Застава богатырская Глава 4

Глава 4.

С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал…
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
А.С. Пушкин

К стольному Киеву они подъехали уже впятером. Город был особенно красив с высоты птичьего полета: выглядел как игрушечный, и в то же время, поражал своими размерами. Он раскинулся за белокаменными стенами на холмах, прямо над полноводной рекой, весь украшенный каменными церквями и резными деревянными теремами, полный пестро одетых, снующих по своим делам людей, окруженный заливными лугами, распаханными полями и густой россыпью деревень...

Богатыри остановились почти у самых белокаменных стен. Мимо, по плотно утоптанной дороге в город и из города ручейком тянулся людской поток: пешие и конные, с телегами или просто с переметной сумой на плечах. Два стражника в воротах придирчиво оглядывали входящих, с некоторых требуя денег.

- Ежели осталось все по-прежнему, - Микула почесал живот над калитой, висящей на поясе, - пеших пропускают беспошлинно. А берут с телеги по копеечке. С конного берут да полкопеечки.

Добрыня взглянул на Илью. Ни у того ни у другого кошелей на поясе не было. Глянув на гордо улыбающегося Микулу, Добрыня поморщился и сказал:

- Ой, не гоже ехать добрым молодцам, как купцам-обозникам, воротами. Ну как мы, Илюша, по-старинному, прыгнем через башню наугольную?

- Отчего не прыгнуть, дело доброе, - кивнул Илья. Но тут же нахмурился. - Только князь Владимир изругается.

- Чтоб серчать-ругаться - на то и князь, - возразил Добрыня. - Не за нас боится, дело ясное. За свою он крепость опасается. Только зря, мы к башне не притронемся. Пролетим высоко, как по-старому.

- Верно. Что ж мы, ради княжьей воли-прихоти, бросим все повадки богатырские? - подытожил Илья. Они с Добрыней, развернув коней, поехали к высокому холму, с которого, видимо, и собирались прыгать через самую высокую, угловую башню белокаменной крепостной стены стольного города.

Следом за ними развернул коня и Дунай Иванович. Его конь был нагружен тем имуществом, что осталось после утраты бочки - скатанным в огромный тюк бархатным шатром, да деревянным столбом с колечком позолоченным. Позолоченный ковш торчал из седельной сумки, распухшей от набитого в нее, заработанного на долгой службе добра.

"Все свое ношу с собой, - подумалось Алене. - Как же он еще и бочку волок?"

Оглянувшись на Дуная, Илья озабоченно покачал головой.

- Ведь твоя лошадка чай груженая. Что, коли у ней не хватит силушки? Ты ж тогда о башенку размажешься.

Лицо Дуная пошло красными пятнами:

- Коли в том повадка богатырская, прыгну через башню наугольную. Ты мне в том, Ильюша, не указывай! А хоть и размажусь, то моя беда.

- Только князя гневить, да людей пугать, разве ж то повадка богатырская?.. Дурь одна, да лихость молодецкая, - проворчал Микула, обращаясь к отъезжающим. - Коли с вами денег не случилося, я б за вас за всех заплатил за вход. Нешто пожалею две-то денежки?

Но богатыри даже не оглянулись. Добрыня уже погнал коня вскачь и у самой вершины холма, хлестнув его плеткой, взлетел по крутой дуге над башней. Илья что-то еще говорил Дунаю, но тот в ответ лишь качал головой. Потом Илья раздраженно махнул рукой, развернул коня и погнал его на вершину холма. С холма взвился по крутой дуге, но прошел чуть пониже Добрыни, едва не коснувшись медного флажка-флюгера на маковке тесовой башенной крыши.

Дунай, взяв особенно длинный разгон, тем не менее, взмыл с вершины холма по еще более пологой дуге. Спасло только то, что пролетел он мимо башни, перемахнув совсем рядом от нее через стену.

- Ну, слава богу, все вроде целы, - вздохнул Микула. - Поехали и мы, Аленушка. Воротами оно, как-то спокойнее. И ни на кого, опять же, сверху не сверзишься... Добрыня с Ильей аккурат попадут на лобный холм, что над торговой площадью, перед княжьим теремом. Там безлюдно обычно... Ежели, конечно, никого не порют за провинность, или не читает бирюч какой-нибудь княжий указ. Но это все дело нечастое... А вот Дунаюшко промахнулся. На город, эдак с неба сверзившись, можно и крышу в дому проломить, и переломать ноги коню.

Микула отдал стражнику маленькую, с ноготь величиной, серебряную копеечку за двух всадников и они с Аленой въехали в стольный Киев-град. Большая улица, начинавшаяся у ворот, вела на торговую площадь с лобным холмом и княжьим теремом. На лобном холме стоял бирюч в красном кафтане. Он держал в руках шест с насаженной на него шапкой и, жалобно подвывая, читал какое-то княжеское повеление. Слов, за дальностью, слышно не было. Но было прекрасно видно, что сам лобный холм и площадь вокруг него совершенно пусты, несмотря на общее базарное многолюдство. Также было заметно, что бирюч, не прерывая своей речи, то и дело вжимает голову в плечи и опасливо косится на маковку наугольной башни.

С дальнего края торговой площади, перекрывая базарный гомон, доносились возмущенные крики и ругань. Краем уха Алена уловила знакомый голос, порой заглушающий остальные. "Гнилая крыша" и "Сами виноваты" - вот, пожалуй, и все слова, какие ей удалось разобрать. Понимающе переглянувшись с Микулой они направились к княжьим хоромам.

Резные деревянные хоромы стояли на высокой белокаменной подклети. Дюжина крупных, норовистых, богато оседланных лошадок, порой даже не привязанных, стояла у коновязи. Среди них были и кони Ильи и Добрыни.

Двое служек подбежали к спешившимся Микуле и Алене, чтобы взять их лошадей под узцы, но черная и соловая кобылки так сурово покосились на них, что слуг как ветром сдуло. Столь же резво конюхи отскочили и от коня въехавшего следом Дуная. Лошадь появившегося на дворе позже дородного боярина слуги учтиво взяли под узцы и увели в княжескую конюшню.

- Это что же, - удивилась Алена, оглядывая происходящее с красного крыльца. - Одних коней на конюшне кормят, а к другим и подойти боятся? Это как, Микулушка?

- Так то кони не простые - богатырские. К нашим коникам чужие не подступятся.

Богатырские кони, тем временем, подозрительно косились на снующих по княжьему двору слуг и перефыркивались между собой. Им явно было о чем поговорить.

- Что же ты, Дунай, от друзей отстал? Вместе ж прыгали чрез башню наугольную? - ехидно спросил Микула у подошедшего Дуная.

- Да на рынок вот, заскочить решил. Там людишки все злыдни да бездельники. Конь махнул хвостом, лавка рухнула. А они ко мне, мол, серебром плати... За обиду стало спорить мне с базарными. Дал им денег горсть, пусть подавятся, - нашелся с ответом Дунай.

Так, втроем, они и вошли в просторную гридницу, в которой, видимо, с обеда, а, может быть, и с самого утра шел пир. Догадливые чашники моментально поставили для гостей новые приборы, поместив их рядом с только что подошедшими Ильей и Добрыней. Те уже успели выпить по немалой штрафной бадье.

Столы весело гудели. Откуда-то из дальнего угла лилась неспешная песнь Баяна, но его, кажется, никто не слушал. Князь Владимир восседал на высоком, украшенном шелком и каменьями, троне во главе центрального стола. Аккуратная русая бородка, локоны до плеч, благородные, словно точеные черты лица - хоть икону пиши. Величественно расправив плечи, он смотрел поверх голов пьющих и закусывающих гостей. Скука, перерастающая в тоску, затаилась в голубых глазах Красна Солнышка.

Одесную князя стоял отрок с полным дорогого заморского вина золотым кубком, а ощую другой отрок с серебряным подносом, полным спелой черешни. Порой, отвлекшись от скорбных мыслей, князь съедал очередную черешенку и пулял косточкой в одного из сидящих рядом ближних бояр, совершенно уже упившихся и блаженно расслабленных. Когда уязвленный косточкой боярин выходил из дремы и начинал махать рукой, словно бы отгоняя мух, князь кисло улыбался. Впрочем, иногда он отвлекался и от этого увлекательного занятия, и тогда цепким взглядом окидывал веселящихся за столами гостей.

«И я гляжу на это дело в древнерусской тоске, - вспомнила Алена строчки из песни. - Как же ему, должно быть, тошно. Судя по былинам, пьют у него в палатах эти орлы изо дня в день. Надоели, небось, до смерти. И выгнать нельзя. Надо поддерживать имидж ласкового князя».



- Так о чем в том указе княжьем сказано, ты поведай нам, Василий Казимирович, - расспрашивал тем временем Добрыня рыжеусого, широкоплечего парня, видимо тоже богатыря и своего давнего знакомца.

- Да неужто вы братцы и не слышали? И бирюч о том кричал на площади, да и князь уже сам приговаривал... Как медведи живете в своей глуши, хоть почаще заезжали б в стольный Киев-град.

- Да уж мы, когда в Киев-то прибыли, через башню как скакали наугольную, да с Ильюшенькой и вон с Дунаюшкой, так я помню, бирюч кричал на площади. Да "караул" кричал, а не князёв указ... Больно рядом с ним мы сверху падали. А указ-то мы княжий не слышали.

По столам покатился дружный смех. Те, кто не расслышал шутки, переспрашивали, и тоже начинали заливисто смеяться.

- Ай примите от меня, от князя, чарочки, вы, Добрыня, Илья да Дунаюшко. Зелена вина, вина заморского, - услышали они вдруг. Голос князя грянул, словно гром, с другого конца гридницы. Расторопные слуги уже несли три больших, наполненных вином, золотых ковша. - Да хочу я с вами выпить за здоровьице. За здоровьице ваше драгоценное. У меня-то слава богу слух достаточный. Никогда-то я на слух не жалуюсь. Так испьем, чтоб у вас тоже слух поправился, да ума бы еще малость поприбавилось.

Шум в зале затих. Даже Боян перестал играть на гуслях. Все с интересом уставились на вставших, принимающих чаши, богатырей.

- Говорил я тебе, князь будет гневаться, - вполголоса пробурчал красный, как рак, Илья Добрыне.

- Что же, нам бросать повадку богатырскую? - так же в полголоса ответил ему Добрыня. - Ничего, у нас добрый князь, отходчивый. Посерчает малясь, да охолонится.

Отвесив поклон, богатыри приняли чаши, и Добрыня, в наступившей тишине, ответно произнес:

- Пьем и мы за здоровье богатырское. Чтоб ума и слуха было нам достаточно, от врагов бы защищать Россию-матушку, да прекрасный город Стольно-Киевский, да тебя,  наш ласковый Владимир-князь, - и все трое одним духом выпили поднесенные им ковши.

Гроза миновала, и дальше пир пошел своим чередом. Богатыри рассказывали друг другу о недавних своих приключениях, интересовались столичными новостями. Самой главной новостью было похищение Людмилы - младшей дочери князя Владимира. Собственно, два года назад ее уже похищал Черномор. Добывать княжну из неволи вызвались тогда местные бояре Фарлаф и Ратмир, да какой-то богатырь из степей - Руслан. После долгих мытарств Руслану удалось вызволить Людмилу от Черномора, но до свадьбы у них дело не дошло. Познакомившись поближе со стервозным характером юной княжны Руслан сбежал обратно в свою степь. А Людмила так и осталась жить при папочке, дожидаясь другого жениха. И вот, на днях снова пропала. Князь почему-то пребывал в уверенности, что Людмилу снова украл Черномор и подыскивал новых героев, которые бы отправились ее вызволять. Собственно, последний княжеский указ обещал большую награду, руку и сердце Людмилы и чуть ли не полкняжества в придачу тому, кто ее освободит.

- А чего это... ик, Дунаюшка не ест, не пьет? - осведомился весьма пьяный Дюк Степанович, присоединяясь к компании богатырей. Он уселся рядом с Дунаем и обнял его за плечи. - Помнишь, брат, гуляли мы в прошлОм году, при дворе у короля, у Ляховицкого? Ведь слугой служил, индо весел был. Отчего же теперь, брат, печалишься?

- Я скажу, отчего он печалится, - вмешался Микула. - Оттого что Черномором обиженный.

- Черномором? Да как же так случилося? Что же это Черномор опять свирепствует? - Дюк выжидающе уставился на Дуная.

- Я служил у короля ведь ляховкицкого, я служил у короля ровно двенадцать лет... - начал свой рассказ Дунай.

«О, боже. Опять он жалуется. Да что же это за богатырь такой?» - Алена, пристроившись за столом рядом с Микулой, постепенно привыкала к обстановке. Она поставила рядом на лавку пустое лукошко, хлебнула пива из поданного ей серебряного кубка и надкусила медовый пряник.

- ... еще три года служил я в портомойниках, еще три года служил я в приключниках. И подарил мне король ведь черной шатер...

«Вообще-то здесь хорошо. Интересно. Вот только Добрыня с Ильей сейчас попьют вина, да и вспомнят, что приехали в Киев, чтобы женится на мне... Случилось бы что-нибудь эдакое, чтоб стало им не до того».

- ... и вина-то ведь было малость отпито. Малость отпито, да чуть пригублено... Последние слова Дуная сопровождались дружным возмущенным стоном.

- Ну Черномор, ну гнида!..

- Вот ведь охальник!..

- Злодей...

- Удавил бы своими руками...

- Своими руками, говорите? - появившийся откуда ни возьмись князь Владимир оглядел собравшихся в кучку богатырей. - Кто это у нас тут Черномором обиженный?

Воцарилось молчание. Взгляды богатырей устремились на Дуная, обильными возлияниями возместившего уже утрату своей тридцатитрехведерной бочки. С трудом поднявшись из-за дубового стола Дунай, под взглядом князя как-то моментально собрался. Оперся о стол кулаком, чтобы не шататься, и отвесил князю поясной поклон.

- Уж ты князь Владимир стольно-киевский! Изобидел меня Черномор-колдун. Я служил у короля ведь ляховкицкого, я служил у короля ровно двенадцать лет... -

- Да я знаю, про то, про все ведаю, - сморщившись, как от зубной боли, торопливо перебил его князь. И, подойдя к богатырю вплотную, по-отечески положил ему руку на плечо. - Ай же ты, Дунаюшка Иванович! Возьми ты у меня силы сорок тысячей, возьми казны десять тысячей, поезжай во тую землю, в Черноморову, забери мою любимую доченьку. Буде в честь ее Черномор не даст, забери тогда ее силушкой!

Дунай затравленно оглянулся и, кажется, совсем протрезвел, представив себе, как сорок тысяч княжьих людей по дороге проедают десять тысяч княжьей казны а потом разбегаются при виде колдовским образом летающего Черномора.

- Солнышко ты Владимир стольно-киевский! - запричитал Дунай. - Ой не надо мне силы сорок тысячей, мне не надо казны десять тысячей! Дай-ка ты мне любимых товарищей, Илью Муромца да Добрыню Никитича, - взгляд Дуная при этом устремился на двоих богатырей, словно бы умоляя – «не выдайте».

Князь Владимир, окинув взглядом свою притихшую рать, скорбно хмыкнул, видимо сожалея, что теперь не получится услать их всех на месяц-другой с глаз долой на борьбу с Черномором. Потом перевел взгляд на удивленно переглядывающихся Илью и Добрыню, понимающе усмехнулся и развел руками.

- Ай же вы, Илюша да Добрынюшка! Пожалуйте к Дунаю во товарищи.

Илья, пожав плечами, отер с усов пивную пену и молча поднялся из-за стола. Добрыня же не утерпел, и, поднявшись со скамьи, нарочито низко поклонился князю и Дунаю.

- Ой спасибо тебе, князь да Стольно-кивеский, и тебе Дунаюшко Иванович, за почет, за ласку, за доверие, - саркастически усмехаясь, на распев проговорил он. - Нешто мы с Ильей теперь откажемся?

Прямо из-за столов Илья, Добрыня и Дунай двинулись на двор. Следом за ними устремился князь и весь пировавший в гриднице люд, который еще мог стоять на ногах.

«Ну вот. Опять куда-то ехать. Кого-то спасать... Меня, конечно, ни о чем не спросили», - вздохнула Алена и пошла следом за богатырями. На крыльце она немного замешкалась в образовавшейся толчее, и вдруг увидела трех богатырей, одного за другим вскачь летящих к лобному холму на торговой площади.

- А э... Стоять! Куда?!!! - спохватился князь Владимир.

Но Добрыня уже хлестнул своего Бурку, и тот, взвившись по крутой дуге, перемахнул наугольную башенку крепостной стены. Следом взлетел и, чуть не коснувшись копытами тесовой крыши, перемахнул башню Чубатый - конь Ильи Муромца. Последним скакнул Дунай на своей все также перегруженной сверх всякой меры лошадке. Предусмотрительно взяв чуть правее, он пролетел мимо башни в локте от белокаменной стены. Но, видимо, на торговой площади места для разгона было мало, перемахивая через стену, конь Дуная зацепил копытом за верхнюю кромку и обрушил вниз один из крепостных зубцов.

- Да что ж это... Да я... К растакой ягой ядреной бабушке! Когда-нибудь сроют этот холм?! - затряс кулаками Владимир Красно Солнышко. - Кто у нас отвечает за благоустройство в черте города?..

Не найдя среди подобострастно улыбающихся боярских рож ответственного за благоустройство (тот поспешил пригнуться, прячась за спинами товарищей), князь махнул рукой и направился обратно в хоромы.

- Видали добрых молодцов сядучись, не видали добрых молодцов едучись, - прокряхтел кто-то в толпе. - Эх, молодость, молодость.

«А как же я? Куда же они без меня?.. Неужели забыли?! - еще совсем недавно Алена сама хотела, чтобы богатыри забыли про сватовство, но теперь ей было очень обидно. - Ну конечно - первым делом, первым делом самолеты. Ну а девушки? А девушки потом».

И она, вместе с гомонящей толпой пошла обратно в гридницу. Микула попытался утешить девушку:

- Ну да что ты убиваешься, Аленушка? В том походе тебе делать нечего. К Черномору дорога, знамо, долгая. До заморского того до Ново-города. Ну да кони у них шибко быстрые. Ты здесь месяц-другой пообвыкнешься, а они к тому времени управятся, - он блаженно улыбнулся, и подсунул Алене ковш с какой-то пенной жидкостью. - Выпей лучше медку, да скушай пряничек.

- Целый месяц тут сидеть? – засомневалась Алена. - Может, лучше обратно на заставу богатырскую поехать?

- А и на заставу езжай. А я провожу тебя завтра утречком… Ты пряничек-та ешь…

Видя, что Алена сделала большой глоток из подсунутого ковша и впилась зубами в пряник, Микула снова углубился в прерванную было отъездом богатырей беседу:

- Я как ржи-то напашу, да в скирды сложу, я во скирды сложу, да домой выволочу, домой выволочу, да дома вымолочу, а я пива наварю...

«Да что ж это такое? - думалось тем временем Алене. -  Добрыня-то как вздыхал. Думала, и вправду влюбился. А они так легко забыли меня здесь. Как вернутся - убью!.. Только бы они все живы, здоровы вернулись».

- О! Будь здоров... ик, Микула Селянинович! - прилагая усилия, чтобы поддерживать себя в вертикальном положении к ним приблизился, сияя бессмысленной голливудской улыбкой, богатырь.

- Будь здоров и ты, Дюк Степанович, хотя мы с тобой уже здоровались, - кивнул ему, чуть улыбнувшись, Микула.

- Что за отрок с тобой, коса русая?.. Как зовут тебя, красна девица? – плотоядно оглядев Алену сверху донизу, Дюк Степанович сверкнул глазами и, то ли из-за врожденной галантности, то ли из-за полной уже невозможности держаться на ногах, припал у ее ног на одно колено. Схватив Алену за руку, шепотом спросил:

- Хочешь большой и чистой любви, селянка? - и, не давая ей ни ответить, ни вырвать руку, дыхнув на ухо перегаром, продолжил. - Вечером приходи на...

- Да чтоб вы все треснули! - Алена в сердцах стукнула своей корзинкой по голове приставучего хама. Раздался легкий хлопок, и еле слышно запахло озоном.

Дюк Степанович ошеломленно захлопал глазами. Осмотрелся вокруг удивленно-трезвым взглядом, испуганно вскочил, пробормотал:

- Пардон муа, - и быстрым шагом бросился из гридницы прочь.

«Это что же он, протрезвел что ли? - удивилась Алена. - Ай да корзиночка у меня, уж не из-за шишек ли она стала волшебной?»

- Поле! Русское По-о-оле!!! - взревели вдруг с другого боку. От самозабвенного пения захмелевшего Микулы задрожали косящатые окошечки терема.

- Да вы что, сговорились?! - и Алена с размаху заехала Микуле корзинкой по голове.

Рулада прервалась на полуслове. Микула удивленно огляделся вокруг. Пробурчал:

- И правда. Чего это я распелся... Чай не в поле пашу.

Из-за спины Алены вдруг возник князь Владимир Красно Солнышко.

- Что это у тебя, девица, за корзиночка? Дай-ка я погляжу.

Аленушка не посмела ему возразить, тем более, что унизанные перстнями пальцы князя уже вцепились в ручку, а голубой, мутноватый от излишней дозы хмельного взгляд впился в хитросплетение ивовых лоз.

- И простая, поди-ж ты, корзиночка. На Руси ведь таких корзин пруд-пруди. Нешто мне все то с хмелю пригрезилось?..

Князя вдруг повело в сторону. Переступив ногами, он зло сжал губы, приосанился и со всего маху огрел себя корзинкой по голове. Снова чуть пахнуло озоном. Обведя гридницу прояснившимся взглядом, Владимир повел плечами. Не доверяя своим чувствам, покрутил головой. И лицо его вдруг озарила по-детски задорная улыбка.

- Что ты хочешь за корзинку, красна девица?.. Говори, не бойся. Все, что спросишь, дам.
- А уж дай-ка князь ты справу мне дорожную, да кафтан, да плеть, да лук со стрелами, да припас еды, да серебра кошель, ведь хочу я в путь-дорожку отправиться, - выпалила Алена, удивляясь сама себе.

«А и вправду, чего мне сиднем сидеть в княжьем тереме столько времени - я так с тоски помру. А они там без меня пропадут. Обманет их Черномор, или еще какая беда приключится. Они ж, как дети малые. Поеду следом. Смогла ведь Василиса Премудрая выручить своего мужа из беды? Так неужто я ни на что не сгожусь?»

Князь Владимир, выслушав ее требование, кивнул, и со злорадной ухмылкой двинулся вдоль скамей, высматривая кого-то среди пирующих. Углядев благостно улыбающееся, совершенно потерявшее связь с реальностью лицо ключника, князь, словно подстерегший добычу пардус подскочил и стукнул его корзинкой по голове. Моментально протрезвевший ключник вскочил со скамьи, торопливо оглядевшись, обнаружил нависшего у себя над плечом князя и обречено замер. На лице его застыла кислая, словно от только что съеденного лимона, улыбка.

- Ты где должен быть? - прошипел ему на ухо князь. - На пиру?!

- В-виноват! Я э... по делу заскочил и...

- Пойдешь с этой девицей в казну, - князь указал перстом на Алену. -  Выдашь ей то, что прикажет. И дашь о том полный отчет.

И Красно Солнышко двинулся дальше по рядам, сияя лицом, радостно притоптывая в такт гуслям Бояна и время от времени с плеча раздавая удары волшебной корзинкой по головам.