Грузинская тройка

               
                Если Вы, уважаемый Читатель,   помните   1990 год, то не дадите мне соврать. Мы все тогда жили  в ожидании денежной реформы, прозванной позже в народе  «павловской», не в честь императора, конечно, а  в честь министра, не  царского – "горбачевского". Нынче уже нет в живых того незабвенного министра финансов, как  и многих других деятелей той эпохи. Моего отца, ставшего по моей вине участником описываемых здесь событий, тоже нет.
Мой родитель не слишком сильно любил меня,  да и я платил ему  той же монетой, так что случившееся в те дни было маленьким чудом:  произошел тот редкий и кажется последний случай в моей жизни, когда отец мне помог. Короче  - вот анекдот из советского прошлого, из последних месяцев  жизни нерушимого Советского Союза. Хотя, коротко не выйдет: уж  больно широка была «страна моя родная». И  история, которую я собираюсь рассказать, развернулась на ее просторах от Прибалтики  до Закавказья.
                Итак,  был месяц май 1990 года, приближался финансовый шторм. Все, кто имел какие – либо сбережения и немного разбирался в экономике, знали, что в сберегательной кассе деньги не сбережешь: скоро они  обесценятся - об этом писали везде и всюду, на каждом заборе. Либеральные экономисты просто требовали этого от правительства и запугивали население ужасами грозящей в противном случае катастрофы.  Население же  беспомощно и покорно, с  «совковым» чувством «уверенности в завтрашнем дне» ждало приближения бури. И вот, наперекор судьбе и монетарной политике правительства,  я решил спасти свои деньги.
       Для  спасения их надо было во что-то вложить, то есть купить на них что-нибудь ненужное, но ценное. В продаже тогда не было ни того, ни другого, словом, ничего не было. В продуктовых магазинах был  только уксус и морская капуста. Мыло, мясо, водка были только по талонам. Что уж говорить об остальном. А у меня на руках были десять тысяч. За такие деньги можно было бы купить  легковой автомобиль, а по госцене - даже два, но где купить и кто их мне продаст? Вот в чем был вопрос. Как мне удалось сколотить такое состояние – отдельная история. Заработал я их в поездках за границу, нелегким и не совсем честным путем, но вспоминая прошлое, я говорю, что совесть моя чиста: "не злодей я и не  грабил лесом, не стрелял несчастных по темницам». Поэтому я искал варианты спасения заработанного. А кто ищет - тот всегда найдет. И  вот один знакомый предложил мне не слишком верный, очень рискованный, но все-таки вариант. Он перегонял подержанные «тачки» из Грузии в Эстонию.  В последнем рейсе он попал в аварию и лежал в гипсе. Но машина в Грузии, якобы, ждала его. Надо было только поехать,  купить, перегнать  и «дело в шляпе». Это сейчас  Эстония в Европейском Союзе, а Грузия только что воевала с Россией. Если бы кто сказал про такое в 1990, его бы сочли сумасшедшим. Тогда же мы были «семьей братских республик» и ,наверное, это и была в действии  дружба наших народов. Как сейчас, так и тогда нажива не знала границ и национальностей. Да, дело было рискованное, но я в ту пору был молод и готов был рисковать. Но в этом деле нужен был надежный напарник.  Перебирая друзей и знакомых, я мысленно отбрасывал одного за другим: этот не рискнет – семья, другой держится за  работу, где не платят, третий -  не водит машину, на четвертого я бы не положился в щекотливом денежном деле, пятый наверняка заломит цену за «услугу». Да, ситуация была катастрофическая, а время не ждало.  Как же  бывает одинок человек в этом  ненадежном мире, если не сумел сохранить в своей жизни хотя бы одного верного друга. Размышляя так, я вдруг вспомнил, что «забыл»  одного человека, который мог бы меня выручить. О нем я подумал в самую последнюю очередь. И не удивительно: я уже упоминал, что мы с моим отцом, мягко говоря, не были друзьями – старые детские обиды, мой юношеский максимализм, папины высокомерие, домостроевские замашки и выпивки – все это сделала наше совместное существование невозможным, и я рано ушел из родительской семьи.  Но тогда выбора не было, а за эту кандидатуру было несколько сильных доводов. И главный – это то, что мой папа был старый «автолюбитель» с правами  1948 года, фанатик автомобилизма.  При этом никогда не имел своей ,а ремонтировал машины своих друзей,те давали ему иногда покататься и всегда щедро угощали.    Я позвонил отцу на работу. Он еще работал - ему оставалось полгода до  пенсии и он изнывал на службе. Чисто случайно наш разговор я начал с простой, как все гениальное,  фразы: «Папа, я тебя прошу о помощи, только ты не отказывай сразу, а сначала подумай». «Ну, давай,»-ответил голос отца в трубке. « Помоги машину перегнать.» «Откуда?» «Из Грузии». Отец в трубке охнул. «Это в Гори, где родился Сталин», - начал я агитацию за советскую власть. Отец перебил: «Знаю, был раз в отпуске по путевке,  нахалы эти грузины. А какая машина?» «Нива». В трубке снова охнуло и ворчливый голос  занудил: « Да зачем ты связываешься с «Нивой»: там у них крестовины больное место и раздатка…».  Я почувствовал, что позвонил напрасно: шансы на помощь таяли. Я пошел ва-банк и начал блефовать: «Если ты откажешься, я найму  «водилой»  знакомого мужика». И тут я добавил , почти не кривя душой: «Конечно, ты понимаешь -  ехать в такую даль да с деньгами… и  с чужим человеком…» По тишине в трубке я понял, что попал в «десятку». Сейчас немного стыдно вспоминать - я банально сыграл на родительских чувствах. Но как же мне тогда было приятно наконец услышать: «Зачем же тебе брать с собой чужого человека?  Ладно, я помогу.» Сейчас,  по  прошествии  стольких  лет, когда уже давно нет и тех денег, и той машины, и той страны,  и  моего отца,  осталось только  милое и теплое воспоминание о той минуте, когда я почувствовал отцовскую поддержку.
         Итак, мы летели из Питера (тогда еще Ленинграда) в Тбилиси. На каждом из нас был пояс с зашитыми в них большущими деньгами. Да еще у отца в портфеле была палка копченой колбасы, что он успел получить на работе в «заказе». Эта колбаса потом нам очень пригодилась,  и не один раз. В Тбилиси мы приземлились поздно ночью. Друг, что дал «наводку», предупредил, чтобы не выходили из аэропорта пока не рассветет: ночью приезжим русским  в Тбилиси было небезопасно. Это я сразу понял:  все армейские офицеры в аэропорту были с личным оружием. Мы разместились в креслах в зале ожидания и приготовились коротать ночь. На рассвете теплого весеннего дня мы сели в маршрутный автобус и направились, согласно полученным  в Питере инструкциям, на  Боржомский  вокзал. Там следовало пересесть в другой автобус, идущий до города Гори. На площади у  вокзала с «минеральным» названием  мы вышли, привезший нас автобус благополучно уехал, а других автобусов или признаков такового нигде не было. Тогда, по старой питерской привычке,  мы решили  продолжить путешествие на электричке, благо вокзал - вот он! Какая это была наивность! Приезжая за границу надо знать местные нравы и обычаи. В расписании на вокзале значилось, что электричка уходит через четверть часа.  Кассирша - красивая толстая грузинка,  с виду – царица Тамар и примерно такая же гордая и невозмутимая, снисходя до ответа  простым смертным, подтвердила, что поезд  «будет» через десять минут.  И действительно, примерно через полчаса ожидания к платформе неторопливо «причалил» долгожданный электропоезд. Нашу с  папой радость  «робинзонов», увидевших корабль,  несколько омрачило то обстоятельство, что все окна нашего ковчега были варварски разбиты, будто на поезд  был совершен  бандитский  налет или он попал под бомбежку. Оба варианта не добавляли оптимизма двум приезжим чудакам, обмотанным пачками денег, как матросы в октябре семнадцатого пулеметными лентами. Если бы у нас был хотя бы один маузер на двоих!  Между тем вагон, в котором мы расположились, был подозрительно пуст. А главное -  поезд и не собирался никуда ехать. Меж тем солнце уже стояло высоко, и по урчанию в желудке было ясно, что время первого завтрака давно прошло. Вот когда в первый раз пригодилась  папина колбаса: голод  – не тетка  и, отбросив стеснение, мы,  под равнодушными взглядами немногочисленных пассажиров нашего вагона,  принялись завтракать припасенной колбасой,  возблагодарив Небо  за «заказ», посланный папе Провидением  перед самым отъездом. Жизнь постепенно налаживалась. Да и пассажиры в вагоне постепенно прибывали, так что появилась надежда, что поезд наконец  тронется. Грузины - наши попутчики, хотя и бедно одетые, оказались при ближайшем рассмотрении не такие уж страшные, и даже напротив - довольно милые люди. На наш вопрос, доедем ли мы до Гори, они охотно отвечали, что все в порядке: мы сели в правильный поезд и он «скоро» поедет.  И вот свершилось - примерно через три часа ожидания, по местным меркам это видимо и означало «скоро»,  и после невнятного  обьявления  на грузинском языке из вагонного динамика, возникло предчувствие, что мы вот-вот поедем. И действительно, платформа вдруг медленно поплыла назад и Боржомский  вокзал, ставший для нас уже почти родным, вскоре растаял в синей дымке.  За окном открывались неповторимые виды: сначала кварталы Тбилиси, набережная быстрой Куры, по грузински - Мтквари, потом склоны  и долины  Боржомского ущелья, уже покрытые новой зеленью, какие-то станции, потом миновали Мцхету - древнюю столицу Грузинского царства, и наконец  мы прибыли в Гори. Наша цель была близка: оставалось найти улицу и дом. Наученные горьким опытом,  мы не стали полагаться на местный общественный транспорт и сразу наняли одного из многочисленных частников, коротавших время в отстое у вокзала. Разговорчивый водитель забросал нас вопросами: кто, куда,  откуда и зачем. Наш ответ – «в гости к друзьям», его вполне удовлетворил. Ну вот эта улица и , кажется, этот  дом, указанный в бумажке с адресом. Впрочем , никакого номера на доме не было . Но привезший нас частник  уверенно утверждал, что это именно то, что мы искали, и  получив с нас, быстро умчался. Мы стояли почти перед целью нашего путешествия, но эта цель, мягко говоря, не радовала! Перед нами была стандартная пятиэтажка, но с «парадными»  без дверей. Окна на лестницах  разбиты. На балконах сушится какое-то тряпье. А у дома стояла лохматая «Нива» неприглядного серого цвета, но на пижонских колесах с дисками от  «Волги»  - пресловутая цель нашего путешествия! Сказать, что мы были в ту минуту разочарованы - значит ничего не сказать. Папа посмотрел на  меня, и я прочел в его глазах за толстыми линзами очков только один вопрос:  « И вот за этим мы ехали такую даль?» Что я мог ответить? Я был готов завыть волком на эти чертовы руины, эти дурацкие  горы, на всю эту Грузию, будь она неладна ! Однако во всей нашей нелепой ситуации все-таки было одно обстоятельство, которое не позволяло нам впасть в отчаяние: если машина стоит во дворе - значит хозяин  на месте. И ждет гостей. Хотя и не совсем тех. И мы двинулись в темноту дверного проема вверх по лестнице к заветной квартире. Звонок, кажется, не работал и я постучал. Дверь открылась и на пороге появился невысокий худощавый и лысоватый пожилой мужчина. Это и был Сулико.
         Да – да, именно Сулико.  Это в песне поют: «Где же ты, моя Сулико». Для рифмы. На самом деле все наоборот - Сулико  в Грузии- мужское имя. И у нашего  Сулико  была довольно мужская профессия - он служил егерем в горах, в заповеднике.  Несмотря на свой возраст - тогда он мне показался почти стариком : лет сорок пять  - у него была очень молодая, очень милая и очень скромная жена. Я ее видел всего раза  два-три за все время нашего пребывания.  Сулико с первых наших слов все понял . «Но, к сожалению сейчас машин нет, сказал он как-то между прочим. Надо подождать несколько дней». От усталости, долгой дороги и бессонницы  я совсем  отупел и мне уже было все равно. Смертельно хотелось спать. Жена  Сулико, не помню ее имени, дай Бог ей здоровья,  постелила нам в их спальне, уступив нам  широкую двуспальную кровать.  Сами они потом ночевали на балконе. Мы с отцом упали и уснули мертвым сном.
       Я проснулся  первым и некоторое время не мог понять, где мы - так крепок был сон. Я толкнул в бок своего папашу. Тот открыл глаза, посмотрел на свои наручные часы, и ,  зевнув,  объявил: «Как хорошо – половина седьмого, я обычно в это время встаю на работу.» В ответ я глубокомысленно изрек: «Биологические часы не обманешь».  Мы замолчали и продолжали лежать еще некоторое время молча. Папа сразу решил добавить ложку дегтя в мое и без того несладкое настроение и поделился вчерашними впечатлениями: «На таких дисках ты техосмотр  на этой «Ниве» не пройдешь». В другое время , в другом месте я бы взорвался от такого  тонкого и своевременного папиного замечания .  Но тут что-то заставило  меня пропустить мимо ушей папины добродушные пророчества: то ли свет в окне, то ли шум на улице, но что-то я засомневался в наших с папой биологических часах  и  изрек еще более глубокомысленную фразу, вернее вопрос,  повергший  и  вопрошаемого  и  вопрошающего в легкий ступор: «А половина седьмого -  утра или вечера?» После паузы папа еще раз внимательно посмотрел на циферблат  своей наручной «Славы» из магазина «Яхонт», что  на улице Герцена, теперь «Фаберже» на Большой Морской, надел  свои большие очки в роговой оправе  и еще раз недоверчиво посмотрел на меня и на  часы: «Да, число не изменилось».  Выходит  мы спали всего несколько часов, а ощущение было такое, будто  проспали целые сутки – так отдохнуть можно было только дома. И вдруг меня охватило какое-то незнакомое, но удивительно приятное, теплое и волнующее чувство - впереди был еще целый вечер. Вечер, которого вроде бы не должно было быть:  совершенно свободный теплый майский вечер в  незнакомом городе . В нашем путешествии мы так неожиданно перенеслись в пространстве и от этого будто выпали из потока времени . Жизнь будто остановилась и судьба подарила  нам с отцом время побыть вместе.  Сегодня, когда его  уже нет, да  и  сам я приближаюсь к его тогдашнему возрасту, иногда , вспоминая прошедшее, приходит мысль – как много я отдал бы нынче за один такой вечер с моим папой?
        Однако надо было вставать. Хозяева уже накрыли стол на кухне, и гостеприимно приглашали отведать, что Бог послал. « А Бог в этот вечер послал…» Знаменитая фраза из Ильфа и Петрова на этот раз была неуместна: стол был небогат. Как  бы извиняясь, Сулико  объяснил, что в магазинах ничего нет, а на базаре мясо дорого, не по его зарплате. И тут снова на исторической и даже где-то международной сцене появилась, и надо сказать очень кстати, папина копченая колбаса, вызвавшая всеобщий восторг. Стол получался великолепный - на столе была свежая зелень, хлеб, молодая картошка.  « А если хотите выпить - магазин рядом, сейчас съездим», по - простому объявил Сулико.  Мы переглянулись. «А у вас водка по талонам?» - спросили мы. Сулико улыбнулся искренне и по-доброму: «Какие талоны - сейчас сами увидите». Мы спустились во двор, где стояла его «Нива».  Он лихо вырулил на улицу  и … ударив  по тормозам, вдруг дал задний ход. «Осетинское ГАИ» - полушепотом произнес  Сулико и подмигнул, - « грузинов  ловят, поедем другой дорогой». «Другая дорога» вела по задам, дворами, мимо каких-то заборов и огородов с грядками редиса и еще какой-то зелени. Машина  на косогорах кренилась, как лодка в бурю - то на один, то на другой борт и, казалось,  вот- вот  перевернется. И вдруг неожиданно «буря» кончилась и мы выехали на большую, мне тогда показалось - на огромную,  площадь  с гигантским памятником Сталину  посредине . Что я тогда знал о Сталине? Меньше чем сейчас,  а главное - я никогда не видел памятников прославленному генералиссимусу и тирану. Когда в 1985 я был в командировке в Москве, я еще застал в живых папиного дядьку, брата моего покойного деда, полковника в отставке, летчика, бывшего начальника курса в академии имени Жуковского. Он видел живого Сталина, на каком-то собрании даже сидел с ним на одном ряду. Было и такое.  Еще этот мой двоюродный дед, если верить его рассказам, встречался и с Рузвельтом, и с Черчиллем, и с королем Георгом, и кажется с Валерием  Чкаловым, а зимой 1943 в Архангельске пил спирт со знаменитым Папаниным, если не врал или не перепутал чего - по старости. А с Василием Сталиным они были просто друзья. Впрочем последний факт подтверждали и рассказы моего отца и мемуары некоторых очевидцев. А другая  моя родственница - прабабка по отцу, дожила до 95 лет и в конце жизни решила начать переписку с каким-то бывшим князем, якобы живущим ныне в Париже, в эмиграции. Письмо, конечно вернулось обратно, все в иностранных штемпелях. Баба Женя была подкидышем. Ее в приют младенцем сдала, по семейной легенде, некая «барыня». А в шестнадцать ее взял в жены сорокалетний вдовец - мой прадед, унтер-офицер конной стражи  и увез ее… в Манчжурию. Это был 1905 год, шла Русско-японская война. А в 1930 прадеда посадили за … службу в царской армии. Однако сейчас был 1990-й и посреди площади с домами в стиле сталинского ампира стоял каменный Сталин. А мы приехали в магазин за водкой.
  В довольно большом гастрономе было пустовато. Из продуктов в продаже была минеральная вода Боржоми  и…  водка местного производства . Обе жидкости в стеклянной таре и в огромных количествах. Собственно это и был весь ассортимент. Мы  закупили несколько бутылок каждого вида гастрономического товара и отправились обратно. По дороге мы  заглянули в домик Сталина. Да, бедновато жила семья сапожника Джугашвили. Кажется родитель  «отца народов» не слишком  любил своего сына и тот платил ему той же монетой. Если бы каменный истукан на площади мог что-то чувствовать, ему  должно было быть  горько и стыдно за такую бедность. Впрочем,   при жизни Иосиф Виссарионович был, я полагаю,  не многим  сентиментальнее, чем его каменное изваяние.  И мы поехали к Сулико  ужинать и выпивать.
       На следующее утро началось то, собственно ради чего мы покинули берега Невы и перевалили Кавказский хребет. Начался «выбор» автомобиля.  «Нива» Сулико не имела товарного вида  и не была товаром, как таковым. Сулико нам обещал найти хорошо «сделанную» машину. Что он имел в виду -  выяснилось гораздо позже. А пока мы направились в ближайшие гаражи. «Какая удача! Вам крупно повезло ! » - вскричал наш проводник, посредник и благодетель Сулико, когда из ворот коллективного гаража нам навстречу выехала серенькая ВАЗ 2103. «Вот эта машина продается»,- с гордостью человека, выполнившего свой долг, добавил наш егерь-автодилер. Из «тройки» вышел могучего телосложения грузин лет 35 и они с Сулико  обнялись и расцеловались, как братья, не видевшиеся лет десять. Могучего хозяина «тройки» звали  Томаз  или Тенгиз, а может Георгий – я сейчас и не вспомню. Поэтому будем далее называть его Давид. Пока Сулико и Давид совершали обряд грузинского приветствия, я с отцом успел переглянуться и папа оптимистично предположил: «Новая машина, запросят дорого, нам не потянуть по деньгам…» . Мой папа по образованию был  штурманом «ближнего плавания» - и по диплому, и по жизни. По  призванию же он  был истинный автомеханик. Однако по должности , которую он исполнял последние лет 20  папа был  начальником  коммерческого отдела порта, добывавшего песок со дна морского,  и наверное поэтому совершенно не разбирался в ценах на подержанные автомобили и вообще во всяких ценах, кроме цен на дешевые портвейны. И совсем не умел ловчить.  Например,  наш старый раритетный мотоцикл с коляской он умудрился продать так «удачно», что матери пришлось несколько раз ходить к счастливому покупателю и требовать доплаты или возврата товара. Наверное, таким и должен был быть советский коммерсант, ни разу не севший в тюрьму. Впрочем,  под  следствием папа все же был:  когда насыпали остров  Белый,  что рядом с Канонерским, то в результате  недосчитались нескольких сотен тысяч или миллионов кубометров  песка. Его смыло течением. Потом водолазы это обнаружили. А пока папа попал под следствие и у нас дома прокурорские искали «похищенные миллионы». Потом дело закрыли. Позже, в разгар Перестройки, я полушутя - полусерьезно пытал у своего родителя, не зарыл ли он где пару  миллиончиков. Они бы тогда так пригодились. Но нет!  Папа не брал взяток и не воровал, разве что, будучи председателем профкома,  раз в месяц выписывал сам себе премию в пять рублей  и благополучно ее пропивал. Деньги ушли, как вода в песок, а песок  тот унесло течением. Течением  времени и портвейнов. А пока мы осматривали «тройку»  Давида. Машина была, как одна известная актриса: не молодая, но хорошо сохранившаяся. Папа послушал движок  «пенсионерки»  и заметил вслух, что «клапана на третьем цилиндре немного стучат». Подняли «даму» на подъемнике и  заглянули ей под юбку. Папа  без энтузиазма зачем-то пощупал кардан, заметив вслух, что «подвесную муфту пора менять». Грузины во всем были с ним согласны. Не горел сзади один «стоп-сигнал» - Давид свистнул электрику и тот бросился  чинить. А пока мы отошли в сторону и папа сказал  мне тихо, что «машину можно брать».  И тут наступил мой черед: я гордо вышел вперед  для предполагаемой финансовой схватки с Давидом и громко обьявил:  «Мы ее берем, какая цена»? И приготовился жестоко торговаться. Но тут Давид с невозмутимым видом, с неповторимым грузинским акцентом и южным обаянием  густым баритоном  обьявил,  улыбаясь нам, что машина стоит … десять тысяч рублей и торг здесь неуместен.  Подобно  Голиафу я был сражен Давидом одним ударом. Я что-то промямлил невнятное про кардан, клапана,  лысую резину, но по радушным улыбкам наших грузинских братьев по вере в товарно-денежные отношения  понял, что наша платежеспособность вычислена ими до копейки. Как они тогда это сделали, осталось тайной для меня до сего дня. Так я и не научился считать деньги в чужом кармане. Наверное  поэтому бизнесмен  в итоге из меня так и не получился. Видно мне суждено оставаться и умереть простым инженером, что тоже неплохо. Итак,  мы ударили по рукам и направились оформлять сделку. Надо сказать, что машина эта  принадлежала  богатырю  Давиду так же, как мы с папой принадлежали,  например, к шотландской  ложе масонского братства.  Фактическим ее владельцем был некий престарелый осетин из Цхинвали. Был ли жив на тот день этот пресловутый  автовладелец, было известно одному Богу … да еще нашему новому другу Давиду . Но мы тогда как-то об этом не задумывались. Задумался об этом я только сейчас, зная нынешние грузино-осетинские отношения и прокручивая мысленно всю их историю от сего дня до мая 1990 года, когда все еще были живы. А пока мы мчались из Гори в соседний Цхинвали по не очень хорошей дороге на очень хорошей скорости. Давид,  чьи медвежьи лапы уверенно лежали на баранке, выжимал из серой «тройки» всех ее лошадей, демонстрируя  нам  молодой задор этого почтенного по возрасту самодвижущегося экипажа.  В Цхинвали в ГАИ мы пробыли недолго: похоже у Давида там все было «схвачено».  Инспектор, однако, появился, даже сверил номера, что сильно добавило нам настроения и надежды на благополучный исход сделки. И вот я получил техпаспорт и транзитные номера. Давид предложил папе сесть за руль, но тот отказался и Давид помчал нас с такой же скоростью обратно в Гори. Деньги Давиду мы должны были передать на квартире у нашего  Сулико.  По дороге  к дому Сулико, на том перекрестке, где стоял едва ли не единственный светофор в городе, наш лихой водитель притормозил, потом остановился , хотя нам горел зеленый, осмотрелся и проехал уже на красный. На наш недоуменный вопрос  Давид без тени юмора резонно ответил: «А если там такой же джигит летит на красный?» Да, этот  грузинский анекдот  был с бородой, но я никогда бы не мог предположить, что они так живут. В каких анекдотах мы бы еще побывали, задержись мы еще на некоторое время на благословенной грузинской земле.               
  На все той же кухне, где вчера мы пили за встречу, на том же столе мы стали выкладывать, а Давид  пересчитывать пачки красных бумажек с профилем Ленина. Купюры были мокрые от нашего пота, слипшиеся и вялые, как прошлогодние листья. Это были червонцы. Десять рублей в советское время были немалые деньги. За пять рублей в смену, будучи студентом, я подрабатывал на хлебозаводе грузчиком. Моя повышенная стипендия была 35 рублей в месяц, а первая зарплата после пяти лет учебы в институте была у меня 105 рублей. На один рубль в советские годы можно было неплохо пообедать, а на 10 рублей вдвоем погулять в приличном ресторане. А вот сейчас эти червонцы кучами лежали на столе и толстые пальцы Давида быстро пресчитывали их. Чем больше становилась пересчитанная сумма, тем лучше становилось настроение Давида.  На сумме в десять тысяч его душевный подьем, видимо, достиг апогея. По-деловому спрятав деньги в карман, Давид и Сулико переглянулись и Сулико  обьявил: «Сегодня вечером будем «обмывать» машину, а сейчас отдыхать - поедете завтра». Давид добавил: «У вас в баке двадцать литров. По побережью не надо ехать - бензина нигде нет. Поезжайте через  Рокский перевал, туннель уже открыт, а на той стороне - Россия и бензин есть. Через Орджоникидзе (так в те времена назывался Владикавказ) до Ростова и на Москву.»  Действительно, бензина в Гори на бензоколонках нигде не было в продаже, но все как-то ездили. На одной такой совершенно сухой бензоколонке Давид зашел в заднюю дверь и вынес  двадцатилитровую канистру. Папа тогда педантично спросил: «Какой бензин заливаете?» В глазах Давида на мгновение появилась растерянность,  сменившаяся иронической ухмылкой: «Как какой бензин? Бензин и все! Я одно время ездил на ацетоне, но это дорого…» «А масло какое?» - не унимался папа. «Какое масло?!» «Масло – и все!»- совсем развеселился Давид. Дальше спрашивать было бессмысленно.
    Вечером на кухне у Сулико был снова накрыт стол, на этот раз с домашним вином. Папина копченая колбаса опять занимала почетное место. В третий раз  я увидел хозяйку. Она даже ненадолго присела к столу. Потом пришли соседи Николай и Михаил, удивившие меня  своими «русскими» именами. Приехал Давид, только не помню на чем, думаю, опять на чем-то «хорошо сделанном». И началось застолье. С грузинскими тостами, длинными, красивыми,  складными, от души  и  в тему. Думаю, любой из наших грузинских друзей мог бы подрабатывать тамадой в России. Когда градус застолья поднялся, пошли тосты за Россию, за Грузию, за Сталина, за Ельцина  и вечер закончился на высоком международном уровне. Так что от папиной колбасы осталась только попочка. Папа опять дегустировал грузинскую водку по названием «Русская», а я решил попробовать местного колорита и не отказался от стакана домашнего вина из старой оплетенной бутыли. И надо сказать,  я не прогадал. Такого вкусного вина я больше не пробовал никогда в жизни. Легкое, как шампанское, оно веселило и разгоняло кровь. От выпитого становилось легко на душе и все люди были братья. Но в конце вечера встать из-за стола  я смог с трудом. Тогда я понял, отчего  грузины сидят за столом, пьют вино, поют песни. Потому что плясать -  ноги не слушаются.  Мы с папой опять рухнули на кровать и уснули мертвым сном.  Ночью случилась гроза. Грохотало сильно, лил дождь, но мы спали сном праведников. А внизу, во дворе стоял только что купленный нами автомобиль ВАЗ 2103.
   «А поутру они проснулись…». Сулико проводил нас со двора. «Бензина до Орджоникидзе вам хватит, поезжайте через  Квема Рока, чрез  туннель, а на той стороне  есть бензоколонка.» ,- последний раз напутствовал нас наш радушный хозяин. Радушие его конечно было небескорыстно: думаю, Давид отстегнул ему толику за нас. Мы погрузили в Жигули десяток бутылок Боржоми из Боржоми для папиной язвы желудка , убедившись  еще раз, что никакого инструмента, кроме домкрата и баллонного ключа, наши друзья нам не дали – «а зачем, доедете без проблем, машина хорошо сделана» . Прощальные рукопожатия , и мы двинулись в обратный путь, в Россию, в далекий Ленинград. Было раннее утро , дороги были пусты. На посту ГАИ у Цхинвали сонный сержант на наш вопрос, проедим ли мы этой дорогой до Рокского туннеля, лениво кивнул, что означало «да». Дорога забиралась все выше в горы. Горные виды становились все живописнее , а утренний воздух все свежее. Перепад  давления, утренний чай и минеральная вода напомнили о себе и потребовали остановки. Сойдя с дороги в кусты, за небольшими редкими деревьями я увидел довольно  крутой склон. Мы  остановились на краю ущелья. Внизу  что-то белело. Это были  белые облака, лениво плывшие куда-то в даль, к подножью гор,откуда мы начали свой путь.
      А нам предстоял дальнейший  подьем  к южному порталу туннеля.  Ну вот за поворотом показался «Чертов мост» , легкий и ажурный, перекинутый через ущелье и будто парящий над ним. Мы подъезжали к Квема Рока. И тут дорога кончилась. Ее смыло в пропасть водой во время прошедшей ночью грозы. Но бульдозер уже трудолюбиво нарезал в склоне новый балкончик для проезда. Видно, здесь это было дело привычное. По жидкой глине мы пробрались кое-как на твердую дорогу,  по узенькому мосту переехали на другую сторону ущелья , миновали еще пару поворотов и уперлись… в хвост длинной очереди из легковушек с прицепами. В прицепах лежали снопы свежей зелени: кинза, петрушка, укроп и еще что-то. Видно, местные крестьяне везли свой нехитрый товар на север. Но в чем была причина задержки? Я вышел из машины и направился в голову колонны. Первая легковушка уперлась в импровизированный шлагбаум в виде грязной веревки, натянутой поперек дороги. Рядом на табурете дремал молодой сержант-милиционер. И никого не пропускал. На мой вопрос «как проехать», сержант открыл один глаз. «Русские?» последовал вопрос. Да. «Пустые?» Пустые. «Проезжайте». Таков был наш короткий диалог с представителем местной власти. Мы обьехали  стоящую колонну, пограничная веревка опустилась, и мы двинулись дальше, точнее еще выше. Растительность постепенно исчезла, а  кое- где лежал снег. Мы обогнали медленно ползущий в гору, натужно ревевший на первой передаче и невыносимо коптивший грузовик.  Казалось, еще немного, он остановится и покатится под уклон назад, на нас. А в кузове у него лежал солидных размеров и веса "кубик" из красного гранита. Мы же ползли вверх на второй, а то и первой передаче и молились ,чтобы у нашей старушки не заглох мотор, не полетело сцепление или коробка передач. Ну вот и портал  четырехкилометрового туннеля - черная дыра в горе. Туннель официально еще не был открыт, поэтому никакого освещения внутри не было. Мы включили фары и направились в черное чрево главного Кавказского хребта. Метров через пятьсот , когда  свет от южного выхода совсем ослабел и исчез, мне стало как-то  не по себе. Мы все ехали, а света в конце туннеля все не было. Прямо на проезжей части стали попадаться открытые квадратные технические колодцы, в один из которых мы едва не провалились. Вдруг  впереди послышался зловещий гул, будто чрево гор угрожающе зарычало на тех, кто посмел в него забраться и побеспокоить. Гул все нарастал ,казалось - приближаются полчища демонов или горных троллей .К нашему ужасу на нас надвигались два горящих глаза. Глаза приближались со страшной скоростью, превратились в фары, и мимо нас навстречу промчался грузовик и быстро удалился. И снова стало совершенно темно, а мы все ехали и ехали и не видели света ни позади, ни впереди. Казалось, прошла целая вечность и вот впереди забрезжило. Сначала неуверенно, потом все сильнее и сильнее, и вот мы увидели свет в конце туннеля. Прямо около выезда из туннеля стояла бензоколонка. Королева бензоколонки - местная осетинка, как мать родная, налила нам полный бак, и мы вдруг поняли, что мы на родине, в России, а ,значит, не пропадем и доедем куда надо. Дальше начался спуск. Очень долгий , по узкой дороге, мимо каких-то горных аулов с саклями.  Вспомнилась, о чем-то похожем я читал у ЛьваТолстого в "Кавказском пленнике". А мы спускались все дальше, на свободу, прочь от этих  красивых, страшных и чужих горных теснин. И вот свершилось: дорога среди скал вдруг закончилась и мы чудесным образом сразу оказались среди широкой степи. Это было так неожиданно, что я даже обернулся, а не был ли все это только сон: эти  скалы, аулы, ущелья,  туннель, эти горы? Но нет : позади еще виднелись две последние скалы, как два стража у входа в сказочную страну - Большой Кавказ, и между ними лежала наша дорога, по которой мы только что проехали. А впереди лежала долина Терека.
    Дышать стало легче, светило солнце и жизнь показалась прекрасной. И тут мотор нашей "тройки" дал первый сбой: машина задергалась, а потом заглохла. Так вот где таилась наша погибель! Отец остановил машину на обочине. Все это время  за рулем был он. Подняли капот. Папа заглянул в мотор, потрогал высоковольтные провода, открыл крышку трамблера,  постоял молча, о чем-то сосредоточенно думая. Я был рядом, тоже заглядывал под капот, ничего не понимая, периодически заглядывал папе в глаза, пытаясь в них узнать нашу судьбу на Северном Кавказе. Даже я понимал, что судьба нас ждет печальная, если мотор сдох.  Денег у нас оставалось только на бензин. Выкурив сигарету, а по - трезвому он делал это редко, отец попробовал снова завести двигатель. Стартер включился, мотор хрюкнул и… начал ровно работать, как ни в чем не бывало. Судьба нам снова улыбалась , и было страшно ее спугнуть. Мы тронулись дальше, и после длительной паузы я начал пытать отца на тему: «а что это было?»  «Сам не знаю, что-то с карбюратором возможно», - неохотно отвечал отец. Потом мы решили, что виноват перепад  давления при спуске с гор, и поскольку сбои не повторились, мы скоро забыли о них. В богатых селах северной Осетии или Кабардино-Балкарии стали попадаться магазины запчастей, ломившиеся от обилия товара. Как ни скудна были наша наличность, но не приобрести запасные тормозные колодки, шаровые опоры  или локеры было невозможно. У нас в магазинах ничего этого не было. Похоже, мы были еще не совсем в России. В жаркий полдень мы вьехали в Ставропольский край. Отличные дороги вели через поля спелой пшеницы. Встречный  воздух обдавал жаром. Налево показался Пятигорск с его отдельно стоящими среди степи горами. Потом хороший асфальт кончился, началась Ростовская область и мы поняли, что наконец - то мы в настоящей России. Ночью , где-то возле Ростова переехали по мосту через  Дон. Река показалась неширокой и мелковатой, по сравнению с нашей Невой, широкой и полноводной, как залив. А потом всю ночь и утро ехали степями и только возле Воронежа начались  леса. К Москве подьезжали уже вечером. Было тепло, конец мая , суббота и дачники уже закончили работы и фланировали по улочкам. На следующий день был праздник Святой Троицы. А нам предстояла еще одна ночь в пути. Папа был по-прежнему за рулем, а я где-то после Твери задремал. Когда я проснулся, меня сразу удивила наша скорость, я даже заглянул на спидометр- сорок километров в час. Я спросил папу, в чем дело. «Что-то мне не нравится, как она едет »,-ответил мой бессменный водитель. И с этими словами наша машина вдруг завалилась как-то назад влево, а в свете фар нас обогнало и унеслось куда-то вперед, в кювет… наше колесо. Папа затормозил и наше авто со скрежетом остановилось. Раньше, чем успел испугаться или изумиться, я выскочил на обочину и помчался искать это злополучное колесо. Нашел его в темноте не сразу - в глубокой канаве, в мокрой от росы высокой траве. Схватил и быстро вернулся к машине, гордый своей находчивостью, мокрый от росы и дрожащий, то ли от холода, то ли от шока . Наша «старушка» присела на задницу, голым тормозным  барабаном оставив заметный след на асфальте. Три винта в левой ступице отсутствовали, а четвертый -  сломался. Папа уже доставал из багажника домкрат, и только сейчас я испугался - мы запросто могли перевернуться, если бы скорость была больше. Но, слава Богу, все обошлось. Однако, как и чем привинтить колесо? Безвыходных положений не бывает: мы вывинтили по одному винту из двух других колес и закрепили улутевшее заднее. И дальше поехали потихоньку.
     Возвращение домой  несколько откладывалось, дорога домой оказалась неожиданно длиннее. Рассвело, захотелось есть. Чтобы не терять время на остановку, я кормил папу со своих  рук  бутербродами, которыми мы запаслись в придорожном кафе где-то после Воронежа. Я кормил папу, а он брал у меня еду с ладони теплыми губами и казался в эти минуты наивным, трогательным и беззащитным, как малый ребенок. Его небритые щеки ввалились, он осунулся и казался тогда  сильно моложе своих лет. Потом закусил и я. Как-то сам собой завязался разговор о дальнейшей судьбе грузинской «тройки». «Что ты с ней думаешь делать ?»- спросил отец.  «Продам», - ответил я не задумываясь. И добавил: « А давай еще раз сьездим и еще одну пригоним», - начал я азартно мечтать. И как-бы защищаясь, тут же начал выкладывать давно мучившие меня мысли: «Вы с матерью всю жизнь работали, а что заработали, что вы накопили к старости? У матери  медаль «За трудовую доблесть», почетная грамота и смешная пенсия. У тебя,  папа, и медали нет и пенсия будет еще смешнее. И сколько вас  таких,  никому не нужных, тем более нашему государству. Я не хочу такой жизни. Пусть моя семья не будет ни в чем нуждаться. Я хочу увидеть  мир. Я хочу  жить!» Папа, слушал, смотрел на дорогу и сосредоточенно думал. И молчал. О чем тогда думал мой отец?  Он не стал мне возражать. Повисла пауза. Произнося свой импровизированный спич,я казался  сам себе умным, сильным и смелым. Но чем дольше длилось молчание под ровный шум колес, тем больше я начинал сомневаться в своей правоте, уме и силах. Так мы  и ехали  молча. Я начал забывать о нашем разговоре и вдруг отец сказал тихим голосом: « У нас была другая жизнь и поздно ее менять,  приходят другие времена, дай Бог тебе хорошо прожить жизнь , пройти ее и не упасть, не испачкаться и не сделать никому зла.» В таких ли слова сказал мне это отец, я точно не помню. Но смысл их я запомнил точно. Больше мы не возвращались к этому разговору. Потом, дома, после отдыха,за ужином, запивая грузинскую водку минералкой Боржоми из Боржоми, папа с энтузиазмом рассказывал маме о нашем путешествии, а потом регулярно рассказывал о нем  своим друзьям и собутыльникам, а сильно выпив, даже мне и не один раз. Так продолжалось пока однажды, через несколько лет у папы не случился инсульт и он лишился речи. Я не был у него в больнице, так как по делам бизнеса улетал в Китай. А на той грузинской «тройке» я ездил еще  год, и без прав и с правами, несколько раз ее бил, а потом удачно продал. А папа через несколько лет умер.  Это случилось в декабре, в лютый мороз.  Я приехал на следующий день в загородный дом, где жили родители. Тело  лежало на холодной веранде, на досках,  закрытое  покрывалом . Я подошел и откинул покрывало. Папины небритые щеки ввалились, он осунулся и казался  сильно моложе своих лет . Его помолодевшее лицо выглядело спокойным и умиротворенным.  Сделав над собой усилие, чтобы преодолеть страх, я коснулся его щеки – она была холодна, как лед. Потом были похороны. На другой день я и мама пришли на могилку, зажгли свечку. День был удивительно тихий, и пламя свечи горело совсем ровно. Мы оставили на могиле рюмку водки и хлеб. Уходя, я обернулся и увидел, что хлеб уже украла маленькая лохматая кладбищенская собачонка.
          Вновь, через годы, перечитывая написанное, слезы подступают к глазам. Наверное  к старости я становлюсь сентиментальнее. Сам удивляюсь, как все правдиво описано .Может подводит память и уже кажется ,что все так и было. Предполагаю, что все было еще круче. Кому-то эта история покажется забавной и даже смешной. Что же, жизнь не перестает быть серьезной , даже когда мы смеемся и остается забавной, когда мы плачем . Буду честным: фраза не моя, а Бернарда Шоу. Я бы сделал ее эпиграфом. К чему? Да ко всей жизни.
          И вот еще: что остается, когда мы подводим ее итог? Уж точно не деньги , автомобили и квартиры. Остаются воспоминания, и счастье честно и нескучно рассказать ее молодым друзьям. Всех, кто нашел время дочитать мой рассказик до этих строк, мысленно я причисляю к своим друзьям.  Друзья, вы дали мне главное — вы услышали и, может быть, поняли меня. Это все, что нам остается.
Искренне Ваш Е.А.