Застава богатырская Глава 3

Глава 3.

У России две беды: дураки и дороги.
Классик.

- Так значит бес толку его дожидаться, - махнул рукой Добрыня.

- Это верно, - вздохнул Илья. - Тут ить как когда получается. Когда пару деньков, а когда и весь месяц гуляет. А потом... - Илья снова вздохнул.

- Что потом? - спросила Алена.

- Потом снова к нам, на заставу богатырскую, - ухмыльнулся в бороду Добрыня. - Я уж думал, решил Алешенька остепениться. В самом деле жениться надумал. Ан нет. Снова он за свое... Что ж, пусть потешится. Дожидаться его мы в таком разе не будем. Не дай боже, Яга лошадок хватится, прилетит по следам... Разыскивать Алешу по пляжам тоже не годится.

- Алешиного коника, значит, заберем, да на заставу сведем, - подытожил Илья. - А лошадку эту - Алене... Ты уж не серчай на него, красна девица. Молодая кровь, что трава сухая. Быстро вспыхнет, да жарко, но того огня не надолго хватает.

Вернувшись на заставу богатырскую, собирались недолго. Скатерть самобранка выдала им на дорогу хлеба, сыра, мяса копченого, да вина заморского. Добрыня с Ильей облачились в брони богатырские, препоясались мечами. А Алена уже с утра была в мужских штанах, рубахе и шапке. Немного великовато, но вполне можно носить. Городские свои вещи она оставила в светлице, но взяла с собою лукошко, сама еще точно не представляя зачем. Просто не хотелось его бросать. Лукошко было единственной ее вещью, которая не выглядела чужеродной в этом сказочном мире.

       Добрыня взялся снаряжать черную лошадку Алены к походу. Принес откуда-то из подклети богатую, видать трофейную, конскую справу. Застегнул золоченые пряжки подпруги. Одел на лошадь высокое черкасское седло черной кожи, изукрашенное серебряным узором из переплетенных трав и зверей. Закрепил уздечку из черной кожи с серебряными бляхами. Черная прядала ушами и нетерпеливо перебирала копытами, стесненная и напуганная непривычным для нее нарядом.

Алена с опаской подошла к лошади сбоку, погладила ее морду. Дала кусочек припасенного хлеба. Черная покосилась, фыркнула, но хлеб взяла. Добрыня помог Алене забраться в седло.

- Ты держись за гриву, Аленушка, - принялся наставлять ее Илья. - Я лошадку твою за узду возьму, никуда она и не денется. С нашими конями в скок ударится, - Муромец вскочил в седло, подъехал и взял Черную под узцы.

Выехали за частокол. Добрыня запер ворота, калитку, вскочил на коня. Богатыри еще раз проверили, все ли взяли с собой: копья, луки со стрелами, щиты, булавы и шеломы. Алена запихала свое лукошко в одну из притороченных к луке седла кожаных сумок.

- Ну, держись, - и Илья легонько ударил своего косматого коня пятками в бока. Лошади дружно рванули с места вскачь, вдоль моря, по пляжу. В глазах замельтешили песок, вода, деревья.

Добрыня с Ильей с двух сторон, оценивая, оглядели мчащуюся между ними Черную с Аленой. Переглянулись.

- Держись, Аленушка! - и одновременно хлестнули своих лошадей. Илья умудрился одновременно хлестануть ногайкой и Черную и своего Чубатого.

У Алены захватило дух. Начался Богатырский Скок. Тот самый, про который написано в былинах и сказках:

Только и видели,
Как удалы молодцы садилися,
Не видали, куда уехали:
Первый скок нашли за три версты,
Другой скок нашли за двенадцать верст,
Третий скок не могли найти.

Одновременно оттолкнувшись от земли, лошади взмыли над берегом и полетели вдоль полосы прибоя по пологой дуге. Достигнув одновременно земли, снова оттолкнулись и взмыли уже по-над лесом, перелетев его в узком месте за один скок. Выше леса стоячего, ниже облака ходячего. Потом был еще один скок, и еще. Они летели со скоростью ветра над широким, тянущимся до горизонта полем и вкрапленными в него тут и там лесами и перелесками.

Сперва Алена зажмурилась и прикусила губу, чтобы не закричать от страха. Но потом пообвыклась. Смотрела то на богатырей, летящих совсем рядом, то на мелькающие под конскими ногами луга и поля, синие ленты рек и речушек. По ощущениям это было похоже на качели, и, одновременно, на полет на самолете.

Проскакав некоторое время над лесами и перелесками, они помчались над бескрайним полем, скорее даже степью. Слева теперь лежал огромный массив леса, а справа поле тянулось куда глаза глядят. Дорогу на стольный Киев-град указывала тонкая нить шляха, бегущего где-то внизу. Впрочем, вскоре эта нить была перерезана самым неожиданным образом.

Шлях был перепахан, как и все огромное пространство степи внизу. Откуда-то издалека, из-за горизонта, до них донеслась протяжная песня:

- По-оле... Русское по-о-оле!..

- Опять! – скрипнул зубами Добрыня.

- Нехорошо, - поскреб бороду Илья. – Где-то тут должна дорожка поворачивать. Только где, теперь уже неведомо.

- А вот догоним его и спросим, - резанул рукой воздух Добрыня. - Наделал дел, пусть теперь исправляет. А то ишь, разошелся... Ить каждую весну так!

И богатыри повернули коней туда, откуда неслась протяжная русская песня. Через несколько прыжков в ушах уже свербило от залихватского подвывания. Вдали показался широкоплечий детина в лаптях и белой холщовой рубахе. Он шел следом за плугом, который тащила соловая лошадка.

Подняв облако пыли, богатыри и Алена приземлились у него на пути. Пахарь прервал песню, остановился и стал их с интересом разглядывать.

- Исполать тебе, Микула Селянинович, - поклонился ему Илья, не слезая с коня.

- И вам исполать, добры молодцы,- пахарь сощурился, протер глаза и опять поклонился. - Исполать и тебе, молодая полЯница. По добру ли приехали? Расскажите мне, что в честном мире делается, да скажите, не захворал ли Алеша, поповский сын?..

От напевной речи Микулы снова засвербило в ушах.

- Где дорога на Киев? - прервал его Добрыня.

- Чаво? - переспросил Микула, сбитый с ритма.

- Чаво-чаво... Соху свою разворачивай! - вскипел Илья: - Киев где? Почто дорогу перепахал, окаянный? Иль тебе заняться нечем более?

- Дык... Илюшенька. Я дороги и в глаза не видывал. Пашу себе и пашу. Песенки пою, - Микула недоуменно огляделся. - Оралом поскрипываю, корешки да камушки с пашенки выкидываю.

- А дорога? - недобро сощурился Добрыня. - Где дорога на Киев? Ты погляди - одна сплошная пашня, куда глаз не кинь... До тебя ж, от того края пашни целый день обычного ходу. Если б мы не богатырским скоком скакали, так вообще бы тебя не догнали... А о простых людишках ты подумал? О каликах перехожих, о купцах да странниках? Шел здесь шлях, дорожка в стольный Киев-град. Обозами наезженная, конями протоптанная...

- Да не было дороги! - вскинулся Микула. - Разве что того-этого... - он виновато потупился. - Ну, какие-нито тропочки звериные... А Киевский шлях, кто ж его не знат... Там он, - Микула неопределенно махнул рукой куда-то на запад. - Я ить и пашу-то завсегда от леса, и до самого что ни есть киевского...

- Перепахал ты его, к такой-сякой ягой ядреной бабушке, - устало махнул рукой Илья.

- Угу, - кивнул Добрыня. - Мы сверху прекрасно видели. Что ж ты, брат, такой невнимательный? Как теперь добрым людям от Черного моря в стольный Киев попасть, если даже мы, богатырским скоком скача, подзапутались?

Микула поскреб задумчиво бороду.

- Ну дык, что ж теперь поделаешь? Что распахано, обратно не заровнять... На другой раз буду повнимательней.

- Ты, Микула, сейчас исправляй давай, чего понаделывал, - не отставал Илья.

- Да я бы рад, - расплылся Микула в улыбке, - но как исправить-та?

- А ты вот нас до Киева проводи, - улыбнулся в ответ Добрыня. - Сам чай давно в стольном городе не был.

- И то дело, - кивнул Микула. - Проедусь с вами до Киева, - он мечтательно улыбнулся. - Лишь метнусь на минуточку дО-дому, да одену одежку поприличнее, - оратай уже распрягал свою соловую кобылку.

- А про простых людей вы что же, забыли? - вмешалась Алена.

- Это как так забыли? - удивленно посмотрел на нее Микула.

- Дороги-то нет, - пояснила она. - Нас ты проводишь, а все другие заблудятся... Хоть бы указатель какой повесили: "Киев, мол, там".

- Эх, до чего разумна красна девица! - Микула почесал бородку, ухмыльнулся. - Это мне недолго, так и сделаю! Подождите-ка меня тут две минуточки, - он вскочил на кобылку, ударил ее пятками в бока, и моментально исчез из виду.

- Да… Вот это лошадь, - мечтательно поглядел вслед Добрыня. - С места, без разгону, в богатырский скок ушла. Не то что мой Бурка или твой Чубатый.

- Ну, ты на своего Бурку напраслину не возводи. Помнится, дал ты ему раз плеточкой промеж задних ног, так он тоже с места, без разгона, в богатырский скок пошел.

- Угу, - скривился Добрыня. - Весь день потом скакал, остановиться не мог... Коли тебе, Ильюшенька, промеж ног плетью заехать, тоже, небось, с места в богатырский скок пойдешь.

Представив себе эту картину, Алена чуть от смеха не свалилась со своей черной кобылки. Илья, обиженно посмотрев на них, уже собрался сказать что-то в ответ, но тут с неба раздался свист и на пашню обрушился Микула Селянинович на своей соловой кобыле.

Когда пыль развеялась, богатыри завистливо зацокали.

- Эка шляпа белая, пуховая, - покачал головой Добрыня.

- Верно. Вся из пуха лебединого, - Микула расплылся в довольной улыбке. Давешний пахарь был почти неузнаваем: зеленые сафьяновые сапожки с модным высоким каблуком и закрученным кверху носком, черного бархата кафтан, вышитый серебряной нитью. Расчесанные русые кудри рассыпались из-под шляпы на черный воротник.

«А я то все думала, что же такое эта пуховая шляпа из былин? – подумала Алена. – Оказывается это такая фетровая шляпа с отворотами, свалянная из птичьего пуха».

- Ну как? Такое пойдет? - Микула показал Алене на скорую руку прибитую к длинному колу доску, на которой углем был нарисован кулак с указующим перстом. И рядом, витиеватой кириллицей надпись - "Киев там".

- Угу, - Алена кивнула.

- Ну так я мигом, - и он снова, ударив свою кобылку пятками в бока, исчез за горизонтом.

- Ну весь, по последней Стольно-Киевской моде, - вздохнул Добрыня. - Дюк Степанович, небось, и тот от зависти удавится.

Через пару минут Микула снова со свистом рухнул с небес на пашню.

- Ну все, готово. Поехали. Провожу вас до стольного Киева.

Но даже богатырским скоком дорога до Киева была неблизкая. Разодетый Микула попридержал прыть своей лошадки, и уже через пару прыжков скакал с богатырями стремя в стремя. Его так и тянуло на светский разговор:

- Вот недавно был я в городе, третьяво дни, в городе-то славном во Ореховце. Закупил там соли пару сот пудов, - напевно гудел Микула. - Мужички-та все в том городе разбойнички...

- Отчего это, Микулушка, разбойнички? Нешто кто-то тебя там приобидеть смел? - встрепенулся Илья.

- А вот слушай-ка ты дальше, Ильюшенька... Как купил я соли в городе все триста пуд, окружили мужички мою тележечку. Стали у меня они грошей просить.

- Отчего ж не дать-то? Дело доброе, - улыбнулся Илья.

- Дык и я о том подумал, Ильюшенька... Я им стал-то ведь гроши делить. А грошей то мало станОвится, мужичков-то ведь да больше станОвится. Потом стал-то я их ведь отталкивать. Стал отталкивать, да кулаком грозить. Положил тут я их ведь до тысячи, - Микула разошелся не на шутку. Рассказывая он уже грозно размахивал руками. - Кто стоймя стоял, тот сидьмя сидит, кто сидьмя сидел, тот лежмя лежит...

- Ну а кто лежмя лежал? Те как? - Добрыня ехидно ухмыльнулся.

- Дак ить... - запнулся Микула. - Да что ты, в самом деле! Я ж не злодей какой-нибудь. Пусть и дальше валяются.

- Да уж, сочинять горазд ты, Микулушка, - подытожил Добрыня.

Микула нахмурился.

- А ты съезди, не сочти за труд, в Ореховец. Коли будут там с какого хошь прохожего, хоть бы с сильного, а хоть бы и со слабого, хоть бы с бедного, а хоть бы и с богатого, не давать проходу, гроши спрашивать... Коль увидишь ты такое в Ореховце, так отдам тебе за то я... своего коня, - оратай рубанул рукой воздух, словно отрезал.

Добрыня прикусил губу. Илья грустно вздохнул:

- Что же, братцы, вы снова расспорились? Ино кто в тебе, Микула сомневается? Я тому злодею сам головУ сверну, - Добрыня удивленно раскрыл рот. - Ты Добрыня, хоть и умный, а совсем дурак... Стыдно. Тоже мне, нашел, кого подначивать.

Пару минут богатыри хмуро молчали. Впрочем, долго так продолжаться не могло. Добрыня начал рассказывать Микуле, как он недавно поймал лешака. Потом они с Микулой и Ильей вспоминали, как весело гуляли на богатырской заставе пару недель назад. Кончился этот разговор взаимными приглашением заехать в гости.

И вдруг Микулу словно током ударило.

- Стойте! - он натянул поводья своей лошадки. Спутники последовали его примеру и вся кавалькада, опустившись на широкое поле, остановилась. - Я ведь снова забыл ее убрать... Ох, оставил снова сошку во бороздочке. Не для-ради прохожего проезжего!.. - Микула заломил руки. - Как бы сошку из земельки повывернуть, из омешков бы земельку повытряхнуть, да бросить сошку за ракитов куст...

- Да мы знаем эту шутку, Микулушка. Уж ты, право,  нашел, кого разыгрывать, - усмехнулся Илья.

- Да сопрут ведь соху. Полна Русь проходимцев да жуликов.

- Ну снова-здорова! - всплеснул руками Добрыня.- Да ее, Микула, кроме тебя из землицы никто и не вывернет. Помниться, даже Вольга со всей дружиной не смог...

- Не скажи, Добрыня. Ой, не скажи, - покачал головой Микула Селянинович. - Повсюду воры да разбойнички... Вот к примеру, помнишь ты мою суму переметную? Уж на что она тяжела была. Только я один мог ее носить... - Микула скорбно замолчал.

- Ну, помню. Что дальше-то? - не понял Добрыня.

- Что, что... - проворчал Микула. - Сперли.

- Не может быть! - охнул Илья.

- Я ить тоже сперва не верил. Ну кому нужна котомка эта? Неподъемная, на вид невзрачная... И ту сперли, ироды. Что уж теперь о сошке говорить, если даже суму мою... Я и сам думал, что потерял. Две недели искал... Нету нигде... Вор на воре. Куда податься простому крестьянину?.. Надо вернуться. Если вам мою сошку вынуть кишка тонка, то что ж, - пахарь вздохнул, - тогда я сам...

- Да не возьмет ее никто, - замахал руками Добрыня. - Возвращаться назад, какой крюк давать!.. И котомка твоя, точно, не украдена. Сам небось ее по пьяни где-нибудь забыл.

- Как по пьяни?! Окстись, Добрынюшка! - вскинулся Микула. - Да никто меня вовек перепить не мог!

- И в гостях у нас ты также говаривал, - кивнул, коварно улыбаясь, Добрыня.

- Ну да, - кивнул Микула. - Говаривал.

- А Добрыня и тогда тебя подначивал, - вспомнил Илья. - И побились вы об велик заклад. Кто кого перепьет, вы поспорили, - припомнив подробности, Илья схватился за голову. - А скатерка-то у нас ведь самобранная. Богатырь все пьет - не напивается. Зелено вино все не кончается.

- Да чего вы тут напраслину городите. Нешто мог я напиться до беспамятства?

- Так ответь мне, Микула Селянинович, кто из нас тогда заклад великий выиграл? - торжество зазвенело в голосе Добрыни.

Микула замолк. Напряженно задумался. Алене даже стало его жалко.

- Нет. Не помню, - оратай выглядел совершенно растеряно.

Добрыня уже торжествующе расправил плечи, но поймал суровый взгляд Ильи. Задумался. И тоже помрачнел лицом.

- Ведь и я того не помню, Микулушка.

- Охо-хо, ребятки, горе горькое - богатырь, пианый до беспамятства, - укоризненно потряс бородой Илья. - А сума твоя переметная и правда, либо у нас в дому, либо где в лесу Заповедном валяется. Как бы вор-злодей какой ни тужился, все равно она с места не сворохнется. Как и та твоя соха неподъемная... Так что дальше, Микулушка, поехали.




Они снова устремились в путь богатырским скоком, но не прошло и дюжины прыжков, как Илья натянул поводья. Вслед за ним и остальные.

На пути у них, в чистом поле стоял черный шатер. А вокруг шатра нервно шагал, бранясь и размахивая руками, здоровенный усатый детина. 

- Исполать тебе, добрый молодец, - произнес Илья, когда пыль вокруг остановившейся почти у самого шатра кавалькады рассеялась, и, не слезая с коня отвесил поклон.

- Исполать и вам... - черноусый подозрительно окинул их взглядом, - люди добрые. Вы откуда? Чего вам надобно?

Богатыри удивленно переглянулись.

- "Вы откуда, чего вам надобно..." - ворчливо передразнил его Добрыня в пол голоса. - Вроде русский человек, да вон на брюхе крест. Вроде плечи, да ухватка богатырская... Что ж гостей-то не приветит, не поклонится? - и уже повысив голос, да перехватив поудобнее плетку, Добрыня обратился к черноусому. - Не учен ли ты учтивости да вежеству? Может нехристь ты, да басурманский сын?

- Ты постой, Добрынюшка, свирепствовать, - прервал его Илья . - Где-то я видал уж того молодца... Это ж мой названый брат, Дунаюшко! Храбрый богатырь Дунай Иванович. Ведь двенадцать лет мы с ним не виделись... Похудел-то как, болезный, весь спал с лица... Может с ним какое горе приключилося? Да от горя черны очи помутилися? - и Илья, тоже повысив голос, обратился к черноусому. - Расскажи нам, что случилось, добрый молодец? Что с тобою за обида, что за горюшко? Отчего по полю бегаешь, ругаешься?

- Уж ты мой названый брат, да Илья Муромец! Я служил у короля ведь ляховкицкого, я служил у короля ровно двенадцать лет: еще трИ года служил ведь я в придверниках, еще трИ года служил я в предворотниках, еще трИ года служил я в портомойниках, еще трИ года служил я в приключннках. И подарил мне король ведь черной шатер, и подарил мне король бочку с зеленым вином, и подарил мне король чарочку позолочену, подарил он мне еще дубовый столб, и в столбу колечко позолочено.

"Эх, такой здоровый шкаф, да в портомойниках, - удивилась Алена. - Тут уж точно, похудеешь, да спадешь с лица... Тьфу ты! Заразилась былинным слогом. Пообщаешься с этими богатырями..."

- Так теперь ты, брат, со службы направляешься? Что ж с тобой за горе приключилося? - продолжал расспрашивать Илья.

- В чистом поле я гулял, да охотился. А приехав к шатру, опечалился. Подарил король мне бочку - тридцать три ведра. Тридцать три ведра да зелена вина... - Алена отчетливо услышала, как все три богатыря громко сглотнули. - И вина-то ведь было малость отпито. Малость отпито, да чуть пригублено...

Лицо Микулы Селяниновича словно окаменело. Его пронзила страшная догадка.

- Неужто и ее сперли? - прошептал он чуть слышно.

- Тридцать три раза я обошел шатер. Все высматривал, да все выглядывал. Бочки нет нигде, как растворилася. Ить какой-то злодей, да басурманский сын, - заскрежетал Дунай зубами, - умыкнул, да уволок ее полнехоньку!

- Так скочи ты поскорей на кОня быстрого! - взвыл Микула Селянинович.

- Да выхватывай скорее саблю острую! - подхватил Добрыня Никитич.

- Уж порвем-то мы в клочья гада гнусного! - завращал глазами Илья Муромец. - Чтоб не смел украсть добра-то богатырского!

- Да я сам бы рад догнать того охальника. Да копьем колоть, да конем топтать! - сжал кулаки Дунай. - Только нету даже и следочка малого. Словно бочечка сквозь землю провалилася. Или словно кто унес ее по небушку.

Лица богатырей помрачнели. Скорбное молчание повисло на целую минуту.

"Как на похоронах" - подумалось Алене.

- А пожалуй, я, братцы, знаю-ведаю, кто бы эдак мог стащить нашу бочечку, - нарушил, наконец, тишину Добрыня.

- Кто?! - хором спросили остальные.

- Да не смотрите вы так, - вздрогнул Добрыня. - Я говорю "мог стащить". Это совсем не то же самое, что "стащил".

- Кто?!!

У Алены мурашки побежали по коже: "Вот так и начинаются войны."

- Ну... Ее мог бы утащить Черномор. Он же летающий. Да и замечен уже он был в воровстве. В позапрошлом году уволок племянницу Владимира Красна Солнышка, Людмилу.

- А ведь верно, - Дунай недобро сощурился. - Сперва по мелочам. Потом девок стал красть. А теперь и до бочек дошел... Ну, Черномор. Ну, я запомню...

- Да что ты? Один ты что ли, Дунаюшко? - вскипел Микула. - Да ить он нам всем в душу плюнул! Да за это мы...

«А не та ли это бочка зелена вина, которую Черномор приносил на богатырскую заставу?» - осенило вдруг Алену. И она хотела поделиться своей догадкой, но, глянув на лицо Добрыни, смолчала.

Добрыня, еще секунду назад кипевший праведным гневом, замер, словно пораженный страшной догадкой. Он прикусил губу. Рукавом вытер пот со лба и опасливо оглянулся на Илью Муромца. Илья сидел хмурый и самоуглубленно молчал.

Добрыня глубоко вздохнул, и решительно махнул рукой:

- Да постойте вы, ребятушки! Я ж просто так сказал... Предположительно... Может он, Черномор этот, и вовсе не при чем?

- Ну да, ни причем, - заворчал Микула. - Сегодня он бочку с вином, а завтра, глядишь, и сошку мою вытащит.

Дунай внимал этим словам с суровой решимостью.

- Да ну что вы, братцы враз озлобились? Мало ли у нас еще летающих? Кто видал здесь, что ли Черномора этого?

Наконец, Илья вышел из задумчивости и сказал, как отрезал.

- Нечего впустую разговаривать. Бог спаси нас от суда неправого. Кто да как ту бочку крал, мы не видели. Только если про охальника дознаемся... Будь он хоть Кощей, хоть Змей Горынович - не сносить тогда ему головушки.


Рецензии