Пойдем в Цветлин! Гл. 18

               
                НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ               

               
                Вечерами, отцепив от себя массагетскую царевну и пригубив с друзьями  глоток-другой вина, принесённого Штефаном после очередной игры от любителей «belot», я шла в свою комнату, чтобы за столиком у окна почитать из ноутбука что-либо из того, что заложила  в Москве перед отъездом,  или просто ощутить себя в ночном мире Загорья.

Отведённая мне комната располагалась в торце дома, из её большого окна я могла видеть только подножье штефановой горы и развилку: днем по левую сторону были видны на горах и в низинах другие деревни, их сады, нивы и виноградники.

Я уже говорила, что вправо  дорога вела  только к цветлинским виноградникам, а дальше становилась тупиком, потому что, огибая гору, она шла к тому самому селу, которое ночами будоражило мир голосом своего единственного живого существа.

Тем поздним вечером отчётливо проскрипел снег под неторопливым, даже тяжеловатым шагом человека высокого роста, которого я увидела только со спины.

В цепи ночных фонарей улицы последний был вровень с торцом этого дома, он  высветил человека, когда тот уже сворачивал вправо,  и хотя он шёл не быстро, всё же чувствовалась его целеустремлённость.

Я знала, что зимой в ночи никто никогда не ходил в ту сторону, и стала ожидать,  что он  сразу же повернёт обратно.

Не дождавшись его возвращения, я заснула, как всегда защитив себя от еженощного перелая пса и Мицики музыкой из крошечного радиоприемника с наушниками.

Перед рассветом что-то толкнуло моё сердце и заставило вскочить. Отбросив наушники, я отчётливо  услышала скрип снега и осторожно прильнула к окну. Те же шаги, только ещё медленней и тяжелее при спуске.

Человек  шёл обратно и нёс на руках что-то большое. Какое-то длинное тело было явно тяжёлой, но мягкой, полусвесившейся ношей, и было непонятно, это зверь или человек. 

Где-то тихонько взвизгнула Мицика, но не залаяла. После того, как стих скрип шагов, установилась мёртвая тишина.

В коридоре мы столкнулись со Штефаном,  каждому из нас было что сказать, и мы зашли в пустую комнату с выходом на летнюю террасу над двором.

Я рассказала о ночном походе человека и могла поклясться, что человек нёс или что-то живое, или то, что прежде было живым.

Штефан сказал, что он точно так же не мог заснуть, как и в ту ночь, когда бесновался пёс за горой, а  всем приснилась графиня, подавшая каждому свой ужасный знак. И было это накануне убийства Аиды.

Быстро одевшись,  мы  вышли на дорогу и тут же увидели на снегу заледеневшие капли крови. Тонкая дорожка кровавых леденцов тянулась через весь спуск… к дому Давора.

После этой ночи никто не видел Давора сравнительно долгое время, чтобы цветлинцы могли оставить это без внимания.

И хотя в Цветлине строго соблюдается личная независимость человека и допускается существование личных тайн, всё же выяснение всех обстоятельств было поручено Фабиану, относительно не занятому и не очень пьющему.

Несмотря на то, что над домом Давора вился крепкий дым, этот цветлинский барометр состояния хозяина, дверь была захлопнута днем и ночью.

Фабиану оставалось пытаться  проникнуть глазом в любое отверстие - сквозь щель жалюзи или окно на балконе  второго этажа. Но все его старания были напрасны, пока однажды сам Давор не дал такую возможность, оставив приспущенными жалюзи.

Он сидел в холле первого этажа лицом к камину. В руках у него был лист бумаги, он явно что-то читал, возможно, написанное им же.

Эта картина сама по себе не могла удивить Цветлин, ибо Давор был почти философом, а после гибели Аиды мог стать поэтом, вторым Петраркой, чтобы вечно воспевать любимую.    
 
Если бы эту картину не дополняло нечто удивительное: рядом с креслом сидел огромный   пёс,  внимательно слушал Давора и преданно смотрел ему в глаза, боясь пропустить слово. И, словно боясь, что может потерять Давора,  держал лапу на его колене.

Фабиан доложил собранию любителей «belot» всё, что увидел, и мужчины приняли такое обстоятельство как право
Давора побеждать своё одиночество, потому что все точно знали, что Аида была и осталась единственной возлюбленной Давора, постигшего все человеческие пути и здесь, и там, куда она ушла.

Случайно я стала свидетельницей того, как Давор, всегда стоявший на той таинственной черте, за которой останавливается время, шел на помощь другому такому же стражу,  чьё безжизненное тело он принёс той же ночью.

Возможно,  Давор, трагически потерявший  свою любовь, был  той щелью, через которую мог проникать призрак в надежде сохранить безжизненный цветлинский Принцип.

Вдвоём они смогли  победить графиню, но в какой схватке пёс потерял так много крови и едва не лишился жизни, знали только эти двое. Давор  выходил пса,  с тех пор они были неразлучны. 

Отныне эта история как продолжение истории любви Давора  к Аиде будет легендой Цветлина.