Питерская сказка

Он целует мне при встрече руку, всегда с чувством, я ощущаю жар и теплое дыхание на коже.
Потом он смотрит мне в глаза и никуда их не отводит, он как будто бы взглядом расчесывает мои волосы, проводит по плечам, по талии. Я просто мечтаю о том, чтобы когда-нибудь он сделал это на самом деле.

Я так люблю, когда нахожусь в его присутствии, мне с ним не скучно, он разносторонен и всегда умеет найти нужную тему разговора, нужный оттенок интонации.
 
Мы редко видимся, он изредка бывает в районе площади Восстания, да и на Невском он не частый гость. Говорит, что устал от вечно плачущей и чего-то ждущей Невы, от ее промозглого холода, от вечно исступленных лиу прохожих, от типажей, сошедших со страниц романа Достоевского. Нет, он не против этого безумно красивого, но все же безумного образа города. Но он очень редко на площади Восстания.


А я люблю это место…особенно осенью, когда и правда ужасно промозгло, когда кутаешься в свитера, в куртки, надеваешь вязаный шарф и тепыле сапоги, наблюдаешь за серо-синим небом, которое вот-вот опустится на асфальт и просто утопит тебя в своих гладких и густых тучах.

Я люблю какой-то невыносимой, порой болезненной любовью эти страшные переулки, 5,6,7 линии Невского….неважно. Но как же я жду его…

Мне запрещено вообще то гулять по сырым улицам и проспектам, вообще врачи в один голос мне рекомендуют( даже нет….просто приказывают) уехать отсюда.
Но мне все равно. Я люблю это место.

Вчера ночью был очередной приступ…мне так жаль, что ОН не был со мной.
Хотя это же ужасно видеть как я сильно кашляю, хуже чем при бронхите, я задыхаюсь в ужасном хрипе и не могу дышать, теперь мне везде нужны платки, чтобы, простите за подробности, было куда отхаркивать кровь, выходящую из моих легких. Мне всегда кажется, что все мои внутренности скоро окажутся на белом платке, которые зачем то отбеливает и отглаживает моя бабушка.

Это отвратительно…это просто отвратительно
Ему кажутся тонкими и более красивыми мои черты. Его приводят в восторг мои выпирающие косточки…признаться, мне тоже они очень нравятся. Я всегда буду считать, что лучше быть худой, нежели толстой. Изящность как-то мне ближе.

Он ничего не знает о болезни. Я тщательно скрываю синяки под глазами с помощью дорогой косметики, стараюсь носить распущенные волосы, или делать прическу попышнее, чтобы она оттеняла цвет лица.

Кстати, о Достоевском. Его Петербург был вес болен, насквозь. Начиная от головы заканчивая кончиками пальцев. Здесь и душевнобольные, и инвалиды, и просто потерявшие надежду.
Здесь все как-то по-другому. Мистически- завораживающе , по- страшному прекрасно.

Поздно ночью я ходила, завернувшись в самые теплые вещи, искала глазами, уставшими и напряженными, дорожки, по которым он мог бы ходить.

Я не находила себе места, зная, что когда-нибудь настанет момент, когда ему станет некому целовать руки…

Через неделю, каким-то чудом, он оказался так близко, так рядом.
Тут уже были расцеловано все, не только руки. Мои хрупкие косточки как будто даже похрустывали . Было тепло в доме, камин грел очень, я уже давно забыла, как это- ощущать жар не от болезни, а от того, что тебе хорошо. Он был именно тем, что я хотела запомнить, пронести сквозь свои последние дни. Просто чтобы не быть несчастной.

Мне было горько от сознания того, что я обманываю…

А потом все прекратилось. Небо было еще ниже, они забрали наконец меня, я просто запуталась в них. Не было уже искрящей, жгучей боли, я почти не ощущала ничего.

А потом только я увидела его на площади Восстания. Он не поднимался по ступенькам, не было никого, кому бы он целовал руки.

Я вижу его, всегда оберегаю и улыбаюсь. Тот свет, которые падает на его лицо и плечи- мои светлые мысли и посылы.

Мне запрещали дышать сыростью, но я до сих пор ею дышу.