Взрослая кожа Часть 19. Тонкий мир

 Слух цепляется за бархатные ворсинки его теплого голоса. Обычно, когда слушаешь человека, тембр, громкость, интонация и смысл слов долетают одновременно. Но не сейчас. Сначала ты проваливаешься в голос. И уже там, безвольно  и расслабленно барахтаясь в его глубине, слушаешь слова, пытаешься дотянуться до их смысла…

Маэстро рассказывает о себе. О том, что сделало его исключительным. Тишина зависла над костром огромной паутиной, проглотившей все остальные звуки.

- …И тут до моего сознания доходит, что я… ослеп! Абсолютная, непроглядная чернота. Вакуум.  Только что перед глазами была страница книги, текст, я вникал в смысл букв, и…  - Жданов делает эффектную паузу, дабы слушатели могли сглотнуть и перевести дыхание. – И мира больше не существует.  Я встаю, пытаюсь идти. Натыкаюсь на столы. «Люди, помогите мне! Я не вижу! Я ничего не вижу». Слышу смех: «Вовка, хватит
прикалываться! Гениально играешь эпизод. Но это ведь все-таки библиотека!» Мои однокашники по ГИТИСу думают, что я их разыгрываю. Репетирую ролевой этюд.  Я кричу им: «Постойте, не уходите, не бросайте меня. Я не шучу. Я ослеп!» Наконец, кто-то из ребят берет меня под руку. «Подведите меня к телефонному автомату, наберите номер, я продиктую».  И вот, после бесконечно долгих гудков, я слышу голос своей любимой преподавательницы, руководителя моего курса: «Володя, что случилось?» - «Мария Сергеевна, я, кажется, ослеп. Что мне делать?»

Жданов делает паузу в правильном месте и незаметно обводит глазами аудиторию. Освещенные пламенем лица застыли в немом вопросе «Что дальше?!» . Маэстро продолжает:

- Потом я сижу на диванчике в холле библиотеки, и перед моими незрячими глазами проносится внутренняя картинка: Моя жена плачет. Ей нечем кормить. В кроватке надрывается от крика ребенок. В комнате бардак.
Пахнет нестираными пеленками, болезнью, грустью, бедностью. Я выбегаю из квартиры, оглушительно хлопнув дверью. Достало! Мне надо на репетицию. Наш любительский театр – это моя жизнь. Это средоточие всех смыслов, всех надежд. Мы готовим пьесу, на которую я сам, лично, поставил все! Ва-банк! Она не может
не выстрелить. Мой народный театр голодает. Да, у нас нет денег, и зрителя пока тоже нет. И скоро нас выставят вон из этого помещения. Но у нас ЕСТЬ ИСКУССТВО!

Маэстро выкрикивает эти слова, эффектно отклонив затылок назад и подставив лицо звездам. Я вижу его профиль . Сейчас в нем есть что-то от хищной гордой птицы:

 - У НАС ЕСТЬ ИСКУССТВО, И МЫ ЕГО НЕ ПРЕДАДИМ! (Еще одна долгая, надрывно звенящая пауза)… Жена,
конечно, подала на развод. Алименты мне платить было нечем. Я не вернулся в ту жизнь. Ушел с парой рубашек, гитарой и зубной щеткой к товарищу по театру, такому же голодранцу, помешанному на великом. Моя жизнь – служение театру. Я знал это уже тогда, в том забытом Богом захолустье, где люди тупо хотели пить и жрать, и ничего дальше холодильника и рулона туалетной бумаги в сортире не видели. Я знал, что мне надо уехать любой ценой оттуда. Выкарабкаться. Я карабкался, голодал сам, и – все же выкарабкался! Я – в Москве. В ГИТИСе, на режиссерском факультете, специализация – рок-опера, то, о чем я всегда мечтал…  Два курса, как два мгновения, самых счастливых в жизни. И - вот  на этом самом библиотечном диванчике - я незрячими глазами увидел… собственного ребенка, кричащего от голода. И что-то содрогнулось во мне. Неужели Мельпомена не приняла этой жертвы?..

Мне показалось, или Маэстро и вправду сглотнул комок слез? В моем сердце борются две правды, и какая из них правее – понять невозможно. Остро жаль чужого малыша, кричащего в кроватке от голода, его отчаявшуюся маму. И – жаль ослепшего Жданова, неистово мечтавшего служить театру.

- Потом подъехала Мария Сергеевна. Начала набирать, прямо там, в библиотеке, какие-то номера из своей пухлой записной книжки.  Заискивала, просила, требовала…  И через час мы с ней ехали в такси к крупнейшему в Москве специалисту по биоэнергетике.  Вот там, в той квартире с необычными восточными запахами, для меня началась новая жизнь. И я открыл для себя Тонкий мир. Это было в 1982 году, когда слова «экстрасенс» в СССР еще слыхом не слыхивали. Сам специалист был жутко засекречен, я и сейчас, спустя десять лет, не могу назвать его имени…

Жданов протягивает нервные тонкие пальцы к затухающему предутреннему костру.  Зябко. Сам воздух, кажется, пропитан невыплаканными слезами ночи. Никто не расходится. Даже подбросить дров в костер не решается, чтобы не спугнуть тишину.

- Он многому меня научил. Но сначала снял проклятие, порчу, наведенную на меня бывшей женой. И вернул мне способность видеть мир в красках. Этого чуда нового сотворения мира перед твоими глазами ни с чем не сравнить. Но, обретя утраченное зрение, я получил еще и редкий подарок к нему. Способность «видеть» руками болезнь, разрыв в ауре человека, ее цвет и объем. Вот эта девочка… - Жданов ищет кого-то глазами и, о боже, останавливает их на мне, - вот эта самая девочка сегодня остановила меня  свечением своей ауры. (Десятки глаз оборачиваются в мою сторону, и мне хочется незаметно слиться с бревном, на котором я сижу). – Она у нее нежно-золотистого цвета. И очень красивой, правильной формы. Как зажженная свеча. Рядом с такими людьми хочется остановиться, задержаться. Просто посидеть с ними рядом. Как тебя, кстати, зовут? Так и не познакомились в спешке.

- Таня. - Мои щеки полыхают от избыточного внимания, от чести, которой меня только что удостоил спустившийся с небес  Гипербореец.

- Вообще-то, твое кармическое имя, скорее, Анастасия. – Твоя сущность ассоциируется именно с этим именем. У тебя не было близких родственников с этим именем по материнской линии?

- Прабабушка… Моя прабабушка – Анастасия.

Жданов смотрит на меня, молчит минуту, другую. Потом внезапно выдает:

- У нее удивительная судьба, у  этой Анастасии! Она стала причиной родового проклятия, но в течение жизни своей мудростью, кротостью и добротой сама же и сняла его.

По моей спине бежит невидимая холодная змейка удивления. Как он это видит??!!  Я знаю историю своей семьи. Анастасия была работницей в одном «господском» доме. Восемнадцатилетняя сирота, потерявшая во
время эпидемии холеры всех родственников и приткнутая  кем-то из жалостливых соседей «в люди».  Вот в этих самых «людях» она и встретилась  с одним из сыновей, приехавших на каникулы из «университетов».
И приглянулась ему несказанно. А дальше все, как у Куприна.  Соблазнение. Скрипучие двери в сенях, жар печи, жар только что познанного мужского тела… Нечего и пытаться пересказать тайную радость и трагедию первой  влюбленности сироты-крестьянки в заезжего небедного молодца. Да только придется, потому что сюжет счастливейшим образом поменялся! Заезжий молодец – мой прадед – как увидел ее – так и голову потерял. И остался рядом. Настя лишь ресницами пушистыми хлопала, счастью своему не веря.  Семья лишила его всего: наследства, репутации, содержания.  Про проклятие мне раньше не рассказывали, но почему бы и не поверить, что в сердцах, выставляя его из дома вон, мать в беспамятстве кричала сыну,
связавшему свою жизнь с безродной девкой, страшные слова  в спину? Он вынужден был бросить университет.  Устроился работать по низкому чиновничьему разряду, но быстро продвигался по служебной лестнице благодаря мягкому сердцу и искреннему усердию. Революция застала его в должности первого заместителя председателя  земской управы. Или что-то вроде того.  Настя родила ему шестерых детей и прожила с ним долгую  жизнь, вместившую революцию и две больших  страшных  войны…

…Все это вихрем проносится в моей голове.  Я, конечно, молчу и мысленно прошу: «Ну не надо больше обо мне, пожалуйста!». Мне кажется в эту минуту, что я стою перед всем миром  обнаженная, и ветер треплет
мои волосы, проникает в грудь, раздвигает ребра, тянется любопытным липким жалом прямо к красному мякишу сердца.
 Жданов как будто услышал мою внутреннюю мольбу, усмехнулся - и мягко увел разговор в другую плоскость. Теперь он говорит об энергетике живого мира. О деревьях, которые могут с нами взаимодействовать на невидимом, но ощущаемом энергетическом уровне...
Никто не замечает, как тихо и деликатно в лесную "аудиторию" входит рассвет, прикасается лучами к нашим побледневшим лицам... 

(Продолжение следует)