаному бархану, Вар Тревис без труда нашел то место, где был оставлен паладин. Без труда – потому что все двенадцать полудемонов, посланные Иллиродом вместе с отрядом, были разорваны на куски. Песок был усеян изуродованными частями их тел; возникало впечатление, что их раздирали зубами или когтями, но не мечом или другим оружием. В некоторых зияли ровные, подозрительно аккуратные круглые дыры.
Одержимых не спасла даже их магия. Вне всякого сомнения, он прибегали к ней – судя по блестящим полоскам застывшей лавы и висящему в воздухе запаху гари. Их головы были аккуратно отделены от тел. Срез был сделан чем-то полукруглым и зазубренным.
Рыцаря не было. С плотью тварей были перемешаны искореженные куски стали, изогнутые в немыслимые завитушки. Только увидев обвитый рунами крест на одной из них, Альберт опознал наголенники, наколенники и набедренники паладина.
Сказать, что он был в шоке, значило не сказать ничего. Что касается Сандераса, то его ненавязчиво рвало в сторонке.
- Чертовщина какая-то, - пробормотал вампир, уставившись на останки демонов. – Эти куски металла – полный комплект ножной брони. Какая-то гигантская тварь отгрызла паладину ноги и хорошенько их пожевала, прежде чем выплюнуть?
- Лучше бы чертовщина, - глубокомысленно заметил Кристас. – Потому что дентрады, - а стало быть, сама чертовщина, - мертва как мои сапоги. А ноги…вы их видите, эти ноги? Где, спрашивается, оторванные ноги? Лично мне в голову приходит только одна версия произошедшего.
- Какая?
- Паладин снял поножи, избил ими полудемонов, потом разорвал зубами на части и обрывками стали располосовал трупы на части, - вытирая губы рукавом, дурным голосом проблеял Сандерас. – Да? Я угадал, Даниэль?
- Нет, - бывший лекарь поглядел на него в упор. – Возможно, он был ранен, и ему пришлось снять часть лат.
- Лич? – угрюмо брякнул Вар Тревис. – Лич – и ранен?
- Тогда молчу, - Кристас флегматично пожал плечами.
- Поздравляю…
Альберт взял в руку кусок наколенника, и медленно побрел обратно, к лагерю.

Есть места, в которых лучше не появляться. Есть те, о которых лучше не говорить – не из-за суеверного ужаса, а просто потому, что говорить о них неинтересно и нежелательно в социальном плане. Потому что о вас могут подумать не то, и повесить, ибо при одном упоминании о них вы автоматически признаетесь в заговоре против партии и государства.
А есть места, о которых желательно не помнить вовсе, или, во всяком случае – не вспоминать.
Это было из их числа.
Среди переплетений темных, полусгнивших деревьев, пораженных заразой, мягких, как губка, и населенных всевозможными насекомыми, есть место, о котором было велено забыть. Это болотистая, хлюпающая под ногами, гнойная поляна, на которую не падает и лучика естественного света; девять огромных валунов стоят на ней кругом, а небо затянуто омерзительными живыми лианами и быстрыми стаями крылатого гнуса.
Именно здесь, в месте, которое считают покинутым всеми богами, в центре каменного круга, находится  пульсирующая органическая дыра, время от времен изрыгающая потоки отвратительной жижи и удивительных тварей – от мелкой жалящей мошкары до чудовищных и могущественных существ. Мало кто знал, что дыра – лишь клоака величайшего творения эльфийского короля Астердамуса – Матки, гигантского, живущего под землей насекомого, способного порождать даже эльфов – эльфов, наиболее близких к живой природе и деревьям, и потому наделенных магическими способностями.
Жители Аданота называли их Темными Друидами, ненавидели и боялись. Даже падший клан Риллари, ныне известный как Проклятые Эльфы, не вызывал у них такого страха, как рабы и повелители Роя, Ульи которых невидимым глазу лабиринтом оплели всю центральную пустошь.
Коренастая фигура в сшитом из лоскутов изодранном одеянии – будто в молодой пластичной коре – встала в проеме между камнями. Взмахнула руками, вытянула их в стороны, и рукава, удлинившись, впились в черную землю. Под капюшоном фигуры, там, где сплетались в костяную броню сросшиеся и оголенные ребра, закопошились сотни и тысячи насекомых. Прорыв себе ходы в груди и руках кошмарного существа, гнус хлынул в землю по рукавам. Усиленный в десятки раз вопль боли сотряс каменный круг, и тварь задергалась от невообразимых страданий. От падения тварь удерживали только вросшие в землю корни ее рук.
Из клоаки Матки вырвалась темная, мельтешащая в глазах стая мелких насекомых, плотная и скорая, как живая река из ртути. Брызнула в проем напротив существа, рассредоточилась, замерла, хлопая тысячами крыльев и мерзостно жужжа, в некой форме, напоминающей человеческое тело.
Миниатюрные чудовища зашелестели своими крыльями в странном звуке, воспроизводящем голос и шепеляво проговаривающем слова старого языка – смеси старого эльфийского и темноимперского. 
- В память Живого Отца, брат Иешевель первого Улья Леменох, - протрещало видение. – Прими волю создавшего тебя и преклонись перед ним.
- В память Живого Отца, брат Баэль-Зебуб, материнский Улей моего Роя, - ответствовала тварь. Ее голос, в отличие от уродливого треска крыльев, был вполне эльфийским, только хриплым и страшным. Не то, чтобы сорванным, но будто покрытым язвами и протухшим медом. – Да будет воля твоя. Жду слов твоих.
- Иешевель, ты – центральный Улей области Нимбрельштадта, именуемого изменниками Аданотом, и великая миссия наша касается тебя напрямую. Центральный Улей, некогда бывший храмом дикой природы, теперь разорен нашими врагами и опустошен чудовищами с юга. Изменники используют даже вещи уничтожителей и убийц из другого измерения, чтобы удержать власть в руках своих.
- Истинно так, брат, - подтвердило создание, корчась и извиваясь от муки.
- Итак, вот цель твоя: купол волшебный с храма Первородного Улья снять ты должен, и Астердамуса, истинного короля нашего вида, освободить, дабы правил мудро и справедливо нами.
- Да будет так, но…
Собранное из демонических насекомых видение затряслось, и несколько сотен мух в нем передвинулись, будто сложив руки на груди.
- Вот способ исполнения цели твоей: пока Нимбрельштадт ослаблен, подними на войну все три Улья области той. Имя им: Леменох, Теревель, Сешимал. Атакуй город сей, и храм окружи. После сего используй Зов, чтобы силами трех пробудить Старший Улей, Примеуматон имя коему, и Астердамус – первому Рою его.
- Что мне делать с изменниками, брат Баэль-Зебуб?
- Они умереть должны, все до одного. Всех тех, кто истинными друидами полагает себя, должен быть стерт и пропитан силой нашей, в жертву принесен затем, чтобы в дома новых Ульев превратиться. Все ясно тебе?
- Все, брат. Но освобождать Примеуматон еще рано. Час не пробил.
Насекомые взметнулись в воздух, и фигура будто взорвалась. Ужасное жужжание будто резало Иешевеля на части.
- Нет права твоего приказывать материнскому Улью! Повинуйся или твой Улей станет Роем и подарит новую жизнь тому, кто достоин ее более тебя.
Иешевель засмеялся бы этой банальной фразе, которую часто можно было услышать от любого материнского Улья, если бы ему было не так больно.
- Я повинуюсь, - с усилием прокаркал он.
И дико закричал, когда по древесным рукавам твари стали возвращаться в его пористое мягкое тело.

- Альберт. У меня есть еще один вопрос.
- Слушаю, - Вар Тревис едва держался на ногах от потрясения.
- Моя пассажирка. Та, которая, с сыном. Елена. Она тоже кого-то ищет. И ищет упорно, если рискнула полететь с нами – с кучкой жалких отбросов и воров, давно приговоренных к смертной казни.
- Кого она ищет?
- Роберт Брайт. Армейский священник.
- Ты не перестаешь меня удивлять, - тяжело выдохнул носферату, побледнев еще более обыкновенного. – Я начинаю воспринимать тебя, как глас судьбы. И как ее волю.
- Че?
- Отведи меня к ним. Я попробую их отговорить.
- Добро.