Пойдем в Цветлин! гл. 9-11

 
                БРАНКО И СНЕЖАНА

                Из сорока лет, которые Игнасио  провёл в Бразилии, последние тринадцать были кошмаром по имени Бранко, его младшего брата.

Как и все молодые цветлинцы, выплескивавшиеся в самые разные страны, он поехал в Италию, потом  из Генуи отплыл в бразильский порт Сантос за кофе, каучуком, бытовой техникой, мягкой древесиной и прочим, чем богатая Бразилия снабжала Европу.

В том порту он вышел и на судно больше не вернулся. Вначале  поработал на автомобильном заводе между Сантосом и Сан-Пауло, потом отправился рубить для целлюлозного комбината в Монте-Алегри, штат Парана, мягкую древесину фернамбука и ипекакуану.

На заработанные деньги Бранко продолжал носиться по всей Бразилии - от восточного побережья до западного мыса Педро.

В Пернамбуко он встретил то, что буквально свернуло ему мозги. Девушка была необычайной красоты, доставшейся от далекой прабабки-кафусо, которая получилась от смеси индеанки из племени  чиригуано, по-видимому,  с последним голландцем, потому что на тот момент португальцы уже  изгнали из Пернамбуко их всех до одного.

Красоты одной этой кафусо хватило на триста пятьдесят лет потомства, среди которого было много шлюх, даривших свою красоту морякам в портах восточного побережья.

Девушка спала с Бранко, но уехать с ним отказалась, считая Европу лоскутным одеялом своей индейской прабабки. А Цветлина на карте она не нашла.

Огорчённый Бранко хотел забыться в работе, грузил палисандровое дерево для самой дорогой мебели в Европе, добывал с индейцами каучук из серинейры в бассейне реки Амазонки.

Там, в амазонском сельвасе, он заблудился. Племя индейцев камаюро, куда он случайно попал,  встретило его столь сердечно, что он снял с себя часы и золотую цепь и подарил одному из них, как оказалось, вождю племени. Вождь с тех пор заботился о нём, как о сыне.

Из молодых камаюро на тот момент никого не было, и Бранко некому было вывести из селения.

Если говорить об индейском плене, то это индейцы были в плену у буйного Бранко, который трижды  бежал от гостеприимных хозяев непонятно куда, и каждый раз им приходилось отлавливать его в непроходимом сельвасе, где он мог столкнуться нос к носу с незнакомым оцелотом.   

Через полгода появилась английская экспедиция, которой нужен был  носильщик, и племя с радостью отдало Бранко в носильщики.

Англичане вывели его к Трансамазонскому шоссе, откуда он уже добрался до брата. Тот работал архитектором в городе всё того же  восточного побережья.

Их мать строила в Цветлине большой дом, похожий на «викенд», на деньги, которые присылал Игнасио.
У Бранко, кажется, заканчивалось буйство крови, и он возвратился, чтобы  жить в материнском доме с братом.

Игнасио, издававший в Бразилии на португальском книги по архитектуре, печатавший сборники своих стихов, теперь всерьёз занимался живописью. Вернувшись, наконец,  на родину, он постарался купить себе дом подальше от Бранко.

В это время из Словении тем же путем возвращался отряд болгарских женщин, которым когда-то помог Штефан. Это был настоящий криминальный роман, в котором Бранко использовал весь свой опыт амазонского сельваса, при этом взял в плен болгарское сердце Снежаны.

Но не скоро он выпустил свой дух буйства - часами висел  высоко в небе на дельтаплане,  обозревая,  как ястреб,  Брежанские горы.

Тогда Снежана не находила себе места, зная, что он висит и над Флорианом, где всего-то три дома,  но где когда-то жила его первая любовь.

 Он привил яблоневому дереву семь разных сортов яблок,  это новое   цветлинское чудо символизировало  нынешнее  состояние Бранко, твёрдо осевшего на родной земле.

И это была четвертая пара нового Цветлина.

                ДАВОР И АИДА
               
                Когда юная Аида влюбилась в Давора, когда уже назад в Казахстан или в Россию для неё не было хода, когда целуя его левую серьгу в ухе и бриллиантовый пирсинг на волевом подбородке римского цезаря, она поняла, что любит этого  мужчину безоглядно как взрослая женщина, только тогда она  узнала, что её возлюбленный гробовщик!

Аида всю жизнь боялась  покойников и смерть как таковую. Ее родители попали в странную катастрофу, в ней подозревали их лучшего друга, с которым её отец начал свое дело – автомобильный сервис и продажу.

Её единственный  брат, бросивший из-за их с сестрой нужды последний курс юридического института, был убит при не менее загадочных обстоятельствах, когда с друзьями перевозил спиртное из России в Казахстан через границу.

Он был расстрелян в упор вместе с тремя остальными парнями, а огромная фура со спиртным словно растворилась в воздухе.

Всех её близких хоронил дядя по матери, но Аида не согласилась  перейти жить в его семью, а с его же разрешения как единственного старшего в их сильно поредевшем родстве, перебралась в Россию.

 Она получила новый паспорт,  гражданство, работала секретарем-переводчиком в небольшой фирме, хорошо зная языки: английский и немецкий, кроме,  конечно,  русского и казахского.

Но из года в год Аида лелеяла одну и ту же мечту – уехать далеко-далеко от пережитого ужаса туда, где нет смертей, где можно увидеть бессмертие воочию, прикоснуться ладонью к тёплой от солнца вечности. 

И по туристической путевке она вырвалась на Адриатику.

Давор встретил её на пути из Италии, когда она переходила ко второй  части путешествия.

Сердце гробовщика дрогнуло от необычайной свежести личика Аиды,  поразительно  живой красоты жизни - у Аиды была яркая смесь матери-казашки и русского  отца.   

Восхищённый Давор, похитил её у группы любознательных туристов, и сам не представлял потом, как ему удалось влюбить в себя эту девушку.

Несмотря на мрачность его профессии, его ценили в Цветлине за то, что был он незаменим в самый тяжелый час. Высокий, худощавый, очень сильный, он знал свое дело, нигде ему не обучившись, словно Господь поставил его бессменным часовым на границе жизни.

Если у  остальных цветлинцев были сады и нивы, свои леса и участки гор, то у Давора был необычный сад на склоне горы, который весь день освещало солнце.   

Он заготавливал землякам маленькие ладьи для большого путешествия в Вечность, провожая их на свой космодром, откуда у них был прямой путь дальше. «Дальше» Давора не касалось, жизнь после жизни он не исследовал, мужественно и честно выполняя свою работу на земле.

Кроме основного, он засаживал вечнозелёной туей и цветами последнее пристанище земляков, следил за порядком и чистотой всего кладбища, но, когда он выходил за пределы сада мёртвых, то был  весьма жизнерадостным человеком.

Вечерами он играл с друзьями в карты, причём, в Цветлине играли не на  деньги, памятуя о графине Юлиане, а строго на престиж победителя, командами  по двое игроков.

Друзья Круно и Бранко решили придать «гробарю» некоторую праздничность, прокололи ему левое ухо и повесили золотую серьгу. Не ограничившись этим, они украсили бриллиантовым пирсингом ямку на его волевом подбородке.

Украшенный Давор не знал, что так Бранко воплотил свою память о пирсинге на животе прекрасной бразильянки из порта Пернамбуко.  С его чувством собственного достоинства он попросту не мог подозревать столь легкомысленного коварства Бранко.

Аида вначале была до ужаса потрясена его профессией, но гробовщик был трогательно нежным  с возлюбленной, к тому же,  его чёрные ладьи простаивали закрытыми в сарае - никто в Цветлине не собирался в ту дорогу.

 Давор всё своё  время отдавал Аиде, и она забыла об обратной стороне человеческого бытия, а позднее на смену мучившему её чувству пришло иное понимание перехода из мира видимого в невидимый.

Он научил девушку не только уважать, но даже любить смерть как продолжение жизни, рассказывая о многих её таинствах.

Не раз бывало так, говорил он ей, что именно ему, а не падре, доставались те последние, драгоценные мгновения жизни, когда человек стоял уже за порогом, но что-то ещё связывало его с жизнью.

Точно  так же много мертвецов живёт среди живых, одни помогая, другие, отравляя им жизнь, - объяснял  он возлюбленной.

Со временем Давор, стоявший как воин у последней черты, стал казаться юной Аиде самым мужественным и сильным человеком из всех, рядом с которым она нашла забвение от своих мучительных воспоминаний.

И это была седьмая, самая счастливая пара в Цветлине.

                И  ВСЕ ЛЮБИТЕЛИ «BELOT»               

               
                Цветлинские матери, вырастившие своих сыновей, чаще всего в бедности, теперь получали от них со всего света не только деньги на еду, ремонт или достройку домов, но и дорогие подарки. 

Мариан прислал неграмотной матери Любице часы, да не какие-нибудь, а  швейцарские, и теперь все цветлинцы считали своим долгом постоянно спрашивать её о времени.

Любица, однако, быстро нашла выход – она протягивала вперед руку и с лёгкой небрежностью произносила: «Посмотри сам!».

У цветлинцев были открыты не только души, но все входные двери были со стеклом и редко у кого закрывались на ключ. Воровство никогда не заглядывало в Цветлин.

Перед Рождеством падре обходил свои владения, кто не мог дожидаться его в доме, оставляли  двери открытыми, и на их внутренней стороне появлялась очередная наклейка с образами и библейскими сценами.

Кто сколько мог, оставлял на видном месте свое пожертвование храму. Католический бог, посещавший своих овец через падре, судя по отсутствию катаклизмов в Цветлине, был вполне доволен  их набожностью.

Всех цветлинских мужчин можно было увидеть вместе, когда выпадал обильный снег, и они выходили на свою единственную дорогу, ведущую резко вверх от начала села до дома Штефана и дальше, в сторону еще меньшего села
за горой.

Туда, как замечали новые жительницы Цветлина,  изредка поднимались  роскошные автомобили, которых ничем, кроме как генетической памятью, нельзя было связать с чёрными, обрушенными  временем, деревянными постройками.

И одинокий пес, верный кому-то одному или всему селу, остался исчерпывающей фауной уже несуществующего села.

Ночами сквозь вой ветра прорывался его тоскующий зов, на который отзывалась  сострадательная Мицика.

Цветлинца можно было встретить в любой стране мира, где ему подходила  работа. Но сердцем цветлинского мужчины можно было овладеть только в Цветлине.

Так устроил сам Господь, и он вполне нёс ответственность за этот порядок в судьбах своих подопечных.

Из Испании домой вернулся Милан с уругвайской женой Эстер и её трехлетней дочуркой, которая неожиданно заговорила на хорватском, да так чисто, что все диву дались.

У Хорватии с Уругваем не было визового соглашения, поэтому в Цветлине они жили по визе, которую получили в Словении, куда выезжали всякий раз, чтобы продлить.

И это была по счёту пятая пара нового Цветлина.

Шестой парой были  Звонко, Звонимир, и Оксана-украинка.

Время от времени наезжал «Горан-полицай», проверявший срок годности виз, но даже Лене дружное цветлинское сообщество помогло не иметь проблем.

Одинокими пока оставались Матей, Франьо, Бруно, Фабиан, Даниэл и… обособленный Игнасио. Однако он был более чем другие цветлинец, потому что увёз цветлинский мужской принцип за моря и океаны в солнечную Бразилию, с ним же через сорок лет вернулся.

Кроме дома Иво и Габриэла,  было ещё одно общежитие строптивых – трое братьев в большом  двухэтажном доме,  с балконами и удобствами «викенда»,  который издалека поддерживали средствами две замужние  сестры и четвёртый брат, пожертвовавший собой для женитьбы, чтобы не иссяк их род  по мужской линии.

В  уютном холле этого сугубо мужского дома  собирались цветлинские холостяки на ежевечерние  турниры  по игре  в «belot».  Не обходилось, конечно,  без векии,  чтобы снимать напряжение игроков и болельщиков от большой игры.

Иногда, расчувствовавшись,  они пели гимн, который когда-то написал влюблённый профессор, изгнанный  из этих мест - влюблён он был в жену мэра.

Но гимн остался, и любители «belot» вдохновенно пели:

«Прекрасный Цветлин - мой мир и мой дом…».