Лавочка

               
               
                Лавочка

Настоящий писатель взялся бы за эту историю так: «Однажды весною, в час небывалого жаркого заката…», но Вероника Суворова, начинающая сказочница и фантазерка, занялась описанием всего лишь лавочки, что стояла вовсе не на Патриарших прудах и даже не в Москве, а среди пышных акаций,  что когда-то завез в Одессу один из её знаменитых правителей. 

Лавочка не давалась.

Эпитеты, сравнения и особенно глаголы, должные придать картинке некоторое движение, превращались в скучные штампы и банальности. А ведь вокруг, давая вдохновение, буйствовала тюльпанами весна, предлагая на выбор и молочные облака, небрежно разбросанные по небу, и клейкую листву, еще не утратившую сияние нежного лака,  и даже короткую грозу, испугавшую лишь привередливых кошек. 

В комнату заглянула мама и, продолжая болтать с кем-то по телефону, жестом показала на дверь. Пора обедать. Мероприятие это лучше не пропускать. Пансионат, где они отдыхали, хотя и считался недешевым, но так называемый «шведский стол» на поверку оказался не совсем «шведским», то есть угроза остаться голодными подстегивала к активным действиям.

Вероника, несмотря на свой интерес к литературным упражнениям, что традиционно предполагало бледный вид и склонность к пище духовной, покушать любила, что самым естественным образом отразилось в пышности ее форм.

— Ну, — спросила за столом мама, — описала свой дуб?

— Почему дуб? Лавочку.

Мама засмеялась:

— Эх, поколение молодое, не пуганное! Вот в наше время описание дуба из романа Толстого должен был знать каждый школьник. Наизусть. Э-э-э… как там…, — после нескольких попыток оживить в памяти хоть пару строк, удивленно сообщила, — Надо же, ни слова не помню, — и вернулась к прежней теме, —  Ну, и что твоя лавочка?

Вероника лишь отмахнулась, захватив тарелку с аппетитными чесночными пампушками к украинскому борщу.

— Потом, потом…


Лавочку, расположенную в стороне от главной аллеи, отыскала мама, захотевшая вдруг уединенности. Здесь было так тихо, что даже шум от соприкосновения автомобильных шин со старинной брусчаткой Французского бульвара не казался ревом взлетающего самолета, а напоминал слабое шуршание набегающей на песок волны.

И в тот же день на этой самой лавочке они познакомились с Игнатом, седовласым мужчиной лет пятидесяти, внешность которого была бы совершенно неприметна, если бы не глаза — яркого василькового цвета, снисходительно смотревшие на все происходящее вокруг.

— Просто Игнат, милые дамы, — представился он, — просто Игнат. На отдыхе вполне можно обойтись без скучных подробностей.

Но кое-какие уточнения мама все-таки получила. И они ей понравились. Москвич, интеллектуал и, самое главное, работает редактором в одном из специализированных журналов, что пишут на экономические темы.

Ключевым словом для нее стало слово «редактор».

Все дело в том, что Вероника, завалив в зимнюю сессию часть экзаменов, а посему вылетевшая из института, что второй год обещал сделать из нее бухгалтера, собралась поступать снова, но уже совсем в другом направлении, выбрав филологический факультет.
Столь странный переход от цифры к букве, нельзя сказать, чтобы случился уж совсем неожиданно (Вероника еще в прошлом году завела себе странное хобби — сказки сочинять), но все равно застал маму врасплох. Бухгалтер, думалось ей, профессия устойчивая, при хорошем стечении обстоятельств даже денежная, а филолог — так, ерунда, не имеющая никакой практической ценности. Наверное. С другой стороны, дочке в армию не идти, можно попробовать и другие варианты.

Такая вот мама досталась девочке, демократичная.

Но сомнения оставались. И тут вдруг — Игнат, наверняка владеющий информацией изнутри. Пусть не в книжном бизнесе, но все равно где-то неподалеку.

Просто подарок судьбы.



Игнату роль подарка судьбы понравилась.

Хоть какое-то развлечение в этой сонной курортной жизни: в мае, как правило, отдыхают люди пожилые, озабоченные здоровьем и диетами, а тут сразу две симпатичные особи женского пола, к тому же нуждаются в его советах.

Замечательное занятие — советовать.

Так собственную значимость поднимает!

А чтобы было с чего начать, пригласил обеих дам в знаменитый литературный музей, дабы на примерах продемонстрировать важность работы со словом. Маме, а ее Игнат уже запросто называл Леночкой, музей показался невероятно скучным, зато Вероника, затаив дыхание, рассматривала слегка запыленные старинные фолианты, вглядываясь в знаменитые и не очень лица.

— Как жаль, что литература раньше принадлежала в основном мужчинам, — заметила она, — женских имен совсем мало.

— И это, наверное, правильно, — осторожно прокомментировал Игнат, — сочинительство занимает очень много времени, этим надо жить и не отвлекаться на мелочи, а вы, дорогие мои, это я вообще о женщинах, слишком заняты обустройством личного счастья. Уют, пироги, детки и все такое прочее.

Вероника, еще не утратившая подросткового максимализма, тут же с ним не согласилась, заявив, что современные писательницы скоро всех авторов  противоположного пола заткнут за пояс, потому как прогресс не стоит на месте и все отвлекающие от творчества моменты уходят в прошлое.

— Да, да, — поддержала дочку мама, — время на стирку, готовку и добывание продуктов тратится гораздо меньше. 

— Если бы дело было только в этом…, - задумчиво произнес Игнат, - Вот совсем недавно в поезде от нечего делать полистал детектив одной, так сказать, писательницы, что стряпает истории, руководствуясь только своей женской логикой. Пока до сути доберешься, увязнешь в рецептах приготовления курицы и описаниях сумочки. И вот что меня просто умиляет: обязательно — хороший конец. Все счастливы и будут жить долго. Чмоки, чмоки.

Мама тактично промолчала, а Вероника со всем азартом молодости вступила в спор, утверждая, что нет разделения на женскую и мужскую литературу. Есть качественная и не очень. И очень даже полезно, что в женских романах замечательно все кончается. В мире станет больше счастья. Потому что ученые доказали, что мысли наши — материальны. И это уже давно не новость.

Может быть, — добавила она,— мы все так тяжело, трудно живем потому, что писатели мужчины завалили нас своими сценариями жизни, где много стреляют, пьют, ну, и вообще, — тут она слегка смутилась, — сплошной мужской цинизм.

— Сдаюсь, сдаюсь, — примирительно сказал Игнат, и не смог удержаться от еще одного комментария, — извините, милые дамы, но относиться серьезно к тому, что мысль материальна, я не могу. Уж, увольте! Это просто смешно.

Вероника, посмотрев на него с легким презрением, буркнула:

— Понятно, вы еще не готовы взять на себя ответственность за свои мысли. Чисто мужская позиция.

Тут вмешалась мама, которой как обычно хотелось мира и спокойствия, и чтобы переключить разговор в спокойное русло, она предложила:

— А вы возьмите и сочините по маленькому рассказику, каждый — в подтверждение своей позиции. Ну, что-то вроде состязания.

— Тема? — сердито уточнила Вероника.

— Да вот хотя бы эта лавочка, — легко включился в игру Игнат, — пусть будет главной героиней. И, смешно сложив руки домиком, добавил: — Вероника, простите меня, пожалуйста, я больше не буду.

Все рассмеялись и пошли ужинать, чтобы потом, уже вечером, когда зной, путаясь в листве, отступит за морской горизонт, вернуться на лавочку и полюбоваться южным закатом. Здесь в Одессе солнце медленно сползает не в море, а теряется где-то за крышами домов, лениво цепляясь лучами за верхушки деревьев.

Вероника, озабоченная построением сюжета, смотреть на игрища светила не пошла, а мама Леночка с Игнатом совсем неплохо провели время, причем, разговоров на литературные темы меж них не было.
 

В первый день, когда давали борщ с пампушками, Вероника не смогла извлечь из себя никакого сюжета. На следующее утро, во время прогулки по Дерибасовской что-то в голове у нее стало проясняться, но пока расплывчато, неопределенно, то есть история вроде бы и придумалась, но явно не хватало красок. Потом был третий день, когда она за полчаса сочинила сказку и весь вечер наводила в ней порядок, вычеркивая штампы и выправляя стиль.

На четвертый день состоялся обмен рассказами.

Лавочка оказалась занята. Немного подумав, Игнат пригласил Веронику с мамой в одно небольшое кафе, но попасть в него можно было, лишь пройдя наискосок через территорию соседнего санатория. До кафе они не дошли, потому как свернули не на ту тропинку и неожиданно оказались возле старого обветшалого замка, с башнями и полуразрушенными балконами.

—  Девятнадцатый век, наверное, — предположил Игнат, разглядывая фигуры каких-то, судя по одеяниям, античных нимф.

— Не-а, — двадцатый, довоенные годы, — уточнила мама, указав взглядом на стоящую неподалеку гипсовую скульптуру, изображающую девушку с обручем, покрашенную крупными небрежными мазками в белый цвет, причем, чья-то стыдливая рука дорисовала на ней коричневой краской трусики и бантик в косе.

Вероника, впервые увидев такую красоту, пробежалась по аллеям, снимая на мобильный все скульптуры подряд: и спортивного юношу с мячом, и оленей с безумными глазами, и Ивана-царевича, что шагал навстречу своей Василисе. Некоторые детали и на этих фигурах были дорисованы все тем же дивным цветом, что остался, видимо, от покраски полов.

Игнат с мамой,о чем-то тихо беседуя, следовали за ней.

А наткнувшись за вполне современным корпусом на заброшенный фонтан, в центре которого среди проросшей травы в трагической позе умирающего лебедя замерла гипсовая балерина, они решили остаться здесь. Причудливая смесь времен вполне подходящая декорация для литературных опытов.

Вероника, пробежавшись глазами по листкам Игната, удовлетворенно хмыкнула:

— Примерно так я и думала: главный герой, типичный представитель среднего класса, но с эстетическим уклоном, то есть в его активе имеются два хороших костюма, копия «Квадрата» Малевича, планшетник и новая иномарка, взятая в кредит. Амбиции, подкрепленные силой воли и решительностью, агрессивность и немного авантюризма. В финале — сломанная рука и новое знание, которое он теперь пронесет через всю жизнь: темной ночью сидеть на лавочке небезопасно. Все. 

— Да, детка, влепила ты мне наотмашь…, — Игнат развел руками, — сурово!

— Талантливые люди не подарок, — вежливо сообщила Вероника, — ну, а вы что скажете?

Игнат, положив ногу на ногу, взял в руки несколько тетрадных листков, исписанных круглыми буковками, после чего важно произнес:

— Текст, написанный в жанре сказки, представляет собой увлекательное повествование, в котором простая лавочка умеет влиять на судьбы тех людей, кто проведет на ней хотя бы полчаса. Немного философии, эмоций и, конечно, трогательный финал, где героиня наконец-то обретает свое женское счастье. Безупречное произведение. И, вообще, я сдаюсь!

Но Вероника обиделась.

— Это нечестно, — сказала она, отводя глаза в сторону, — на самом деле, вы так не думаете, а надо мной просто смеетесь.


Когда на следующий день Игнат, пропустив и завтрак, и обед, появился в столовой лишь к ужину, Вероника застыла с поднесенной ко рту ложкой — правая рука мужчины была в гипсе.

— Лавочка, — виновато улыбнувшись, пояснил он, — никого не трогал, сидел, «починял примус», а тут вдруг этих буйных принесло, с пивом, ну и… мне тоже досталось. Вероника, ты оказалась права — мысль ужасно материальна!

— Просто гулять надо там, где хотя бы на один фонарь больше, — с некоторой долей иронии прокомментировала девушка, но все равно было заметно, что ей немного не по себе, — давайте, я вам чай принесу, а то ведь одной рукой управляться сложно.

— Да уж, милая, принеси, старичку чаю и булочку в качестве компенсации за мои моральные и физические мучения, — сделав страдальческое лицо, но весело посматривая по сторонам, развлекался Игнат.

На что Вероника ему заметила, что особого повода для веселья она не видит, а ему советует срочно навести порядок в собственной голове, потому как любая неправильная мысль, да еще записанная и прочитанная вслух, что значительно усиливает ее действие, может привести к еще более неприятным последствиям.

— Леночка, — простонал Игнат, — она меня добила. Хоть вы-то меня пожалейте. Я теперь боюсь вообще думать — а вдруг сбудется? Скоро стану умственным инвалидом.

— Все тот же неправильный подход, — ехидно сообщила, наморщив носик, Вероника, — надо было сказать: «Спасибо за помощь. Я теперь транслирую в мир только позитивные мысли, то есть я здоров, смел и как никогда удачлив».

Вероника встала из-за стола и, помахав им рукой, сообщила, что отправляется на дискотеку. Для разнообразия.

Мама проводила ее долгим взглядом, в котором явно присутствовала гордость за дитя, умное не по возрасту, а Игнат в притворном изнеможении откинулся на спинку стула.

— Знаете, Леночка, я, наверное, завтра утром  с вами на экскурсию не поеду, надо немного в себя придти. Не обижайтесь, ладно?! Я весь такой травмированный…. Посижу себе на пляже, на солнышке. Может, какое просветление и на меня снизойдет.

Но случилось так, что экскурсию неожиданно перенесли на послеобеденное время, что-то там с автобусом, и Вероника с мамой тоже отправились на пляж.

Несмотря на то, что вода в мае еще прохладная, любителей понырять и поплавать было предостаточно. Среди этих смельчаков Вероника сразу заметила Игната, который уже подплывал к пирсу. Гипса на его правой руке не наблюдалось. Да и рука, судя по скорости, с которой он обогнал пару дамочек на матрасах, находилась в прекрасной форме.

Игнат, пойманный с поличным, поначалу, конечно, сконфузился и даже попытался муляж из бинтов, вытащенный из-под его рубашки, приделать обратно, но потом решил все-таки покаяться:

— Виноват! Вероника, не обижайся, просто хотел тебя порадовать, ну, подтвердить, что мысль материальна. Боюсь, что здесь в Одессе воздух замешан на шутках и юморе слишком круто. Так и хочется какой-нибудь розыгрыш учинить. Вот я и... Но не очень удачно.
Обещаю, клянусь, что все оставшиеся мне для отдыха дни буду вас с мамой баловать, вымаливая прощение. Прямо сейчас и начну.

Выкинув бинты в урну, Игнат проводил их до любимой лавочки и ушел, но обещал скоро вернуться. С сюрпризом.

Вероника, еще не определившись, как ей все-таки реагировать на подобные розыгрыши, сказала:

— Типичный представитель мужского племени, предсказуемый до жути, небось, за цветами побежал…

Мама Леночка, достав из сумки расческу и зеркальце, ничего не ответила. У нее на этот счет сложилось иное мнение.

На тропинке появился невысокий мужичок в шортах и без майки. Скудность его одежды компенсировал лиловый синяк на скуле. Правая его рука, согнутая в локте и засунутая в специальную повязку, была в гипсе. Покрутив головой в разные стороны, он прислонился спиной к дереву и осуждающе посмотрел сначала на растерявшуюся Веронику, потом на ее маму, у которой лицо сделалось несколько напряженным.

— Девки, — немного подумав, молвил он, — зря вы тут сидите. Место нехорошее! Это я вам точно говорю. Не верите?! Щас расскажу все по порядку. Сижу здесь вчера, вот на этой самой лавочке, ну, часиков в одиннадцать. Темно уже. Жду. Баба ко мне должна была придти. А тут вдруг эти, с пивом, из кустов вылезают. Лет по восемнадцать. Но злые! Прям без всяких слов скинули с лавки и ну валять. Руку вот сломали, морду испортили. И спрашивается за что?! А просто так. Размяться им захотелось.

Мужичок, заметив, что его внимательно и даже с сочувствием слушают,  отлепился от дерева и уселся рядом, начав свою историю снова, но уже с новыми подробностями.

Где-то примерно на середине рассказа появился Игнат. Без цветов. Но с довольной физиономией, которая очень быстро поменяла свое выражение.

— Разыгрываете?! — недоверчиво спросил он, посмотрев на чужую забинтованную руку, — в отместку?

Вероника, с трудом сдерживая смех, убежала, сославшись на усталость, а мужичок, мигом оценив ситуацию, тоже ретировался, оставив Игната с Леночкой наедине.

— А я билеты в оперу купил, возле столовой, где мы на экскурсии записывались, — пробормотал Игнат, ошарашенный увиденным, — на завтра.


Уже поздно вечером вернувшись в свой номер, он вытащил из блокнота сложенные вдвое несколько листков с аккуратными круглыми буковками.
Два раза перечитал один и тот же абзац, в котором сказочница Вероника написала: «и лавочка, сложив свои морщинки - складочки в некое подобие улыбки, ласково посмотрела вслед удаляющимся силуэтам. Мужчины и женщины. Только что она подарила им знакомство. И, возможно, счастье…»
Игнат задумчиво подчеркнул карандашом несколько предложений. Потом поставил знак вопроса. Но он ему не понравился — стер, заменив на четыре восклицательных.