Взрослая кожа Часть 8. Оживаю!

…Я лежу с закрытыми глазами, из-под ресниц без всяких мимических усилий катятся слезы. Соленые капельки сливаются в ручейки, прокладывают теплые бороздки к вискам. Какое-то невыразимое чувство горечи, вселенской тоски, бессмысленности жизни. Самой себе кажешься обезличенной крохотной
песчинкой, от которой ни-че-го-шень-ки не зависит. Ощущение тотального,
безнадежного сиротства и слабости…
Я, наверное, себя накручиваю. Это всего лишь весенний авитаминоз.
Это всего лишь депрессивно-серое небо, давящее на плечи и психику.

Это всего лишь отсутствие личного пространства, на котором ты могла бы себе позволить не торопясь и вдумчиво разобрать себя на составные части, как автомат Калашникова. Разобрать, рассмотреть, протереть тряпочкой, смазать – и собрать заново.
Это тотальный дефицит тишины в пространстве.

Это «синдром общежития» в стадии обострения.
Ты чувствуешь себя рыбкой в прозрачном аквариуме. Общая комната, общая кухня, общий санузел, общий душ, общий коридор. Общие лестничные пролеты, погруженные в хроническую темноту, к радости обжимающихся парочек.
На лестницу выходят курить и заводить знакомства.
Аламова с Ханипулей буквально их коллекционируют – эти курительно-лестничные знакомства. Пара-тройка затяжек. Эффектная поза с зажженной сигаретой в руке. Привет. Как дела. Сергей. Оля.
Коля. Лена. Очень приятно. Ну, заходите в гости. Очередные «экземпляры» коллекции рассматриваются уже при свете лампы дневного освещения в нашей общей комнате.
Нам, видимо, было мало ночных набегов Паши Хохла с Ильдаркой. Вместе с их исчезновением куда-то пропал экстрим. Образовалась незанятая «ниша» в жизни. И пустота не замедлила заполниться эквивалентным утрате содержанием.
Теперь у девочек в лучших «друзьях» - условно-освобожденные зеки Леша и Саша. Леша – простой зэк. Сел по малолетке, за компанию. И – пошло-поехало. Первая отсидка, вторая. Саша ворочал деньгами и производством в крупном обувном кооперативе. И чего-то там неправильно «наворочал». Посадили. И вот, наконец, условное освобождение. Это когда человек работает на режимном предприятии,
может перемещаться по городу, но в комендатуру возвращается строго к 22.00. И ни минутой позже. Комендатура Саши и Леши располагалась в пятнадцати минутах ходьбы от общежития. Очень удобно после работы зайти на чаек и чего покрепче.
«Чего покрепче» осуществляется в постелях. Быстро, сосредоточенно, без лишних слов и романтических прелюдий. Обычно я беру гитару и поднимаюсь двумя этажами выше – к своим подругам с четвертого курса Оле, Зиле и Эльвире. У них царит совершенно иная атмосфера в комнате. И здесь, с родственными душами, я отмякаю душой. Мы поем любимые песни и пьем чай с мятой и чабрецом. И ведем интересные, содержательные разговоры. И вместе мечтаем о лете и настоящей чистой любви.
Даже я. Я увидела уже достаточно грязи. Но где-то очень глубоко, в тайниках мой души еще живет
вера в счастливый взмах небесной Волшебной палочки.
Но с каждым днем «жилплощадь» этой веры уменьшается.
Почему мир не спасают ни красота, ни доброта, ни любовь? Почему, Господи? Что мы делаем не так? Почему не становимся счастливыми?.. Когда научимся?!

…Год глубокого обморока сердца позади. Не жалела, не звала, не плакала. И в среде сокурсниц слыла, как прежде, белой вороной. Трагической,ледяной, недоступной. Я не сопротивлялась. Напротив, доводила свою воронью белизну до блеска, полировала белоснежные перья. К маю они расправятся, гордо засияют на солнце. Юноши-мотыльки будут роиться вокруг меня, как вокруг горящей свечи. Будут стремиться прикоснуться к ее убийственному пламени...

…Первый после Андрея. Эмиль. Светловолосый, со спортивной, ладно скроенной фигурой, безупречно правильными и удивительно мягкими чертами лица. Его не портит даже крохотная «женская» родинка справа над губой. Студент юридического факультета. Папа – директор центрального рынка. Четырехкомнатная квартира с окнами на лучший проспект города, упирающийся прямо в речной порт, в Волгу, в бездонное небо.
Он и сам свалился на меня почти с неба. Он был выше меня… на целое кресло. И еще на семнадцать сантиметров. Минуточку терпения. Сейчас все объясню.
Мы с девчонками пошли на концерт «Машины времени» во Дворец Спорта. Зал набит битком. «Машина» - в зените славы. Ближе к середине второго отделения начинает происходить что-то странное.
Какая-то слепая мощная волна фанатов двинулась к сцене прямо через наши ряды.
Не по головам., а по спинкам и подлокотникам кресел. Нашу стайку начинающих меломанок разметало по разным углам зала. Безумным, беснующимся многоголовым людским потоком меня прибило почти к сцене, в нескольких рядах от нее. Хаотичная пляска зажженных свечей и мигающих фонариков. Истошно визжит какая-то девица, перекрывая концертный звук. Отчетливо пахнет палеными волосами. Наверное, ее волосами – потому и визжит.
Люди у сцены, в проходах, в зале. Мне вовремя не хватило решимости и наглости забраться ногами на кресло, как это сделало большинство зрителей - в целях безопасности. Зато ее хватило двум замшелым гопникам. Они беспардонно оккупировали мои подлокотники. Уверена, что следующей болотной «кочкой»
послужила бы моя голова. Дело принимает невеселый оборот. «А свечи так горели, так искренне, так ярко…» - поет ослепленный софитами Макаревич…

...И тут я увидела протянутую мне руку. Крепкую, мужскую, красивую руку.
- Держись!

Я вцепилась в нее, как вцепляется в кость голодная собака. Рука вытянула меня из-под ног гопников, я, наконец, встала на мягкое основание кресла, как вся – абсолютно вся! – публика вокруг меня. На соседнем кресле стоял мой избавитель.

- Отдышись, и будем прорываться с боями к выходу. Не бойся. Не отпускай мою руку. Ни за что не отпускай, слышишь?!. Я выведу тебя отсюда!

…Мы смогли прорубиться через эту людскую мясорубку – я и Эмиль. Вырвались на улицу, вдохнули острый, пронзительный после душного зала запах цветущей черемухи и одновременно закашлялись. Потом рассмеялись. И поняли, что нравимся друг другу.<
Эмиль пошел провожать меня до общежития. Через полгорода.Пешком. Мы так и не разомкнули ладоней. Наши руки подошли друг к другу, как подходят фрагменты качественных фирменных пазлов в месте единственно возможного соединения. Его ладони не нужна была никакая другая, моей – тоже.
Мы шли, и по нашим пальцам, как по веткам одного дерева, тек сладкий сок жизни.

У дверей общежития Эмиль неожиданно привлек меня к себе и поцеловал в губы. Я не успела увернуться. Это был первый поцелуй после разрыва с Андреем. Он вместил в себя горечь мимолетного воспоминания и одновременно воскресил то, что я весь год так старательно в себе хоронила. Потребность
любить и быть любимой.

… Эмиль стал реаниматологом моей души. Он заново учил ее дышать, улыбаться, излучать радость. Он подарил мне тихие летние скверы и пронзительную зелень листвы в свете фонарей. Я люблю ее до сих пор – может быть, даже острее. И еще - свое восторженное лицо, умиленно трепещущие ресницы,
ласковые, настойчивые, нежные, ненасытные губы. Площадь вечной мерзлоты в моем сердце стремительно сокращалась.
Я чувствовала, что живу. На чистовик. В полную силу.
Я даже перестала носить на шее металлическую цепь грубой ручной работы, вареный черно-бело-серый костюм, состоящий из куртки и брюк (убойный креатив первых официальных ЧП-шников), и абсолютно дурацкий красный хайратник в горошек поперек лба. Впрочем, хайратник я не разлюбила: спрятала до
лучших времен....
...Эмиль бережно пестовал, лелеял во мне Женщину. Галатея сопротивлялась. Пигмалион не сдавался.

(Продолжение следует)