Северные сказания

 По рассказам моей матери


   Немытая глубинка России. Далекие времена. Начало двадцатого столетия. Еще правит Российский самодержец, царь Николай Второй.
Вятская губерния. Край России. Село Калиничи. Красивая северная земля с холмистым ландшафтом. Недалеко, если идти на восток, начинаются пушистые еловые леса. А если ехать еще дальше и дальше, то будут видны Уральские горы. Зимой много снега и под Рождество бывают трескучие морозы. А в северной части неба иногда вспыхивает северное сияние. Небольшая речка бежит подо льдом у села, окаймленная болотистыми лугами, да большая дорога, которая  идет с севера на юг - вот и все, что связывает село с внешним миром. Но это еще совсем не безлюдная таежная глухомань. Тайга - далеко на севере. А здесь - благодатные пойменные места, где на полях растет рожь, горох, овес, ячмень, репа, огурцы и картошка.  За речкой в лесу летом бывает много грибов и ягод. А луга и поля стоят разукрашенные яркой палитрой северных трав и цветов. Но зима с ветрами, метелями и глубокими сугробами ровняет и прячет под белой «шубой» все эти земли и реки, и села, и поля, и лес.
   Село небольшое - на несколько десятков дворов. Дома бревенчатые с крепкими высокими заборами, как крепости, где и хлев с сеновалом, и амбар, и сарай для свиней и птицы рядом, и соединяются между собой внутренними проходами, потому что снега здесь бывают нередко по пояс. На улице за забором  калитки лавочки, чтобы иной  раз  посидеть и посудачить словоохотливым бабам. Возле лавочек обязательно растет какое-нибудь дерево: береза, рябина или черемуха. В заборе большие въездные ворота, через которые летом выгоняют на пастбище скот, а зимой, на лошадях, запряженных в сани, выезжают в город или в лес, для заготовки дров. Каждый селянин держит скот: корову, овечек, лошадь, свиней, гусей, курей; имеет огород и наделы земли для зернобобовых: ржи, ячменя, овса, гороха.
   Тимкины жили как все: в среднем достатке. Семья многодетная - девять человек: шесть дочерей и один сын Алеша. Отец - Никифор, мать - Евдокия, дочери, по старшинству: Александра, Глафира, Августа, Даша и Санька рождались, как по заказу - через год-два, и потом нянчили и обслуживали сами себя, помогая взрослым в хозяйстве. Старшей, Александре, было 17 лет, она была уже «на выданье». Была красива лицом, фигуриста и сноровиста в работе. Сама косила серпом и косою хлеба и траву на полях наравне с мужчинами, правда, печь хлеб не могла -  не научилась, за нее это делала мать.
   Никифор, отец ее, был хорошим семьянином, любил мать и дочерей, особенно Сашу, умел играть на гармошке и иногда играл на свадьбах, и тогда напивался, и Саша тащила его еле живого с гармошкой через все село домой.
    Но это было не часто: село небольшое, дворов мало, а женихов, тем более, не было. Невест приезжали сватать из других сел. Молодые девки постоянно на Рождество и Святки в селе ходили гадать: кто, когда выйдет замуж и за богатого или бедного. Договаривались на «посиделках»  или «вечеринках». Вечеринки устраивали у кого-нибудь дома, пели, танцевали под гармонь или балалайку, или собирались  подруги просто поговорить, посмеяться, повязать вместе.
Вот и сегодня, на Сочельник, перед Рождеством, девчата собрались вместе у Сашиной тетки Василины. Она была вдовой, одинокой, умела гадать, врачевать и колдовать. Василина наставляла девочек:
- Подбегаете ко рву в полночь, по одиночке заголяете задницу, садитесь на краю рва и ждете. Если вас кто-нибудь тронет за ягодицу рукой - значит в этом году выйдете замуж. Если перчаткой - значит купец, или богатый, если голой рукой, то бедный - голодранец, а если ударит бичом, то это уж точно ямщик, цыган, или вор-конокрад. Девки смеялись, но сердечко-то у каждой екало   -  все-таки страшно ночью да в одиночку сесть над ямой.
   А молодые ребята точно знали, что девки пойдут гадать  от пацанов, которые ко всем забегали и все про гаданье «пронюхивали». Васька Первухин, Митька, Савелий да Иван Зарубин взяли, кто кнут, кто перчатку, кто рукавицу шубную и пошли ночью ко рву. Сели туда заранее, за огородами, и стали ждать, потихоньку посмеиваясь. Вот часы с гирями у Василины пробили полночь, и девки, смеясь и повизгивая от страха, побежали ко рву. Первая, сверкнув задницей, села Фрося, ее пощекотали перчаткой, она довольная прибежала к девкам и стала рассказывать, что ее жених будет купец. Следующей побежала Саша, ее кто-то погладил шубенкой.
- Это свой мужик к тебе будет свататься, - тараторили девки, смеясь. Когда же над рвом присела Дуня, Савелий, задохнувшись от хохота, «ляскнул» ее голой рукой. Дуняша, плача, прибежала к подругам и начала жаловаться на свою незаслуженно обделенную судьбу. И вот побежала ко рву Груня. Только села, как ее стеганул бичом  и упал, закрывая рот от смеха, Васька Первухин. Груня, взвизгнув и подпрыгнув, понеслась к подругам с воем от ямы, время от времени почесывая задницу. Прибежав, она, плача, показала изумленным девчатам красные следы от бича на своем мягком месте. И они, визжа от страха, со всех ног припустились на совещание к тетке Василине. Фрося радовалась, а Груня сидела, терла свою мякоть, и выла:
- Не хочу за цыгана и конокрада, лучше уж за нашего.
   А парни, покатываясь от смеха, вылезли из ямы и пошли гулять по селу, весело обсуждая случившееся.
   Но в последствии все так и произошло. Это смешное, до неприличия гадание, определило судьбу молоденьких гадальщиц. Фрося и Саша вышли через год замуж и уехали из села. Дуня осталась в деревне, а Груню «украл» какой-то заезжий «удалой молодец», так и не слышали потом селяне, куда они скрылись.