Да исправится молитва моя...

   Ну, наконец-то! Две недели не было писем. Как медленно тянется лифт...
 
   Кира влетела домой и разорвала конверт.
 
   «Любовь моя! Прости. Случилось страшное. Жена нашла твои письма и поставила меня перед выбором. Она ужасно переживает, я боюсь за нее. Ты – сильная, ты поймешь. Спасибо тебе за этот счастливый год. Забудь меня и прости».

   Кира осторожно положила письмо на стол, отключила телефон, плотнее задернула тяжелые серые шторы, заперла на второй замок дверь и обреченно опустилась в старое кресло.


***
 
    Год назад в «Учительской газете» она прочитала об одном педагоге: какие интересные у него уроки, как все его выпускники поступают в институты, как он  разработал опорный конспект, и ученики не просто поняли, но и полюбили  математику.
   Кира написала ему письмо: попросила поделиться опытом. Он ответил. Сначала писал о своих методах, делился секретами, а потом стал писать о себе: о том, что вырос и уехал сын, что жене не интересна его работа, да и сам он ей давно не интересен; что на балкон повадились прилетать голуби и нахально свили гнездо. 
О том, как он ждет ее писем – «Будто мальчишка!» - и как смеется над тем забавным, что произошло на ее уроке; как слушает те же песни, что и она («Спасибо, родная, что открыла мне Тома Джонса»), читает и не может начитаться стихами, которые она ему написала. Мечтал, как они встретятся, узнают друг друга получше – и станут счастливыми навсегда, а не только в дни, когда в окошке «До востребования» им протягивают кусочек счастья.

   Целый год она не ходила: летала. И как же ей не летать - ласточке, котёночку, солнышку... и вообще - самой красивой, удивительной и поэтичной?

   Целый год ее уроки были словно и не ее. Никто не галдел, даже Витя Черных пытался что-то решать. Ей стало интересно готовиться к урокам – потому что в далеком Питере точно такие же уроки проводил Он. Бесконечные тетради перестали давить опостылевшим грузом – потому что всегда можно было отыскать в них что-то забавное и написать Ему. А стихи? Он присылал ей те, что любил: Тушновой, Рубцова, и в одно и то же время в разных городах два учителя математики читали на уроках стихи:

                В этой деревне огни не погашены,
                Ты мне тоску не пророчь!
                Светлыми звездами нежно украшена
                Тихая зимняя ночь.

 
   Или это, любимое:

                Улыбаюсь, а сердце плачет
                В одинокие вечера.
                Я люблю тебя – это значит:
                Я желаю тебе добра.


   А потом он замолчал.
   Девушка на почте сочувственно разводила руками.
   И вот – это: «Жена нашла твои письма и поставила меня перед выбором».
 
   Не будет больше стихов, не будет волшебных писем... ничего не будет. Ни-че-го.
   Только одинокие вечера. И печаль.


***
 
   Через три дня в холодильнике закончилось молоко.
 
 - Только идиоты пьют кофе с молоком, - говаривала бывшая свекровь.
 
   И в тапочках - не босиком - дома ходят одни идиоты, и аллергия бывает только у них, и чай они не пьют горячим.
 
   Кира выдержала целых три года, а когда сказала, что уходит, муж только понимающе улыбнулся. 

   Ну, почему ей так не везет? И ведь немолода: уже тридцать два года.   

   Господи, целых тридцать два! Полжизни прожито... а что у нее есть? Ничего у неё нет. Ни мужа, ни детей, ни любимого. Даже подруги нет. Нет, подруги, конечно,  есть, но Оксана – единственная, кому можно поплакаться - давно уехала на  Алтай.
 
   Не хочется кофе.
   Без молока она не пьет – «Идиотка!», - а идти в магазин нет сил. Хорошо, что сейчас каникулы и не нужно ходить на работу.

   Но почему нет слез? Хотя... чему удивляться? Нет радости, нет эмоций, нет слез. Пустота.   
               
                Вот и старость вдали маячит,
                И о многом забыть пора.
                Я люблю тебя. Это значит -
                Я желаю тебе добра...

 
    
   ***


   Только через неделю Кира заставила себя пойти в магазин.
   В почтовом ящике нашла извещение – бандероль от Оксаны. Пришлось идти на почту.
 
   Подруга прислала кассету и вырезанный из дерева амулет.
   «Поздравляю!» – было написано на открытке.

   Поздравляет? С чем? С одиночеством?

   «Какие наши годы, подруга!»

   Господи, ей же вчера исполнилось тридцать два! Полжизни. А она даже не вспомнила.

   Кира сварила кофе и поставила кассету. «Песни иеромонаха Романа».   

   Счастливая эта  Оксана! У нее дочь, муж, любимая работа, даже обереги научилась вырезать. И свекровь нормальная. А что хорошего слышала Кира? «Только идиоты...» и «Не обращай внимания». Вот и купилась на ласковые слова, на солнышко  и котенка.

   Обречена была купиться.
   И никто не виноват. Даже его жена. Дралась, как могла, за свое.

                Да исправится  молитва  моя,
                Яко кадилом  пред  Тобою...
 
- пел негромкий голос.

   А она  не умеет молиться. Вот говорят: выучить как «Отче наш». А как – «Отче наш»?
   
   Какая песня хорошая!
 
   Кира закрыла глаза.
   Идет по земле счастливый человек, в руках – посох, на губах – улыбка.
 

   Остывал в чашке кофе, звучали удивительные песни, и было горячо щекам от неожиданных обжигающих слёз.

                Пела братия простая,
                Как в обители поют.
                И мелодия святая
                Утешала скорбный люд.

 
   Не хочет она быть скорбной!   
   Ей всего тридцать два! Треть жизни, конечно, позади, но две трети-то еще впереди! Она наденет Оксанин оберег и поедет на Алтай...
   Или нет! Она наденет оберег и поедет в Питер.
   К кому?

   Лучше она наденет оберег и будет просто жить. Жить, а не лелеять свою печаль.

   Ей всего тридцать два, и у нее вчера был день рождения. Она включит телефон, впустит в квартиру солнце, купит любимую «картошку», сварит крепкий кофе – и обязательно с молоком!
      
   И стихи на уроках будет читать – ну и что, что преподает математику? И научит-таки Витю Черных отличать синус от косинуса, а когда-нибудь... когда-нибудь встретит того, кто умеет не предавать.
 

                И, быть может, не стану пророчить,
                Где-то путник в нелегком пути,
                Но под светлую исповедь ночи
                Он надеется все же дойти.