Волшебный мир поэзии

Волшебный мир поэзии

Все мы с детских лет знаем, что такое стихи, учимся читать их и понимать. В школе нам становятся известными некоторые правила поэтической речи и стихосложения. Мы не только постигаем разницу между стихами и прозой, но умеем отличить ямб от хорея. Чего не мог достичь, как уверял нас А.С.Пушкин, Евгений Онегин.

Поэзия известна человечеству с глубокой древности и вместе с тем в каждую эпоху – это авангард искусства. Поэзия первая откликается на общественные сдвиги и перемены, она революционна по своей сути и часто даже обгоняет время.

Разные эпохи, языки и поэты, но есть нечто общее в поэтическом мире всех времён и народов. Материалом поэзии, как правило, служили и служат обычные слова, но уже в словосочетании они создают особое поэтическое настроение.

Поэзия – это то, что воссоздано человеком, его мыслью, чувством, воображением. Древние греки называли поэзией искусство человеческой речи вообще, имея в виду прозу и стихи, театральную декламацию и философский спор, судебную речь и поздравление другу.

Стихи бывают хорошие и плохие, настоящие и подделка. Обидно «мыслить и страдать» над поэтическим суррогатом! Как научиться разбираться в поэтическом мире?

Питомцы ветреной судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
                А.Пушкин. «Вольность»

Острейшая политическая мысль или искусное стихотворство гениального восемнадцатилетнего поэта увлекло тогда читателей?

Читатель разобрался и поверил Пушкину и Рылееву, Плещееву и Некрасову и не верил витийствующим стихотворцам, прославлявших добродетели царствующих особ.

Стихи бывают разные: рифмованные и нерифмованные, называющие явления предельно конкретно или уводящие в сложный мир ассоциаций (метафор). Ритм у одних поэтов ощущается в чётком чередовании ударных и безударных слогов, а у других он как будто возникает за счёт одних только ударений.

Иногда трудно провести границу между прозой и стихами. И всё-таки есть некий секрет поэзии, есть нечто общее, объединяющее различные поэтические системы.

Поэтический мир пронизан противоречием между реальным и поэтическим миром, но оно исчезает, когда начинаешь доверять своему воображению.

«Три ключа» Пушкина:

В сепии мирской, печальной и безбрежной,
Таинственно пробились три ключа:
Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,
Кипит, бежит, сверкая и журча.
Кастальский ключ волною вдохновенья
В степи мирской изгнанников поит.
Последний ключ – холодный ключ забвенья,
Он слаще всех жар сердца утолит.

Это произведение философской лирики. Пушкин утверждает, что в скучной и длинной человеческой жизни лишь три эмоциональных состояния приносят нам отраду: ощущение юношеской силы, творчество и сознание, что всё на свете проходит и забывается.

Если в точности поверить здесь поэту, то придётся усомниться в искренности десятков других стихотворений поэта., где Пушкин говорит о вечности любви («Всё в жертву памяти твоей…»), о святости дружбы («19 октября 1825 года»), о радости борьбы («Есть наслаждение в бою…») и т.д.

Очевидно, называя в 1827 году юность, вдохновение и забвение источниками отрады, поэт находится под впечатлением каких-то событий или раздумий, заставивших его усомниться во всех остальных радостях жизни. Безусловно, мы верим Пушкину и когда он пишет о наслаждении в бою, о счастье любви, о невозможности забвенья, и когда он молча всё это отрицает во имя трёх названных «ключей». Это и есть поэтическое противоречие., условность сообщения, содержащегося в стихотворении.

Обратимся к первой строке:

В степи мирской, печальной и безбрежной…

Замечаем необычный порядок слов (определения стоят после определяемых слов), но не вдумываемся пока в сущность этого приёма – нас увлекает прежде всего поэтический образ. Мы представляем действительно степь, «безбрежную», как море, пустынную и потому «печальную». Только определение «мирская» нам ещё непонятно.

Во второй строке образ уточняется, появляются как будто три реальных ключа в этой степи, но в третьем стихе достоверность пейзажа неожиданно опровергается поэтом: оказывается, один из ключей – это «юность». Таперь становится понятным определение: «степь мирская» - это символ человеческой жизни.

И хотя в четвёртой строке ключ снова наделяется действительными качествами источника: «кипит, бежит, сверкая и журча», пятый стих сразу воспринимается в историко-философском плане. «Кастальский ключ» - мифический источник поэтического вдохновения на горе Парнас.

В шестой строке поэт несколько сужает общеизвестный символический смысл: он говорит о вдохновении, которое черпают из Кастальского ключа «изгнанники». Поэт в недавнем прошлом был таким изгнанником и в творчестве находил единственную отраду; может быть, думал о ком-то из своих друзей, кто в далёком сибирском изгнании или в тюрьме жил «вдохновением», творческим порывом?

В седьмом и восьмом стихе несколько неожиданно говорится о «холодном забвенье» - величайшем утешении в человеческой жизни. Здесь уже полный уход от реального плана действительной степи к «степи мирской», что и подчёркнуто в шестой строке повторением эпитета.

В завершающих строчках стихотворения каждое слово приобретает двойной смысл: «последний ключ» не только потому так назван, что он последний по порядку в стихе, он воспринимается как итог жизни, как всеотменяющее чувство. «Холодным» ключ назван не только в прямом смысле: он охлаждает «жар сердца», жар юности, жар страданий. Забвенье, обычно определяемое поэтами как горькое чувство, здесь названо «слаще всех». Это явное преувеличение, но мы его вполне понимаем и принимаем: забвенье противопоставлено юности и вдохновению и оказывается сильнее их.

В первой строке мы заметили необычный порядок слов, но, прорываясь к смыслу, не уделили этому большого внимания.

Во второй строке мы сразу же ощущаем ритмическую подстройку четырёх слов этой строки к четырём словам предыдущей.

Все ударные слоги первой и второй строк располагаются только на чётных от начала местах. Это создаёт некоторое мелодическое единство, поддерживаемое третьей и всеми последующими строчками. Поэтому весь текст мы воспринимаем как ритмическое произведение.

Своеобразным добавочным сигналом к этому явится в третьей строке созвучие слова «мятежный» прилагательному «безбрежной» в той же позиции первой строки. В дальнейшем такие созвучия будут чередоваться через строчку. Наличие однородных созвучий именно в конце строк подчёркивает их интонационную самостоятельность, создаст необходимость произнесения фраз с подчёркнутой паузой на границе строки, независимо от знаков препинания.

Обратим внимание на подбор определений к каждому из четырёх образов стихотворения:
Жизнь, степь морская – печальная и безбрежная;
Юность – быстрая, мятежная, кипящая, сверкающая;
Творчество, вдохновение – без определений;
Забвенье – холодное, сладкое, утоляющее жар сердца.

В трёх случаях именно при помощи эпитетов поэт передаёт читателю своё настроение и переживания, существенно дополняющие смысловую информацию.

Итак, что же открыли мы в поэтическом мире небольшого стихотворения Пушкина?

Необычный порядок слов, употребление одних понятий вместо других, преувеличение чувств, обращение к противопоставлениям, не имеющим смысла в реальном мире, стремление всем понятиям дать такую качественную характеристику, такие определения, чтобы они в совокупности создали у читателя то настроение, которое переживал поэт.

Кроме того, мы обнаружили в тексте стихотворения специальный подбор слов с таким расчётом, чтобы ударные (сильные) слоги правильно или почти правильно чередовались с безударными. В конце строк, членящих текст на соизмеримые однородные по звучанию отрезки, были отмечены поставленные в определённом порядке пары слов с совпадающими ударными и заударными слогами.

Инверсия, метафора, олицетворение, эпитет, ритм, рифма и прочие и входит в число понятий, определяющих множество «поэтическая речь».