Печник

     «Жигуленок» завелся только с третьего раза.
«Надо машину менять» - подумал Николай, выворачивая с тихой улочки на окраине города, на асфальтированную дорогу.
«Вот закончу работу, получу окончательный расчет и все-таки куплю новенькую «Волгу», хоть Татьяна и будет бухтеть» - принял он окончательное решение.
  Николая, несмотря на то, что он был сравнительно молод, недавно тридцать пять исполнилось, все окружающие звали уважительно, по отчеству – «Иваныч». Был он в маленьком городке весьма известным  человеком.
   Числясь официально на прядильной фабрике ночным сторожем Иваныч имел стабильный заработок, так как в свободное от дежурств время занимался шабашкой.  А попросту говоря на вкус заказчика мог сложить печь, камин и тому подобное, любой конфигурации. Работа его никогда нареканий не вызывала. У каменщиков высшая степень квалификации – печники. Спасибо бате покойному – частенько с матюками и подзатыльниками учил «Иваныча», тогда ещё просто Кольку, своему мастерству. Летом отец брал его на свои шабашки.  Батя умер рано - все-таки сильно выпивал. И «горькая» его сгубила. Шел после очередной шабашки домой, крепко выпивши, и попал  под грузовую платформу маневрового тепловоза. Видимо с пьяных глаз решил дорогу домой сократить, и пошел не через мост, а напрямую – через рощу, на окраине города, где проходила ветка-одноколейка, ведущая на кирпичный завод.
  А вот Колька, сызмальства насмотревшись на батины загулы, к спиртному получил стойкое отвращение. Не сказать, что в рот не брал, но был к этому делу равнодушен. Да и в жизни, если вспомнить, напился от силы пару раз. На проводах само собой, когда в армию провожали, да в честь рождения сына. Сын, первенец – конечно важный  повод для пьянки на Руси.
  После службы Николай вернулся в родной городишко. Образование у него было, как у большинства сверстников – средняя школа, законченная на тройки. Зато специальность строительная, полученная на практических отцовских уроках,  позволяла хорошо зарабатывать. Сестренка еще училась, мать зарабатывала немного. Пришлось Кольке стать кормильцем семьи.
  При советской власти, конечно, сам на себя не поработаешь. Вот и устроился Колька ночным сторожем на местную прядилку, по совету дяди Феди, старого отцовского друга. Дядя Федя, в отличие от Колькиного отца к спиртному относился аккуратно, был здоровьем крепок и строительством занимался давно. Он и взял Кольку в свою строительную бригаду. Строили людям дома, сараи, гаражи. Мотались по всему району, выручая местные колхозы – там телятник построить, там клуб подновить  или птичник. А как грамотный предколхоза будет им наряд закрывать и откуда деньги наличкой возьмет – так это уже не их головные боли.
  Дядя Федя заработанное распределял по справедливости, поэтому проблем особых не было.  На свою официальную работу Колька не появлялся и зарплату свою сторожевую реально не получал. Правда по договоренности с директором прядилки раз в месяц заходил на фабрику – расписаться в ведомости на получение зарплаты, ну и за жизнь поболтать. Спасибо директору,  что он оформил Кольку на работу – это спасало того от статьи за тунеядство. Местный участковый знал все конечно, но глаза на это закрывал. Участковый - тоже человек. Ему, или его друзьям периодически приходилось к дяде Феде обращаться – баньку там сложить, или гараж.
   Через пару лет после дембеля Колька женился на соседской девчонке – Таньке. В армию уходил – и не замечал ее. А тут попалась на глаза, к сеструхе младшей в гости приходила. Они с сестрой вместе в медучилище учились. Колька чин-чином стал ухаживать за ней. Даже на танцы в «клетку» городскую сходили пару раз. Так танцплощадку называли, в парке городском. Как раз в работе перерыв был. Потом ухаживания сами собой прекратились – дядя Федя договорился в соседнем районе  на хорошую шабашку – коровник строить, да не один, а сразу два и размером побольше, чем обычно. Каких-то они там решили особых коров завести, из-за границы. Пока работали – лето кончилось. У сестры опять учеба, ну и у Таньки соответственно тоже. Зимой работы поменьше, встречаться с Танькой получалось чаще.
  Хотя родители ее были против. Отец Танькин так и сказал: «Вот закончит учебу, получит диплом – пусть сама тогда и думает. А пока – никаких свадеб». Потом отловил как-то Кольку на улице, огляделся по сторонам и, глядя в глаза, проникновенно произнес: «Любовь – любовью, но смотри у меня, не дай бог глупости какие – я те сразу башку сверну».
   Колька парень был не хлипкий – с утра до вечера кирпичи потягай, да раствор помеси, на такой работе дистрофиков нет. Однако отец Танькин, по Колькиным меркам мужик в годах,  имел первый разряд по гиревому спорту. Брал призовые места на городских соревнованиях. Видел Колька, как он дома во дворе гири-двухпудовки таскает. Рывок правой рукой, потом левой. Толчок двух гирь с груди, да не один раз. И друзья у него были все как на подбор – мужики матерые, кряжистые. Смеялись, что гиревой спорт, хоть и не олимпийский, но для настоящих мужчин. Н-да, с таким папой сильно не поспоришь. Пришлось Кольке встречаться с Татьяной как в книжках, все чинно благородно. Прогулка по улице, братский поцелуй возле калитки и домой, баиньки. Сеструха подсмеивалась, подкалывала, но не зло. Ну а для всяких мужских надобностей была общага той же прядильной фабрики. Девки там были разбитные, выпивающие, многие отрабатывали положенные три года после своего  училища и задерживаться на больший срок не собирались. Правда пробираться туда приходилось со всеми предосторожностями – не дай бог донесут, городишко-то маленький.
  Все рано или поздно заканчивается. Закончилась и Татьянина учеба. Николай быстренько ее потащил в ЗАГС, благо она особо и не сопротивлялась.
  Мать Колькина с незамужней сестрой осталась жить  в их родном доме. А Колька вскоре после свадьбы построился неподалеку, через улицу. Жили они на окраине города, с участками было не очень сложно. И нужные люди, через незаменимого дядю Федю нашлись. Оформил участок, не задаром конечно. Ну а дом построить помогла своя же бригада. Управились быстро – за месяц.
   Через год - сын родился. А еще через три – дочка. Работать приходилось много.
Николаю еще тридцати не исполнилось, а он уже вместо дяди Феди бригадиром стал, замучил старика радикулит.
   Прошло несколько лет, и он отошел от бригады, расставшись по-хорошему. Сам стал класть печи, камины. Деньги хорошие появились. Его наперебой стали приглашать весьма небедные люди. Подсовывали импортные журналы, каких не продавали в киосках «Союзпечати». А в журналах интерьеры – охренеть, как в американских фильмах, или французских. Умоляюще просили: «А такой камин можете?  Чтобы было лучше, чем у Сергей Петровича из Коопторга?» 
   Однако Николай, которого уже уважительно величали «Иваныч», позевывая, говорил: «Вы журнальчик-то оставьте. Покумекаю на досуге, потом скажу – сколько это стоить будет». Работал он действительно хорошо, работу свою, как положено мастеру, ценил.
   Как-то пригласили Иваныча делать камин в доме у Вагифа. Иваныч знал его постольку-поскольку.  Вагиф появился в городке неизвестно откуда. Маленький кругленький азербайджанец, одевавшийся не хуже исполкомовских чиновников. Официально числился в какой-то заготконторе. Химичил чего-то с выдачей дефицитного Дюма, в обмен на макулатуру. Ездил по району, закупая по  дворам мед, прополис и тому подобное. Имел дела с  цветочниками на местном рынке. Иваныч таких людей не уважал. Мутный мужик этот Вагиф. Толком не работает, крутит какие-то шуры-муры. А дом выстроил побольше чем у Иваныча. На «Волге» черной ездит.
   Но уж очень просил его Вагиф. Умеют восточные люди уговорить нужного им человека. Мелким бесом рассыпался вокруг него. Угощал хорошим индийским чаем с восточными сладостями, знал, что Иваныч к спиртному равнодушен. Не позволял ездить на своей машине: «Ты только скажи, отвезем-привезем куда надо, все, что надо сделаем».
Жене Иваныча и дочке маленькой фрукты, каких в магазине не купишь, пакетами привозил.
 В общем сделал Иваныч ему камин. За очень хорошие деньги само собой. Решётку каминную Иваныч даже не стал сам варить. Попросил сделать её своего друга Веньку. Сварным был Венька божьей милостью – первоклассным.
  Даже на какие-то курсы сварщиков в институт Патона на Украину ездил. Чем, подвыпив, частенько хвастался. Его туда от СМУ городского посылали. Работал Венька официально сварщиком в своем СМУ, но шабашка у него всегда была. Только не всякую шабашку он делать брался. Для него, как для мастера, чем сложнее – тем интереснее. Вот и решетку для Вагифова камина Венька делал по картинке из иностранного журнала. Иваныч и сам в сварном деле разбирался. Но против Веньки он в этом деле, как Венька против него самого в каменщицких делах. 
  Камин получился на загляденье. Даже лучше, чем у предгорисполкома на даче.
Очень Вагифу это понравилось. Расплатился он с Иванычем чин-чином, еще и сверху целую сотню добавил, сверх оговоренного. И пригласил на следующий день в гости – обмыть это дело.
  Вернулся домой Иваныч очень довольный собой. Жене денег дал, банька была натоплена заранее, жена знала, что у него сегодня «расчетный день». Деньги само-собой отдал не все. Сумма, нужная на новую «Волгу» никак не собиралась. Придется на поклон к тестю идти. Пусть поможет, есть у него в заначке. Тем более тесть не пьет, не курит, зарплата хорошая. Единственно о чем думал Иваныч, парясь в баньке, как эту «Волгу» оформлять? Ведь он простой сторож. Ему вроде такая машина не по чину, да и спросить могут соответствующие органы – откуда деньги такие на машину. Наверное на тестя и придется. Тесть - мужик старой закалки, но понять должен. К тому же тесть к этому времени занимал неплохую должность. Председатель профкома местного отделения железной дороги.
  «Да и опять же не только для себя стараюсь, а для дочки его и внуков. Все, решено, завтра суббота  – к Вагифу, камин обмывать. А в воскресенье как раз с внуками к тестю с тёщей в гости, заодно и переговорю насчет машины. Может на тестя и оформим, а я ездить буду. Солидно буду выглядеть на новенькой «Волге» и заказчики видеть будут, что человек я серьезный» - окончательно решил для себя Иваныч.
  Выбравшись из парилки в предбанник, Иваныч блаженно раскинулся на лавке, налил себе холодненького компота. Дальше его мысли плавно перетекли к вопросам денежным:
«Вагиф хорошо за камин заплатил. И намекал, что хочет с какими-то людьми познакомить. Вроде эти люди тоже  работу предложить, денежную. Ладно, утро вечера мудренее» - Иваныч завернулся в простыню и как был, потопал в дом.
  Племянник Вагифа приехал за ним на дядиной «Волге», вежливо поздоровался и попросил Татьяну не беспокоиться, если муж вернется поздно: «В лучшем виде привезем, никаких проблем не будет». Татьяна только улыбнулась в ответ, она и так знала, что Николай практически не пьет, чем немало гордилась перед своими знакомыми и подружками.
 Стол Вагиф накрыл  во дворе, правда не было на дворе старых развесистых деревьев, под которыми так хорошо посиживать вечерком – много ли за пару лет вырастет?  Приятно дымил мангал. Запах шашлыков разносился на весь квартал. На столе стояла куча тарелок со всякими закусками, зеленью, коньяк, фрукты, даже черная икра. Кроме Вагифа за столом оказалось еще двое темноволосых мужчин среднего возраста, уважительно приподнявшихся с места, при появлении Иваныча.
   - Это мои друзья – Леча и Ахмед - представил их хозяин, - А это наш знаменитый «Иваныч», его весь город знает, мастер, каких поискать.
Мужчины крепко пожали Иванычу руку и стали наперебой его расспрашивать, где он научился так замечательно делать камины. Иваныч только похохатывал, вгрызаясь в сочное, горячее мясо.
- У нас так не умеют - заметил мужчина, назвавшийся Лечей.
- Да ладно,-  не поверил Иваныч, - что у вас в Чечено-Ингушетии нет мастеров хороших?
- Откуда знаешь, что мы из  Чечни? - удивился Леча.
- А у меня дружок в армии был, чеченец.  Лом-али его звали, ну по-простому Аликом, фамилия – Гаджиев. Он из Урус-Мартановского района  вроде был. Он разговаривал так же, как и вы, с таким же акцентом, очень похоже. Дружили мы с ним. Он все в гости звал, да после службы мы и не писали друг другу  как-то - вздохнул Иваныч.
  Лом-Али, или Алика он помнил. Парень тот был весьма своеобразный. Очень гордый, вспыльчивый. «Дедовщины»  во времена их службы такой уж сильной не было. Тем более, что попали они сразу в «учебку», где все, ну или почти все, было по уставу. Однако Алик даже приказания сержантов встречал, как личное оскорбление. Однажды чуть не подрался с сержантом, когда тот заставлял его мыть пол в казарме. Сержанты толпой набежали, еле-еле его заставили. Причем Алик ничего не боялся. Ни нарядов на службу, ни «губы». Приходилось сержантам  бегать к взводным или ротному на него жаловаться.
  Хотя физических нагрузок Алик не страшился, очень хорошо бегал, подтягивался и преодолевал полосу препятствий. Не дурак был подраться. Причем никаких приемов не знал. Просто брал соперника за отвороты гимнастерки одной рукой, а другой рукой пару раз двигал в морду. И все. После нескольких конфликтов его никто не трогал.
  Колька сам был на спортгородке не из последних, силенкой бог не обидел. Несколько раз они вместе попадали с Аликом в наряды, ходили в караул. А после того, как в столовке, подрались с артиллеристами из соседнего батальона, как-то незаметно сдружились.
Кольке было интересно, почему Алик так в штыки воспринимает наряды по роте, или по столовой, а в караул, к примеру, или в парк на обслуживание техники ходит без проблем. Но когда он спросил об этом Алика, тот пробурчал, что полы или кастрюли у них дома моют только женщины. В общем, не мужское это дело.
  И иногда проскальзывал в поведении и словах Алика оттенок какой-то тайны. Как-то разговорились они, стоя в наряде по КПП, о войне с немцами. Колька, воспитанный на школьных примерах и фильмах про войну рассказал Алику про своего деда, который ушел на войну и погиб в 43-м. после чего безо всякой задней мысли спросил: «А твой дед воевал?»
  На что Алик как-то непонятно скривился и ответил: «Мой дед не воевал. Он абрек».
И после этого тему о войне не поддерживал,  всем видом давая понять, что ему это не интересно.
  В другой раз их вместе поставили в наряд на задворках части, на дальнее КПП, через которое целый день мог никто не проехать. Алик маялся, маялся, а вечером попросил: «Коль, я тут  в поселок рядом смотаюсь?  Если вдруг дежурный спросит – скажи, в роту пошел».
   Колька согласился, хотя ему было непонятно – чего там в поселке у казахов делать? Да и поселок какой-то зачуханый, голая степь или полупустыня кругом, хрен поймешь. Все вокруг какое-то серо-желтое. Только по весне зацветет все ярко так – алое, желтое, синее. Через две недели все выгорает - пыль, песок, жара. В общем дыра - дырой. Попросил только Алика курева стрельнуть, если получится.
   Колька уже стал волноваться, а  Алик вернулся часа через три, очень довольный и принес с собой пожрать и сигарет цивильных с фильтром аж целых три пачки. Колька удивился - может казашку завел себе какую-нибудь? Но когда спросил об этом Алика, тот ответил, что проведывал земляков. Их у него здесь много.
  Больше его Колька особо ни о чем не расспрашивал. Только никак  не мог понять – почему чеченцы живут в Казахстане, и почему дед Алика не пошел на войну с немцами? Ведь  в то время все воевали? Видимо запомнились эти моменты отчетливо, потому что на эти вопросы ответов он так и не получил.
  «Где он сейчас? Наверное, тоже жена, работа, куча детей и все прочее…» - подумал Иваныч, выныривая из воспоминаний.
 -…я ж тебе говорю, поехали к нам - услышал он голос Лечи.
- Зачем? - удивился Иваныч.
    Тут в разговор вступил ранее молчавший  Ахмед:
- Да ты что разве не понимаешь? У нас все дома каменные строят. Чем больше и красивее дом у чеченца, тем лучше. Все смотрят и завидуют. А ты такой мастер! Озолотишься у нас! Я местные расценки знаю, с Вагифом поговорил. Так вот, точно тебе обещать могу, что у нас в два раза больше платят. За сезон кучу денег заработаешь. У меня брат жениться собирается, ему дом новый нужен, с башенкой. Камины там всякие…  А как сделаешь – еще заказы будут. Если хочешь, завтра все равно на переговорный пойду, у меня разговор с домом заказан, как раз и поговорю насчет тебя. И вообще – этот стол видишь? Там тебе каждый день  лучше…- он покосился на Вагифа, - в общем, не хуже накрывать будут. Подумай, а?
«Интересно,- задумался Иваныч, машинально чокаясь с Ахмедом рюмкой коньяка, - а может и правда махнуть? Денег нормально заработаю. Тогда и на новую «Волгу» хватит и еще останется».
   Мысль о хороших заработках зацепила сильно. Тем более вспомнились разговоры мужиков из соседнего района, уезжавших бригадой на заработки куда-то на Кавказ и привозивших, по их словам, хорошие деньги.
  «Опять же, не надо будет у тестя денег просить на машину, только чтобы оформил на себя и все» - от этой мысли на душе даже полегчало. Не любил Иваныч одалживаться.
   Он решительно отодвинул от себя очередную рюмку, подаваемую ему предупредительным Ахмедом: «Все мужики, мне хватает. А над вашим предложением подумать надо».
  «Подумай, дорогой, подумай. Ты же мастер, тебе цены нет. Как брат у нас будешь» - зачастил  Леча. Иваныч встал из-за стола, попрощался и сел в машину.  Домой его отвез тот же самый Вагифов племянник.
  На следующий день Иваныч съездил к тестю, но разговор о новой машине не заводил. Решил подождать.
   А из головы не выходила мысль о хороших заработках и гостеприимных кавказцах. Мастера по-любому хозяева кормят-поят. Но такого отношения к себе Иваныч еще не встречал.
  «Может там где-нибудь и Алика-сослуживца встречу. Вот удивится…» - на душе даже потеплело.
   Через пару дней Иваныч возился  во дворе, занимаясь всякой мелочевкой по хозяйству. Дома никого не было а тут, ближе к обеду, перед калиткой остановилась знакомая черная «Волга».  Из нее вылезли Вагиф и Ахмед.  Иваныч вышел со двора, жестом пригласил на лавочку.   
- Что, опять на работу в свои края звать приехали? - с ходу в лоб спросил Иваныч.
- Ва, какой быстрый! - удивился Ахмед.
- А чё тянуть кота за…хвост» - рассмеялся Иваныч, - может я и соглашусь, если с оплатой не обманете.
- Какой-такой «обманете»?! Мы, мужчины, своё слово держим. И домой я уже звонил. Ждут тебя там, как брата, - зачастил Ахмед, - Так что, по рукам?
-Не-е, по рукам ударим, когда задаток дадите. У вас там работы, небось, месяца на три, не меньше. А я должен жене и детям на проживание чо-нить оставить. Так, или нет? - ответствовал Иваныч. Недолго но, яростно поторговавшись, они сошлись на пятистах рублях.
- Ладно, задаток будет завтра. А жене что скажешь? - спросил Ахмед.
- А ничего не скажу. Она и так знает, что я на шабашки частенько мотаюсь. Вот вернусь с деньгами и будет ей сюрприз. В конце-концов почта у вас там есть? Переговоры телеграммой заказать можно, если что? - поинтересовался Иваныч.
-Конечно есть. У нас же не Африка, какая-нибудь - оскорбился Ахмед.
На том и порешили.
  Еще через пару дней Ахмед привез задаток. Поинтересовался, между прочим, что Иваныч сказал родным насчет отъезда. На это получил ответ, что хочет Иваныч сделать жене сюрприз и скажет, что едет на шабашку, но не скажет какую и куда. Жена думает - как обычно в какой-нибудь соседний городок. На том все и порешили, ударили по рукам.
  Жене Иваныч действительно почти ничего не сказал. Просто дал деньги и сказал, что подвернулась очень хорошая работа. Месяц-полтора его дома не будет. Привычная ко всему супруга вздохнула и стала собирать ему вещи в  большую спортивную сумку, которую Иванычу в Универмаге по блату достали.
А еще через неделю Иваныч уезжал поездом в город Гудермес. Иваныч и названия-то такого никогда не слышал. Правда, уезжал он не из своего городка, а с областного вокзала, куда на своей машине его привез Вагиф. Ахмед сказал, что там легче билеты достать. Лето, все на юг отдыхать едут. Они с Вагифом даже сами билет ему купили, посадили в поезд.
  «Ты не беспокойся. Приедешь в Гудермес, по перрону не бегай. Подойди к центральному входу в вокзал – тебя моя родня встретит. Все в порядке будет, я телеграмму дам, чтобы встречали» - сказал Ахмед и крепко пожал руку на прощание.

  Поездка Иванычу ничем особенным не запомнилась. Он лениво листал газеты, пил чай.
Интересно было только тогда, когда подъезжали к Мин-Водам и стали видны небольшие, как-будто игрушечные, сплошь поросшие зелеными деревьями, горы. А потом поезд повернул, и снова пошла какая-то равнина серо-желтого цвета, чем-то напомнившая  Иванычу Казахстан.
Соседи по купе – пожилая женщина и супружеская пара интереса особого не вызывали.
  Примерно в обед поезд прибыл к месту назначения. Иваныча действительно встретили два молодых парня, чем-то похожих на Ахмеда. Одному на вид было лет двадцать пять, другому – лет шестнадцать-семнадцать. Парни уважительно поинтересовались – он ли, тот самый мастер, которого они встречают по указанию брата. Иваныч важно ответил, что да, это он самый и есть. Мурад и Шамиль, так представились ребята, легко подхватили сумку гостя и предложили выйти на привокзальную площадь, где их ждала машина – старенький «Москвич-412».
  Который постарше – Мурад,  сел за руль.  А Шамиль, распахнув дверцу, сказал:
- Садитесь сзади, устраивайтесь поудобней, ехать далеко, - после чего Мурад с хрустом включил передачу и тронулся с места.  Сначала Иваныч  глазел по сторонам, но когда выехали за город – незаметно для себя задремал, облокотившись на свою, туго набитую сумку.
  Проснулся он оттого, что машина, качнувшись, остановилась.
- Вот и приехали! - весело объявил Шамиль.
  Как понял Иваныч  - машина стояла за каким-то одноэтажным домом. За домом было темно, только горела лампочка  над сараем, рядом были еще какие-то хозпостройки.
- Давай Иваныч, вылезай! - так же весело подхватил Мурад.
Тон его Иванычу не очень понравился и он решил, что сейчас вылезет и отчитает парней  за неуважительный, по его мнению, тон. Он открыл дверцу и, потягиваясь, вылез из машины.
  Однако то, что произошло в следующий момент – ни в какие ворота не лезло.
Старший – Мурад, обойдя машину с ходу ударил гостя в лицо. От неожиданности, тот отлетел в сторону, но не упал.
«Когда ж это Мурад напиться успел, он же машину вел?» - мелькнул в голове обрывок мысли.
    Правда следующий удар он успел перехватить и сам прилично, с размаху засветил Мураду в челюсть. Тут в затылке что-то взорвалось и мысли кончились.

   Очнулся Иваныч от боли в голове и понял, что валяется на земле. Вокруг было темно, но когда он попытался пошевелиться, то понял, что руки и ноги у него связаны…
  А наутро начался кошмар. В сарай, в котором он валялся, вошли вчерашние Мурад с Шамилем, с ними был еще один мужчина , годившийся Иванычу в отцы.  Ни слова не говоря парни начали его избивать, старик стоял и молча смотрел. Когда Иваныч вообще перестал что-либо соображать – побои прекратились.
   А старик, присев на корточки заговорил. Но то что он говорил было настолько чудовищно, что Иваныч подумал, что он сошел с ума:
 «Ты будешь работать только на нас, на Батукаевых. Если откажешься – тебя будут бить, пока ты не поймешь, что ты – наш раб».
 От бешенства у Иваныча перехватило дыхание, но он собрался с силами и плюнул старику в лицо. Тут же подскочили Шамиль с Мурадом и, после града ударов, Иваныч опять потерял сознание. Очнулся он от того, что на него лили холодную воду, а старик что-то не по-русски сердито выговаривал  старшему – Мураду. Они развязали Иваныча, но взамен принесли цепь с железным обручем и надели его Иванычу на ногу, пристегнув другой конец к толстой скобе, торчащей из стены. Потом поставили рядом оцинкованное ведро с остатками воды и ушли.
  Иванычу казалось, что он попал в какой-то кошмарный сон. Все тело болело, трещала голова. Но самое страшное было то, что  он не мог ничего понять. В голове все :время вертелись слова старика: «Ты наш раб…».
  «Может они сумасшедшие? – подумал Иваныч, - Да нет, непохоже. Встречали на перроне, нормально все, смеялись. Суки! Выберусь отсюда, всех посажу! Всех! И старика этого и сынков его. Всех! Всех! И Ахмеда этого долбанного, с его дружком – Вагифом».
  Но кроме матерщины ничего в голову ничего путного не приходило. Его не трогали весь день. Стены сарая были крепкими, до двери дотянуться – не пускала цепь, щелей в стенах не было – ничего не рассмотришь. Хотя по звукам Иваныч понял, что привезли его в село. Мычала скотина, гавкали собаки. Ночью ему стало совсем худо. Тело болело, бил озноб. Несколько раз он прикладывался к ведру с тепловатой водой, но легче не становилось. Цепь он не трогал – попробовал раз и понял, что сделано все на совесть – скоба, замок амбарный. Толком он не спал, проваливаясь в какие-то кошмары.
  На следующее утро в сарай опять зашли старик и Мурад.
Иваныч собрался с силами и стал орать на старика: «Вы что, с ума сошли. Я в милицию пожалуюсь! Я вас за такое дело в тюрягу закатаю!» Старик рассмеялся и присел на корточки, достал трубку. Неторопливо закурив, сказал: «Забудь - кто ты. Ты - наш раб. А если будешь орать – сыновья тебе быстро мозги вправят. Про милицию – забудь. Видишь сына моего – он и есть милиция. Отсюда ты никуда не денешься. Будешь хорошо работать – может быть, отпустим». После чего легко встал и вышел. Мурад подошел к Иванычу и несколько раз пнул его: «Запомни, ты – никто. Будешь работать, как мы скажем. Иначе – убьем».
   Потом его еще несколько раз избивали, но не сильно, видимо просто, чтобы запугать. Причем избивали, не говоря не слова. Заходили, били, уходили. Кормили плохо – сухие лепешки и вода. Из сарая никуда не выпускали, в туалет Иванычу приходилось ходить в ямку в углу сарая – туда длины цепи хватало. Особенно мучила мысль – как же там дома жена и дети?  Дней через десять Иваныч понял, что так и сдохнет здесь – в этом вонючем сарае и решил сделать вид, что на все согласен, а при первом удобном случае – убежать. Про себя он решил, что старик с сыновьями все-таки сумасшедший. Такого же просто не может быть – живого человека сделать рабом! Рабы где-нибудь в Африке бывают и то, в старые времена! Да их посадят!  Или в тюрьму или в психушку! Его милиция искать будет, да и тесть не последний человек в городе – шум поднимет. О том, что родные
даже не знают, куда он уехал – Иваныч не думал. И что хватятся его не скоро. Не думал
и о том, что билет ему Ахмед покупал и уезжал он с областного вокзала…  В голове билась только одна мысль: «Убежать, добраться до милиции  и  все будет нормально…»
  Когда его опять пришли бить,  Иваныч прохрипел: «Не надо. Я все буду делать, как скажете».
  «Ну, вот и ладно - усмехнулся старик,- сейчас тебя покормят, а завтра начнешь работать».
Ему притащили сразу два ведра воды, чтобы обмыться, потом дали какой-то похлебки и целую лепешку. Иваныч долго не мог уснуть, строя планы о том, как он будет организовывать свой побег.
  Но на следующий день все его мечты рухнули. Когда Шамиль выволок его наружу из сарая, Иваныч увидел, что его ждет милицейский УАЗик, а рядом стоит ухмыляющийся Мурад в милицейской форме с сержантскими погонами.  Ему как преступнику заломали руки  за спину, надели наручники и запихали в маленький зарешеченный отсек. Ехали долго. Когда Иваныча выпустили из «клетки» он увидел село из каменных домов, а вокруг – горы.
  Убежать ему так и не удалось. Правда, из Иваныча он превратился в «Ивана» - по-другому его никто не называл.
   Хозяева видимо просто сдавали его внаем разным заказчикам, потому что когда заканчивалась одна стройка – Иваныча тут же перевозили на другую. Охраняли его очень хорошо. На ночь всегда сажали на цепь в крепком каменном сарае. Почти не били, кормили неплохо, особенно по сравнению с другими работниками, которых использовали, в качестве подсобников. Много их было – разных. Из разговоров Иваныч понял, что это в основном – бичи, алкоголики, которых подбирали, где придется и так же обманом привозили в горы.
  Много бичей попадалось с нелегальных луковых полей, которые держали корейцы. Когда летний сезон заканчивался, корейцы продавали рабсилу чеченам. Хотя мало кто из бродяг догадывался, что назад дороги уже не будет. Подсобники часто менялись. За малейшие провинности их часто и сильно избивали. Видимо для хозяев они не представляли особой ценности.  Иваныч построил много домов, в разных аулах – теперь он знал, как называются чеченские села. Узнал Иваныч и почему его армейский дружок находил в Казахстане своих соплеменников.  Узнал и то, отчего не все чеченцы воевали против немцев. О многих традициях и образе жизни новоприобретенных «хозяев» рассказывал ему полуспившийся бывший преподаватель техникума, родом из Махачкалы,  который из-за своей непутевой жизни тоже попал в «подсобники».  Рассказал он Иванычу, как в годы войны  с немцами по приказу Сталина практически всех чеченцев вывезли с родной земли. Только теперь Иваныч начал понимать, что не все чеченцы  любят  русских. И вообще относятся ко всем остальным, как к людям второго сорта. Чего только стоит одна фраза, которая очень хорошо чеченцев характеризует: «Одни мы под этим небом! Кто кроме нас?!». 
   Правда,  радости от этих открытий Иваныч не испытал. И Алика – дружка армейского так и не встретил. Научился только понимать немного чеченский разговор, но и это радости не приносило. Самообъявленные «хозяева» его иначе как «ишаком» или «сыном свиньи» - не называли.
  Бежать он даже и не пытался, слишком хорошо его охраняли – видимо неплохой доход приносил «Иван».
Он постепенно превращался в какое-то животное, стал забывать лица своей жены и детей. Перестал помнить, сколько месяцев или лет  он ночует в сарае с цепью на ноге. И только тупо, как механизм, клал и клал кирпичные стены. Камины здесь оказались никому не нужны…
 А перевозил его с места на место всегда все тот же ухмыляющийся Мурад. Только погоны менялись у Мурада. Он был уже целым  лейтенантом и УАЗик был у него поновее.
  Потом его стали хуже кормить. Чеченцы выглядели не такими самодовольными, а однажды его просто так, безо всякой причины избили, даже не хозяин, а молодые сыновья очередного заказчика, которому он строил дом. Его избили и бросили на этот раз не в сарай, а почему-то в подвал дома. Поесть не дали, правда и на цепь не посадили, в подвале было несколько отсеков, перегороженных решетками  – из подвала просто невозможно  было убежать. Иваныч свернулся калачиком и заснул.
  Проснулся он оттого, что кто-то посветил ему фонариком в лицо, потом чувствительно пихнул в бок и по-русски, по-русски?!! сказал: «Хрена разлегся? Вылезай».
   Иваныч на подгибающихся ногах вылез из подвала и увидел много молодых парней в грязной и затрепанной форме, совсем не похожей на ту, которую он носил в молодости в армии. Все они были вооружены автоматами Калашникова –  его-то уж ни с чем не спутаешь, возле двора стоял БТР. У Иваныча перехватило дыхание, он никак не мог понять, о чем его спрашивают эти молодые парни, только почему-то плакал и плакал…
Потом его привезли в военный палаточный городок, накормили гречневой кашей с тушенкой, напоили чаем, дали измазюканый в солярке солдатский бушлат. С ним разговаривали какие-то офицеры, и только от них Иваныч узнал, что год на дворе 1995-й, а наша армия наводит в Чечне конституционный порядок. СССР больше нет, вместо него Российская Федерация. Нет больше профкомов, парткомов и всякой прочей хренотени. А Иванычу оказывается крупно повезло, что чеченцы не успели хорошо его спрятать, когда вояки проводили какую-то «зачистку». Потом военные отправили его на маленькую ж\д станцию,  где Иваныч зайцем влез на какой-то поезд, идущий в сторону Мин-Вод.


   Опер только устроился покемарить в родном кабинете на сдвинутых стульях, как раздался противный звонок телефона. Дежурный обрадовал его «приятной» новостью, что на вокзале наряд опять задержал нескольких непонятных личностей без документов, которые якобы едут из Чечни. А ещё, оказывается, по привокзалке шарахается пьяненький солдатик с гранатометом на плече. Опер зевнул, принял вертикальное положение, достал неизвестно какую по счету за день сигарету и  через несколько секунд принял решение.  По поводу солдатика, посоветовал дежурному не страдать херней, а выяснить у комендачей  – на каком пути стоит очередной воинский эшелон, после чего сдать нетрезвого воина старшему эшелона. А по поводу  беспаспортных личностей -   приказал тащить задержанных к нему в кабинет. Не всех естественно, а по очереди.
   За время своей службы опер наслушался разных историй от задержанных. Истории были правдивые и не очень но, как правило, очень искренние. У опера даже проскальзывала иногда мысль, что никакой МХАТ или Большой Театр в пыль не попадает этим «вокзальным»  актерам. Но то, что он услышал от Иваныча – ошарашило даже его.  Его - мужика тертого и битого жизнью.
   Опер сделал Иванычу внушительную справку с печатью, отстучав её на раздолбанной пишущей машинке.  Оказалось, что милиция может по какой-то своей инструкции бесплатно посадить человека на попутный поезд, если он «в дороге лишился средств к существованию».   Объяснил - бумажка нужна, чтобы Иваныча не сняли с поезда при первой же проверке документов. Напоил чаем с промасленными пирожками в зачуханом привокзальном буфете. И лично проконтролировал его посадку в обшарпанный плацкартный вагон поезда, который как раз проходил через маленькую, но такую родную для Иваныча станцию. Это было все, что он мог сделать.
  Потом опер мрачно глядя в одну точку, курил в кабинете. А  перед ним  стояло измождённое лицо мужика-работяги, слезы на его глазах и  хриплый шёпот: «Командир, я не знаю, куда мне ехать, командир! Ведь эта, щас 95-й год, так?   И я получается десять лет у них просидел, десять лет, мля…  Меня наверное дети не узнают, большие уже.  Да и жена, небось, замуж вышла? Наверное, думают, что я умер, да?  А что ж меня не искал никто?  Почему, командир?  Щас  приеду домой – кому я там нужен?  Как жить-то дальше?..».