Старинные бабкины часы

Старинные часы. (Исправлено и отредактировано Эльзой моим ангелом пера)

 Рассказ.

 Бабушка одна приходила. Утресь.   Это она так говорит: «Утресь».

-Поздорово  поживаете, Евгенич.

-Ну  и вам здоровья.

Кивнул головой,  приложил руку к сердцу по старой оставшейся от Отца привычке. С детства, подражая ему, все время так здоровался с людьми. Бывало, улыбнется так, и ему в ответ улыбнутся, было что-то в его улыбке  неуловимо доброе и открытое, и большое. Именно так, большое, такое слово, что объяснит все.

 -Вота часы сломала, мыла давяча, пыль протирать стала и с оклада-то оторвала.

Протянула мне кусок медного оклада с вычеканенными на  нём образами. Миниатюрно выполнено, красиво, амальгама стерлась от времени, толи медь,  толи дешевая бронза, чеканено руками, видно с внутренней стороны, по неровностям.

 -Они хоть ходят? - спрашиваю, сам понимая, что вряд ли починю такое ветхое старье, тут,  наверное, и шестерни из меди с такой выработкой,  что едва цепляют друг дружку.

 -Да я все время подводила, всю жисть по ним живу, с тех пор как Батюшка с фронта не пришел.

 Глянул я на старушку и понял - неспроста пришла.  Она молчит,  руки трясутся, в глазах слезы. Может, и шли часы, и были страшно дороги как память, и стали чем-то большим, нежели механизм.  Вдруг как-то внутренне понял, что они её время отмеряют и остановиться им никак нельзя. Это такая магия веры  человеческого привыкания к старой доброй, проверенной вещи,какая висит на стене из века в век, и даже след от неё остается. А если она снята с  насиженного места, то значит что-то ушло.  И есть в них, таких вещах, уже что-то живое, неотъемлемое  от дома,  от его духа, от памяти о людях, которые в нём жили.

 Ну, думаю, я не я  - пропадай душа.. Починю, раз такое дело.

 -Ну, пойдем в гараж, чего томить, все одно - припой надо,- говорю я и показываю рукой,  куда идти.

 Зашла в мою убогую мастерскую, все осмотрела, перекрестила все углы и говорит:

 -Ты, наверное, еврейской веры-то? Ну про вас же все время так говорят, дескать вы еврееваты, Не обидься тольке.

 -Ну, веры-то у меня много, - усмехаюсь, глядя на  бабку. - В Единого верую. А куда нам деться?

 Сам  чищу тут верстак. Обмел пыль щеткой,  часы положил, свет настрполил, опять же фартук надел.. Достал с полки тонкий инструмент, отвертку тонкую, щипцы хирургические, удобная в такой работе вещь, я вам скажу.   Небольшую старинную струбцинку,  медную, пинцет опять же, тоже хирургический,  еще с советских времен,  доставшийся мне от дядюшки ветеринара. Другую нужную амуницию..

 - Я,ить,чо спрашиваю-то,  про еврейску веру-то. У вас, евреев, дети умны да бабы довольны.  Не смущайся,Евгенич, скажи, мне по старости можно все  говореть. Чай,обрезанай? У меня муж-то обрезанай был.. муслиманскай. И веры мусульманскай,- бабушка лукаво улыбается. - А человек был хорошай,  ласковый,  помер уж, нынче как двадцать лет будет.

 Я улыбаюсь,  свое делаю. Глянул на часы и обомлел,  начало двадцатого века, ручная работа, лиственница окованная медью (а может и сырой бронзой, тут не поймешь сразу с кондачка). Чеканка ручная,  изображены сцены из библии, с Богородицей связано...  Механизм добротный,  только залит подсолнечным маслом, которое с годами превратилось в олифу.  Затвердело, образовав валики черные, липкие,  вокруг  осей.

Надел  на голову лупу, она у меня на ремешке с рычажком,  стал изучать. А бабка тем временем мне всю свою жизнь рассказала, пока я всматривался в механизм. Задушевно так, не громко, говорила. И про  отца моего вспомнила, так видать повелось что меня с ним  сравнивают те кто его помнит, А сына всегда с отцом сравнивают люди, особенно  если  отец был известным и уважаемым, Достоин ли памяти?

 -Я, Евгенич, твоего батюшку знала. Красивый такой парень был. Высокой, стройнай,  охвыцер, образованный.  Посля войны  приехал,  аккурат в году 56-ом, волосы у яго белы с рыжа чуть,  назад зачесаны. Теперь таких нету людей, красивы были мужики. А нынче другой человек пошел. Ой, другой, не пойми как и одеты, и вольны,  характеру в их нет,  не трудящиеся. 

Вздыхает.

- Думаю,  когда он парнем-то был, сколько же тебе было? Я ведь у него родился,  ему далеко за сорок  было, да и мне уж 40 минуло.

Я смотрю в часы-то,  а она меня своей рукой по голове гладит.  Одной рукой,  украдкой так, словно жалея.

 -Ты сделай на место все, мне по ним помирать...  - шепчет.

 Ну что ж, отквасил я шестерни, грязюку убрал, феном женским просушил, оклада кусочек припаял, раскрошил таблетку аспирина прямо на стык и запаял...  Посреди теремка,  аккурат в центре образ богородицы, маслом выполнен, его немного почистил скипидаром, а больше не стал править.

 -Ну,  давай, бабушка, говорю,  заводи свой  "брегет".

Она ключик вставила, бережно так покрутила, и пошагал маятниковый волосок колебаться.

 Вытаскивает на верстак бутылочку да пачку заварки, да сигареты "оптима".

 -Вот,- говорит, - не погребуй,  мастер. 

 Сама голову мою берет и целует в лоб.   У меня все смешалось внутри, на глаз слеза навернулась.

 -Пойдем, бабушка, провожу тебя,- только и сказал.

Она перекрестила меня и ушла.

 Пойду выпью стакан. А чего?