Дядя Вова и Сергей

                Мастер пришёл в десять часов. Квартира "хрущёвка", однокомнатная, на четвёртом этаже панельной пятиэтажки. Её хозяин, Владимир Кузьмич, был плотный, седой, с широким дряблым лицом старик. Мастер, худощавый, возрастом под сорок, поздоровался с хозяином и стал в прихожей переодеваться в рабочую одежду.
                -Как вас по имени-отчеству? - спросил он.
                -Зови дядя Вова, паря. Можешь не выкать мне, я уважаю простоту в обращении, - сказал  Владимир Кузьмич, пригибаясь в пояснице из-за больной спины.
                Чтобы не мешать мастеру, он прошёл из прихожей на кухню, оттуда послышался его голос:
                -Тебя-то как звать?
                -Сергей, - ответил мастер.
                -Серёга, значит, - подытожил старик.
                Мастер  внёс в комнату большую сумку с инструментом и разглядывал пластиковые окно и дверь, выходящие на балкон, с краёв которых выступала тугими шишками монтажная пена, пожелтевшая от времени. Окно и дверь нужно было привести в порядок: срезать пену и срез заровнять раствором, да местами откосы подшпаклевать. Он выложил из сумки на пол инструмент и пластмассовый вместительный таз под раствор. Взял нож и срезывал пену.
               Владимир Кузьмич возился по хозяйству на кухне: там  журчала из крана вода, гремела посуда, слышался его ворчливый голос со вздохами... Он, шаркая ногами, вошёл в комнату и сел в кресло, поглядывая не без любопытства как работает мастер. В комнате  мебелюшка стояла старая, обшарпанная; один лишь телевизор выделялся  новеньким видом - зеркально чёрнея  пластиковым корпусом.
                Пена скрипела под лезвием ножа.
                Сергей оглянулся на старика и спросил:
                -Один живёшь, без бабушки?
                -Нету бабушки. Умерла, паря, давно.
                -Да... все мы  в этом мире временно.
                Владимир Кузьмич глядел, как из-под ножа на пол валилась полосами срезанная пена.
                Через несколько минут голос опять Сергея:
                -Пенсия-то у тебя ничего, дядя Вова, хватает?
                -Я - фронтовик. Пенсия - не обижаюсь. Куда мне, старику, тратить? Запросы у меня небольшие, за шиком, сам видишь, не гонюсь, - и  показал рукой на старую, обшарпанную мебель. - Дача, машина есть, лето всё время на даче, на огороде безвылазно. Ещё дочке помогаю, на инвалидности она, пенсия у неё маленькая. И внучке, в институте учится.
                -Понятно. Ведро какое есть под воду, в раствор подливать?   
                -В ванной ведро, счас я, -  закряхтел Владимир Кузьмич, вставая.
                -Сиди, дед. Я сам, - сказал Сергей.
                Он сходил в ванную, принёс ведро воды и налил в таз. Разрезал бумажный мешок с сухой строительной смесью (купленный заранее хозяином), засыпал в воду. Белая пыль от смеси  поднималась дымом.
                -Дядя Вова, балкон открою?
                -Открывай.
                Распахнул Сергей балконную дверь, и ворвалось морозное облако пара с запахом уличной гари. В комнате сразу стало холодно. Закрыв балкон, он надевал новенькие жёлтые резиновые перчатки - и, видно, руку в одну сунул чуть энергичнее, чем следовало бы, и перчатка порвалась. Он ругнулся. Его всегда удивляла поразительная китайская "точность" - всё у них рассчитано: чуть переборщил - и вещь выбрасывай, покупай новую... расчёт верен. Хотя китайцев понять в чём-то можно: населения за миллиард, а работы на всех не хватает,  большинство живёт в нищите.  И сказочно богатая соседка, Россия, с удивительно бедным своим народом, численность которого убавляется с каждым годом, так соблазнительно волнует и притягивает к себе пристальные азиатские взгляды...
               Сергей дрелью с насадкой миксера замешал раствор и, давая раствору настояться, повернулся к  окну. Напротив бетонные пятиэтажки гляделись уныло. Темнел на крышах перемешанный с копотью снег. Скрывая небо, над городом тянулся  удушливый серый смог. Тоскливо стыли на дворе голые деревья, кусты. Нахохлившись, от сажи чёрныё, воробьи коченели на ветках. В морозы пернатым выживать тяжело, так же как бродячим собакам, кошкам. Но насколько тяжелее выживать бездомным людям, бомжам, которые живут на улицах!
               Вспомнилась Сергею опять старуха, она снилась ночью: окоченевшая, голая, ползла по снегу к своей мёртвой семье, старику и дочери. Подбежал фашистский полицай и размозжил прикладом старухе голову. И сейчас Сергею представилось: он ползёт по мёрзлой земле к своим, к коченеющим трупам родных... Он стукнул кулаком по откосу окна. Присел на деревянную табуретку, что стояла здесь же, рядом с окном. Взглянув на старика,  произнёс:
             -Сегодня мороз, смог, глядеть в окошко - тоска. Кстати, о войне, извини, конечно. Ты кино, дядя Вова, про войну смотришь?
             -Бывает. Как когда.
             -Соседка ко мне вчера заходила, старуха, по делу. Как раз кино про войну смотрел. Вижу, от экрана воротится. Я ей, ты чего, бабушка, воротишься, не любишь про войну. Не в жизнь, отвечает, не смотрю. Насмотрелась вживую. Прошу её рассказать. Замялась поначалу вроде, но потом всё же согласилась, рассказала. Маленькой девчонкой жила она в немецкой оккупации. На её глазах семью односельчан, прятавшую партизана, фашисты подвесили зимою голыми и издевались - то подымут, то опустят, то подымут, то опустят. Наиздевались, бросили мёртвых. А старуха каким-то чудом очнулась, глядит, а её старик и дочь голые лежат. Она и не поняла, что они мёртвые. Сама, голая, поползла по снегу своих укрывать валявшейся тут же одеждой. Увидел полицай и прикладом старухе всю голову размозжил. Насмотрелась, говорит...  Ты, дядя Вова, с самого начала был на войне?
            Старик поднял глаза на Сергея.
            -С сорок третьего.
            -Страшно было идти, под пули, умирать?
            -Молодой был тогда. О смерти не задумывался.
            -Когда в атаку шли - "За Родину, за Сталина" кричали?
            -Я начинал войну в штрафбате, - с некоторым запалом  произнёс Владимир Кузьмич. - Когда шли в атаку, кричали: ё...ный в рот.
            -Ты в штрафбате воевал?  Молодец, дед,  ничего не скажешь! Живым, главное,  остался в такой мясорубке, повезло. Молодец...
            -У меня к тебе просьба: должен сын мой зайти. Или, может, ещё к дочери моей пойдёшь работать - там бы тоже надо стены немного подделать. Ты им не говори, что я был в штрафбате. Они не знают. Не рассказывал, незачем.
            -Не беспокойся, всё между нами.


            Вкусно пахло варившимся мясом из кухни. Запах дразнил. В эти зимние месяцы с работой у Сергея было особенно плохо, наступили "чёрные дни" - денег нет, питание неважное... Он захватил с собою на работу, перекусить, хлеб с маргарином и в бутылке -  чай .
            Сергей  наносил шпателем на подрезанную пену раствор и его разравнивал. Думал было не тревожить старика вопросами, но всё же  полюбопытствовал:
           -Извини, дядя Вова, если не секрет конечно, за что в штрафбат угодил?
           Владимир Кузьмич, помолчав, ответил:
           -На нашей станции, где я жил, поезда останавливались с военной техникой. Залезли мы с товарищами на один с танками, ну и открутили там с него, кое-что для себя...  Охрана на следующей станции хватилась. Нас нашли. Судили. Мне люди посоветовали, чтобы не попасть в лагеря, лучше прибавить себе в возрасте год и попроситься на фронт. Так я оказался в штрафбате.
           Задребезжала крышка и зашипела плита; старик  поднялся и, согнувшись в пояснице, направился на кухню.  Работал Сергей без суеты и быстро. Кипяточная батарея под подоконником  мешала заделать штробу: ожёг о неё  засученную руку и ругался  шепотком.
          Из кухни вернулся старик, опять сел в своё кресло и задал неожиданный вопрос:
          -Ты по национальности  русский?
          -Русский.
          Старик поглядел на Сергея и выложил:
          -Между нами, захватили евреи всю власть.
          -Не понял ничего? - Снова ожёг руку у локтя. - Чёрт...
          -Раньше Ельцин был, теперь - Путин.
          -Снова не понял. Причём Ельцин и Путин? - Сергей удивлённо глядел на старика
          -Ельцин - еврей, оканчивается на "ин" фамилия. Сейчас - Путин, ставленник его, тоже на "ин", еврей.
          -Теперь  понял. Старая песня: если в кране нет воды - значит, выпили жиды. Железная логика: Ельцин, Путин, Кошкин, Мышкин...
          -Это кто такие?
          -Плюшкин, Пушкин - тоже на "ин", дядя Вова. Не слушай сплетни.
          -Я не слушаю.
          -Откуда же взял про евреев?
          -Сам догадался.
          Сергей покачал головой.
          -Это надо же: вот тёмный лес... Как что, так сразу евреи. Ты даже, наверное, не знаешь, что Иисус Христос был евреем.
          -Я в Бога не верю, и давай не будем об этом, - нахмурился старик. - Есть евреи наши, советские, русские, а я совсем о другом говорю.
          -Я, дядя Вова, не националист.
          -Я сам  интернационалист больше чем ты, - сказал  Владимир Кузьмич, - для меня все нации равны.
          Сергей кашлянул.
          -Ну, дед, попробуй пойми тебя.
          -Я тебе за всех капиталистов говорю. И про русских. Капиталисты наши шустрые слишком - захапали у народа и свалили за границу жировать. Ты что думаешь, нам, старому поколению, не обидно, что ли? Победили фрицов, из руин подняли страну, а дети и внуки живут в нищите. Справедливо?
          -Когда она была справедливость? О чём ты говоришь, - поморщился Сергей. - Возьми, раньше, царское время, которое у нас теперь так любят хвалить. Возьми, Отечественную восемьсот двенадцатого. Народ, который, по существу, победил Наполеона и спас Россию и царя, ещё полвека гноили в рабстве, как скот могли продавать. Да и после отмены рабства - тоже гноили. Кто? Свои же. Потому и революция в семнадцатом, кровавая. Да что об этом говорить.
          Бурча, старик направился на кухню.
          Сергей в таз налил воду, засыпал из мешка  сухой смеси и зажужжал дрелью, замешивая раствор. По воздуху расплывалась пыль. Он приоткрыл балконную дверь на улицу.
          Голос старика из кухни:
          -Серёга, мой руки. Война войной, а обед по расписанию.
          -Спасибо, дед, у меня с собой.
          -Иди, говорю, я сварил на двоих. А то куда буду девать, не выбрасывать же.
          -Потом доешь.
          -Я, паря, варю на один раз поесть. У меня желудок приучен только к свежему.
          Сергей, в ванной помыв руки, пришёл на кухню и сел за стол напротив Владимира Кузьмича. Дымился в глубоких тарелках наваристый суп с мясом. На столе в блюдцах сливочное масло, колбаса, хлеб.
          Они дули на ложки и вытянутыми  губами осторожно втягивали в себя горячий бульон из них. Владимир Кузьмич, отложив ложку, ножом намазывал масло на хлеб и говорил:
          -Мажь, Серёга, для желудка хорошо.
          -Не ем масло.
          -Зря. Меня врач научил: желудку смазка нужна. Ты в общем к происходящей действительности как относишься, сам-то жизнью доволен?
          -Доволен... о чём ты, дед, спрашиваешь! - невольно повысил голос Сергей, и тут же тон сбавил. - Если несколько лет назад я ещё более-менее зарабатывал, кормил семью, то последнее время -  всё. Понаехали гастарбайтеры, всю работу перебили, да ещё зима, - вот и без работы, такие как я, сидят, бывает, неделями. У меня двое детей, у жены зарплата копейки. Бывает за квартиру платить нечем, караул кричи. А ты, говоришь, "доволен". И что поделаешь, раз такая жизнь. Да... такая жизнь...  Помню, теперь на всю жизнь, в девяностых, людям зарплату, пенсию месяцами  не выплачивали, бандитские войны кругом, делёжка и всюду беспредел. А по телевизору, в то время, раз гляжу выступает всеми уважаемая знаменитость, которого и я уважал, весь сияет, лощёный, нахваливает жизнь: какое, говорит,  время настало замечательное, как дышится свободно - тоталитаризм канул в прошлое. Тогда я подумал, действительно, жизнь прекрасная для него настала - свобода и деньги. Живёт шикарно. Весь мир перед ним открыт. На славу он поработал, на славу и отдохнёт - расслабится где-нибудь за границей, в тёплых краях. О чём ещё мечтать ему? А то, что народ стал жить в нищите, в безнадёге, беспредел уголовный кругом в стране, для него это дело десятое! Каждый сам за себя. А пожил бы, к примеру, он годик, два впроголодь, а то и лет двадцать подряд, да больной, да без денег на лекарства, никому не нужный, загибаясь, - вот тут бы он по-другому запел: зачем мне  нужна такая проклятая свобода! Правду говорят, сытый голодного не разумеет. Но я таких  не осуждаю. Может быть, я на его месте также бы воспринимал жизнь, чёрт его знает.
          -Ты ешь, остыло.
          -Ем, спасибо. - Сергей дохлёбывал  суп.
          На кухне уютно, тепло, а на улице стужа, сибирская. Беседа текла по-домашнему, как между отцом и сыном.   
          -На выборы пойдёшь?- спросил старик.
          -Не знаю, посмотрю по настроению. Может и пойду.
          Старик разлил по тарелкам остатки супа; Сергею - побольше.
          -За кого будешь голосовать?
          Сергей вслух рассуждал:
          -Прохоров, этот для своих, олигархов, будет стараться, чтобы они ещё больше разжирели. Коммунист Зюганов к власти придёт - опять делёжка начнётся, отбираловка: олигархов начнут трясти. Предприятия встанут, как в девяностые будет, или того хуже - революция, опять кровь реками польётся. Миронов - нормальный мужик, но авторитета нет.  Жириновский вроде умный мужик, но с придурью. За кого остаётся? За Путина.
          -Говоришь, за квартиру нечем платить, а сам за Путина. Что за человек!
          -Как бы то ни было, дед, я что не вижу - жизнь у  людей потихоньку налаживается. Другого выбери - хуже будет. Ты, конечно, за Зюганова пойдёшь.
          -А ты как думал. Был бы Сталин, я бы за Сталина пошёл.
          -И я тебя не могу понять. Ты на своей шкуре испытал счастливое сталинское время: жили в нищите, страхе. Репрессии, лагеря. Любого по доносу могли схватить и расстрелять как врага народа.
          -Верно говоришь, - кивал старик, - что было, то было.
          -Лишнего слова боялись сказать, - продолжал Сергей. - В революцию одну только - миллионы погибли.
          -Колбасу что не берёшь. Ешь, не стесняйся.
          -Ем. Спасибо.
          Налив в кружки чай, старик поставил на стол  тарелку с печеньем, карамельками и сказал:
          -Ну да, согласен, плохо мы жили, с этим временем не сравнить. Нам такое и не снилось. Сейчас дети избалованные, заелись: того не хочу, это не хочу. Хлеб, сколько раз замечал, на помойке валяется. И люди - каждый старается только для себя, а о других не думает. В моё время люди были лучше - последним делились. Порядок в стране был. Советский Союз уважали: Гитлера победил. А кто не уважал, тот всё равно боялся. Теперь - бардак! Ленина на них нету!
          -Ты-то что, дядя Вова, жизнью не доволен? Пенсия у тебя хорошая, льготы как фронтовику. Живи не тужи.
          -Ну да, живи не тужи, - передразнил Владимир Кузьмич. - А у меня сердце о других болит, которые живут едва. У меня у самого дочь едва перебивается. Если бы не моя помощь, как бы они жили? И внучка в институте не училась бы, нечем было платить. А при Советской власти образование было бесплатное. Ленина и Сталина нет на этих демократов. Нескольких бы поставили к стенке и кого надо  посадили, - сразу бы порядок навёлся!
          -Дядя Вова, а! - цыкнул Сергей языком и мотнул головой. - Охота тебе такую кровожадную власть, чтобы сажала да к стенке ставила?
          -Тебе-то чего бояться, паря, чего терять? Таких как ты не тронут, свой, пролетарий.
          -Ладно, успокоил дед, спасибо на этом.
          -Всё равно, Серёга, что ни говори, а наше время лучше было. Песни какие душевные пели. А теперь, по телевизору, голые титьки распустят и, как обезьяны, задницей вертят, а сзади них амбалы трутся, противно смотреть.               
          -Что поделаешь, мода такая,- рассмеялся Сергей, но, взглянув на старика, стал серьёзным.
          Владимир Кузьмич навалился локтями на стол и глядел, не моргая, выцветшими глазами в лицо собеседника.
          -Не моё это время. Моё время осталась позади, в прошлом. Я знаешь почему уважаю Ленина и Сталина? Они были за справедливость, за бедных, и я им верил и верю.  Кто войну выиграл? Сталин!
          -Не Сталин, а такие как ты.
          Владимир Кузьмич пропустил сказанное мимо ушей и продолжал своё:
          -А что, мы плохо жили при Брежневе?  Если бы не этот Горбачёв...  Не думай, кроме горестей, были и у нас свои счастливые дни. Вам, молодым, этого не понять.
          -Да, мне не понять, особенно сталинское время...
          Раздались один за другим резкие, требовательные звонки в дверь.
          Сергей встал из-за стола.
          -Спасибо, дед, за обед. К тебе гости. - И ушёл в комнату.
          Старик неохотно поднялся и направился в прихожую, шаркая тапочками.
          Лязгнул дверной затвор. И прозвучал голос:
          -Здорово, батя.
          -Здорово, - сказал хмуро старик. - Сумка тут вот стоит, забирай.
          -Как дела, идут?
          -Идут.
          -Пойду взгляну.
          -Взгляни.
          В комнату вошёл мужчина возрастом к годам шестидесяти, в тёмной  норковой шапке, в толстой меховой куртке и в собачьи унтах. Сергей, работая, видел его боковым зрением. Мужчина молчком постоял немного, разглядывая окно с дверью, и вышел.
          -Я к тебе попозже  забегу, батя.
          Старик в ответ промолчал.
          Стукнула металлическая дверь. И лязгнул затвор.
          Он, согбённый, прошаркал к креслу. Сев, сказал хмуро:
          -Сын приходил. Проверяет...
          -Молодец, беспокоится.
          -Ну да, беспокоится. Ждёт не дождётся моей смерти, квартира нужна ему. С женой своей, дурак, под старость лет развёлся. Внуков бы своих постыдился! Моложе себя нашёл и хочет жениться. Жить - негде, квартиру - дорого снимать. Вот и ждёт моей смерти.
          -Он тебе, что ли, говорил, что ждёт твоей смерти? - Сергей поглядывая на старика, выскабливал шпателем  из таза остатки раствора и  подштукатуривал им откосы.
          -Сам знаю.
          -Забиваешь ты, дед, ерундой себе голову.
          -Не забиваю. Знаю, так оно и есть.
          -У моего приятеля отец, так же как и ты - на измене. Неужели я, ё-моё, если доживу до старости, буду таким?
          -Дочь у меня добрая, умная,- говорил Владимир Кузьмич, не слушая Сергея, - да не повезло ей в жизни. Жалко мне её. Без меня дочери тяжело будет. Лучше бы квартира досталась дочери с внучкой. Да этого дурня тоже жалко, сын же как никак, на старость лет остался без угла. Пенсия у дочери, по инвалидности, маленькая. Жаловалась мне: муж, её  бывший, над ней издевался, из-за него она заболела. И разошлась с ним. Был бы я помоложе - прибил бы его. Но теперь мне не справиться с ним. Хотел нанять тут одного. Говорит мне, давай сто тысяч рублей, я тебе за сто тысяч любого убью. Решил - найму. Говорю дочери, недолго твоему  осталось жить. Поняла, что я что-то замышляю, испугалась,  стала меня отговаривать и нахваливать бывшего, что он, мол, как отец, хороший, дочку свою любит и помогает ей.
          Сергей закончил работу, и очищал, вытирал инструмент и слаживал  в сумку.
          -Спасла, дядя Вова, тебя дочь. Грех такой на душу зачем тебе было брать - потом остаток жизни мучайся, до самой смерти. Да и наёмнику было бы проще тебя убить, чем зятя, и вытрясти из тебя всё что можно. Принимай работу, иди гляди.
          -Вижу, хорошо. Мне лишь бы крепко было, не отвалилось.
          -Не отвалится, не беспокойся.
          -Ну и ладно.
          Ополоснув руки и лицо, Сергей переодевался в чистое. Владимир Кузьмич принёс деньги, подавая, сказал:
           -Не мало? Добавлю.
           -Нормально, как и договаривались.
           -Спасибо тебе, Серёга, за работу. Телефон твой есть. Дочери, немного погодя, стены надо  подделать и обои наклеить. Как соберёмся - позвоню тебе.
           -Звони. Сделаю. Будь здоров, дядя Вова. Всего тебе доброго. Ты, главное, голову себе дурными мыслями не забивай.
           Протянутую  стариком широкую крепкую ладонь Сергей пожал с уважением. И вышел из квартиры. Железная дверь за ним стукнула и лязгнул затвор. С сумкой в руке  спускаясь по каменным лестницам подъезда, прикидывал, что несколько дней, до получки жены, он с семьёю протянет. А там, глядишь, повезёт - работа попадётся  путная. Он вышел во двор, и лицо ожгло морозом. Набросив на голову в вязанной шапке капюшон пуховика и плотно застегнув его на липучки, оглянулся на верхние этажи дома - на четвёртом этаже среди серых окон одно окно чуть желтело электрическим светом. И подумал: "Там дядя Вова, должно быть, мается в одиночестве мыслями. Что за жизнь человеческая! Вот, взять его, в детстве жил в бедности, а то и в нищете. Пацаном попал на войну, чудом остался жив. Опять всю жизнь пахал. И вроде бы дети, внуки есть, радоваться на старости должен. А нет ему ни радости, ни покоя".
         Сумрачный город окутывал удушливый туман, пахло гарью. За пятиэтажками, на дорогах, шумели  машины. Сергей шагал по двору сутулясь. Мимо него шла старуха в серой скособоченной песцовой шапке, в стареньком пальто с изрядно потёртым песцовым воротником, валенки чернели из-под длинного подола. От её дыхания, валившего серым паром, куржак у неё белел вокруг рта и  на воротнике спереди; морщинистое лицо было одутловатое, недоброе, взгляд колючий. И Сергею опять вспомнилась та, голая старуха на снегу. "Какие бесконечные ужас и боль, - думал он, - испытывала несчастная старуха, когда после страшных мучений она не умерла, а очнулась и увидела  старика и дочь голыми на снегу и поползла им на выручку. И каким нужно быть последним зверем, чтобы убить старуху. Только вот ради этой одной, замученной старухи, уже обязан существовать Бог, чтобы  было спросить за неё с кого". Сергей поглядел на небо, словно надеялся увидеть Бога...

            2012 г.