Г. Г. Мясоедов. По мотивам

Что оставлю? Сад. Только уже не косточковые породы – вишню, сливу, персики, абрикосы с черешнями и даже не ягодники, а цветы.

Он закрыт со всех сторон. Мой оазис теряется среди бездорожья, колосящихся полей, омутов и речек с болотцами. Участок именья я закрыл амфитеатрами холмов. Лишь одна болотистая речка, вытекающая из церковного пруда, пересекает территорию, спрятанную от чужих глаз и ветров. Часто я замечал, что в любую погоду воздух в саду остается неподвижным. Звуки тонут, как случается во сне. В моем саду спят синеватые колокольцы, лениво покачиваются от тяжести росы пятнистые лилии, лишь темно-красные звездочки как будто пытаются прогнать дремоту, привлекая внимание насекомых, птиц и редких посетителей моего сада. Сюда не доносится отдаленный шум колокола, разговоры людей обрываются на полуфразе, а пение птах небесных вторит музыке сфер, которая звучит в моей душе, порой надоедая монотонностью. Впрочем, иногда я вызываю нарочно гул, напоминающий звук моря, а может дождя или даже снегопада, когда закладывает уши от пронзительной тишины. Запах сырости перебивает волны ароматов цветов.

Она гуляет в саду в полуденный зной, редко выходит на закате. Она – худощавая женщина в черном с грустными глазами. Такая же печаль видна во взгляде большой светлой собаки, сопровождающей хозяйку.
 
Тонкое запястье, белеющее из-под кружев рукава, касается серебристого ствола ивы. И рука вдруг зависает в густом воздухе. Собака тоже неподвижна. Лишь лучи солнца пробиваются сквозь кроны лип, пуская зайчиков по длинному платью и свисающей шерсти собаки.
 
В сад я войду последний раз в конце затянувшейся агонии. Она будет так долга, что сын успеет сделать законченный рисунок моих почти закрывшихся глаз, заострившегося носа и впадины полуоткрытого рта. Шум сада поглотит мой последний крик, который превратится в дождь или снег, а лучше в звуки прибоя. Как хорошо, сын, что ты распахнул окна!

А начиналось все по-пряничному. Я был студентом Академии, за три копейки расписывал дюжину пряников из шведской кондитерской на Васильевском. Заработка хватало на обед на Неве. Щи да каша были нашей пищей на барке.
 
Рисовал всю жизнь, пока не увлекся садоводством. На склоне лет развел у себя в Полтаве рай земной, приносивший пользу и крестьянам. Плоды яблонь и груш отдавал детишкам, из вишни бабы варили варенье в больших медных тазах, выставленных на подворье. Два года я работал над брошюрой о том, как правильно выращивать плодовые деревья. Мечтал, что и простой люд научится разводить карликовые яблони и груши, стелющиеся, дающие большие урожаи. Я добился того, что в имении были у нас свежие плоды в течение года. У меня росли яблони – 10 деревьев, в том числе 5 зимних, 3 осенних и 2 дерева летних сортов, груши – 3 дерева и косточковые, вишни со сливами – 8 деревьев. Пытался приучить людей к витаминам, заставляя сажать черную смородину с крыжовником. Разбитый вокруг дома и хозяйственных построек сад был открыт для всех. Постепенно крестьяне стали ухаживать за своими палисадниками. Брали мой посадочный материал и сажали с успехом у себя. Радовались, ведь помимо пользы от фруктов зеленые насаждения имели для всех большое противопожарное значение.

Но пожар случился во мне самом. Накатывала грусть, тоска смертная, хождение в народ казалось пустым и бесполезным. Тогда я уходил в свой сад, куда не пускал никого, кроме златоглавых свиней и баранов, да генералов с эполетами. Пряники юности начинали плясать в больном мозгу.

Живопись показала лицо ветреной женщины. Предала, как бросают стариков молодые жены. Сил не хватало воплотить замысел, вызревший за долгие годы, вызолоченный, выписанный в воображении. Пряничный дом развалился, не успев хорошенько обсохнуть.
Сын, ставший тоже художником, все же изменил нашим взглядам передвижничества. Фиглярство и цирк стали для Ивана важнее того дела, которое проповедовал я всю жизнь.
 
Товарищи по цеху обогнали меня, стали насмехаться над попытками еще что-то сделать. Ну что же, я со свойственным старикам сарказмом все же участвовал в жизни молодежи, изредка выезжая в свет. ”Подпишите Ваш фант, кто Вы, и получите мнение”, - трещотками хлопотали девицы в Петербурге. Ну так получайте! И я черкнул про себя: ”Животное!”

...Тонкая женщина с печальными глазами уходила из сада, рядом бежала большая белая собака...

Он все-таки рассмотрел узкие плечи, тростиночный стан, взмах запястья и потянулся всем телом  за ней, пытаясь коснуться шлейфа платья. Ох этот кружащий голову шорох дамских шелков!

Собака залаяла, раздались шаги. Вдруг стало жарко. Ну конечно, ведь Гриша рядом с печкой, в своем детском креслице свернулся калачиком. Притворился спящим, чтобы лучше разглядеть стол, лампу под абажуром, читающего отца. А у мамы глаза той женщины из сада! Няня стоит у дверей, распахнутых в сад, всматривается в вечернюю темноту.

Ну вот и все. Наконец-то все вместе.



Иллюстрация - картина Г.Г.Мясоедова "Осиротели", написана, кстати, за 20 лет до смерти художника. С кем он прощался?