Тайна

         Отче наш, сущий на небесах, - летело в бесстрастное серое небо, - да святится имя Твоё...

       - Молчать! – и томагавком – в лицо.

       - Да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя, – еле слышно, окровавленными губами...


    1.                1637 год.
 

   Всё знает свой путь.
 
   Восходит и заходит Солнце, зажигаются и гаснут звёзды, птицы улетают зимовать и возвращаются, когда приходит тепло, деревья стоят там, где стояли давным- давно. Всё знает свой путь. Только не человек.
 
   Шаман неподвижно сидел на поваленной старой сосне. Ветер ли повалил её? Бобры подточили могучие корни?   
   Не забредёт сюда медведь, не придёт человек, не забежит карибу - потому что только шаман знает путь в это место, где Боги говорят с человеком. Охраняют его гремучие змеи, окружают ядовитые папоротники, защищает зыбкая топь. Никто, кроме шамана, не найдёт невидимую тропу: её показал ему старый шаман перед тем, как уйти, а тому – самый старый шаман.
 
   А кому покажет дорогу он, когда придёт его время? Кто заменит его в деревне?  Предскажет погоду, назовёт день, когда нужно сажать маис? Кто станет лечить больных? Кого научит шаман тому, чему учили его? И останется ли, кого учить? Простят ли Боги за то, что принёс он сюда девчонку?

   Страшная болезнь* забрала всех в деревне. Не помогали ни травы, ни анеда - кора белого кедра, ни скорлупа ракушек, ни змеиная кожа. Шаман метался от одного дома к другому, бессильный помочь, а когда в живых остались только он и девчонка, взял её на руки и ушел туда, куда он один знал дорогу. Построил маленький типи**, наладил очаг, и так они жили, пока не замёрз ручей.

   Шаман неподвижно сидел на сосне.
   Он не замечал времени – потому что сам был, как время, ничего не ждал – потому что сам был ожиданием.
 
   Вот так же сидел он лет восемь назад, когда родилась девчонка.
 
   Как только у женщины рода вендатов*** начинались схватки, шаман уходил от людей: без него ей помогут родить, без него проколют нежные ушки ребёнка, приготовят костёр и зажарят карибу. Дело шамана - услышать имя: в крике ли птиц, журчанье воды, шелесте листьев. Имя, которое скажут Боги.
 
   Долго ждал тогда шаман. Ушло Солнце, пришла Луна, и снова Солнце, и снова Луна.
 
 - Кими, - прокричал пересмешник.
 - Кими, - прошептал слабый ветер.
 - Кими, - прозвенел ручей.
 
   Кими. Что значит – тайна.

 ***

   Ночью шаман видел сон: какие-то странные люди чужого племени разжигают в его деревне костёр. Дров совсем мало, они просят шамана: «Принеси нам дров и мы научим тебя разводить огонь одним взмахом руки».
 
   Сон для шамана не просто сон: во сне к шаманам приходят Духи.
 
 - Кими, - спросил утром шаман, - ты хочешь вернуться в деревню?
 - К маме? – вспыхнули глаза девчонки.
 - Нет, Кими. Далеко твоя мама. – Он помолчал. – Теперь запомни, что я скажу. Что бы с тобой ни случилось, какая бы ни грозила опасность, никогда, никому не показывай сюда путь. А покажешь – умрёшь. Повтори.

 - Никогда, никому, – повторила Кими. - Я не хочу умирать.


***

                1646 год.
 
   Медленно зажигались чужие звёзды.
   Солёный ветер бил в паруса галеона. Куда ни кинь взгляд, мрачные воды в белых барашках волн.

   Сколько дней уже длится их плавание? Месяц? Больше? А впрочем, не всё ли равно? Когда-нибудь и оно закончится, и то, что ждёт его на незнакомой земле, закончится тоже.

   Как закончился танец. И музыка. И любовь.
 
   Как же она танцевала, его Камилла! Тоненькая - как лоза Шардоне, смуглая - как неспелый каштан, лёгкая – будто пёрышко птички.
   На Сену опускался вечерний туман, звонили, заглушая флейту Матиса, Соборные колокола, падали в кружку монеты. Матис взял последнюю ноту и увидел, что Камилла упала. Он подумал: так нужно, это танец велел ей упасть. Но она не вставала. Он склонился над ней и вздрогнул под безжизненным взглядом.
   Они выступали вместе: Камилла танцевала, Матис играл на флейте. Потом она отдыхала, а он жонглировал: яблоками, шариками, факелами...
 
   Нет больше уличной танцовщицы. 
   Не нужна музыканту флейта.

   Он пришел в Собор, опустился  перед распятием на колени. Почувствовал на плече чью-то руку.

 - Святой отец, как мне жить?

 
   Через месяц  Матис, будущий донэ****, отправился за океан: в Новую Францию.


       
        * Эпидемия бубонной чумы в 1637 – 1638 годах;
      ** Типи – дома вендатов, изготовленные из коры деревьев; 
    *** Вендаты – название племени гуронов до прихода на их землю французов;
  **** Донэ (donne) – с ударением на последний слог: помощник иезуитов – миссионеров  в Новой Франции (теперешней Канаде).


   
    2.                1647 год.


    Скоро год как живёт Матис на земле гуронов.

    Год назад он бежал от Парижа, где каждый камень кричал о Камилле, от одиночества, от маячившей впереди бессмысленной долгой жизни.
 
   «Святой отец, как мне жить?»

   «Нести свой крест, - ответил святой отец. – Уезжай туда, где только Бог, ты и молитва». 

   Среди пассажиров галеона, направляющегося в Новую Францию, Матис был единственным, кто не торговал пушниной, и единственным, у кого не было с собой багажа. Да и какой ему нужен багаж? Разве что флейта. Багаж нужен, если ждёшь будущеe. А его будущее осталось лежать на холодной Соборной площади.

  Путь в Гуронию оказался нелёгким. На галеоне через океан, потом на каноэ по безбрежной реке Святого Лаврентия. Водопады, отвесные скалы, долины... где против течения, где по течению, а где и пешком по индейским тропам с каноэ и грузом на вытянутых руках. Восемьсот миль по пушному коридору, как называли вояжёры эту долгую дорогу в Гуронию.
 

***

   Озеро в пенных барашках свинцовых волн – бурливое, будто море. Неспешные реки, ручьи в бобровых запрудах. Сосны вершинами в небо, клёны, под разлапистыми ветвями которых можно спрятаться от дождя. Лоси, медведи, олени, голосистые птицы с песнями, похожими на соловьиные. Индейцы-вендаты, чьи взъерошенные жёсткие волосы напоминали французам гуре – головы кабанов. Так и пошло: гуроны. Озеро Гурон. Страна Гурония.
   
   Гурония богата пушниной: вояжёры вывозят ее в Европу, а назад везут ткани, бисер, лопаты, ножи, топоры и свою веру.

   За высоким забором из остроконечных кольев – длинные домики, двухэтажная церковь, венчаемая колокольней, несколько типи; крохотное кладбище, ещё одна церковь: маленькая, с земляным полом: для обращённых в христианство индейцев. 
   Миссия Святой Марии.
 
   Восемь лет как живут здесь французские миссионеры.
   Восемь лет как летят в предрассветное небо слова христианских молитв. Ровно в четыре утра все становятся на молитву: и отец-настоятель Жан де Бребёф, и миссионеры-иезуиты, и донэ, и гуроны.
 
   «Бог, ты и молитва».
   Некогда плакать о прошлом и некогда думать о будущем.

   Чего только ни приходится делать донэ: и выделывать шкуры оленя, и каноэ долбить, и железо ковать; шить мягкие мокасины, ловить на озере рыбу, выращивать маис и бобы. А вечерами, освободившись от нескончаемых дел, донэ собирались на верхнем этаже церкви: учить гуронский язык и слушать отца-настоятеля.
 
 - Мы только гости на этой земле, - говорил им Жан де Бребёф. – Гуроны здесь жили веками. Вы садитесь к индейцу в каноэ – отряхните песок с ваших ног, потому что каноэ – часть его дома. Вас угощают – примите угощение без колебаний, каким бы странным оно ни казалось: не обижайте хозяина дома отказом. Встретились с незнакомым индейцем, улыбнитесь, покажите, что пришли в его дом без оружия. Не идите к индейцам без огнива: они уважают тех, кто умеет развести огонь одним взмахом руки. Они терпеливы. Они наблюдают за нами, верят первому впечатлению и никогда его не меняют. У них есть земля. У нас есть вера, и это самое ценное, что мы им принесли.

   Жан де Бребёф, удивительный человек.

   Он знал гуронов лучше, чем кто-то другой. Знал, что индейцы почитают вооруженного человека – и шел к ним безоружным. Они смеялись над ним, передразнивали слова, которые он произносил на их языке, а он смеялся вместе с ними и слово за словом составлял гуроно-французский словарь. Его хотели сжечь – а он стоял у костра и рассказывал о счастье быть принесённым в жертву Христу, и рассказывал так, что варвары передумали: зачем отправлять врага на небо, если там так хорошо?
   Он был нездоров, его дважды отправляли лечиться во Францию, но он возвращался, чтобы обращать в свою веру гуронов.
   На их языке он написал Христианский гимн HURON CAROL* – и вечерами донэ и миссионеры пели его на музыку старинной французской песни.


 ***

   В индейской деревне праздник.

   Висят под потолками длинных домов початки маиса, закопаны в ямы кабачки и бобы, высушены звериные шкуры, сварен кленовый сок.
   Всё готово к приходу зимы.

   Искры костра летят в бледное небо. Седые индейцы бьют в огромные барабаны, пляшут индейцы, и среди них чернокосая девушка, которая приходила в Миссию вместе с шаманом пригласить на праздник соседей-французов.

   Матис достал свою флейту, поднёс к губам и заиграл, не отрывая глаз от танцующей девушки.

   Как же она танцевала! Тоненькая – как веточка клёна, смуглая – словно спелый каштан, лёгкая – будто пёрышко птички.
 
   Слабело весёлое пламя костра, сквозь густые кроны деревьев проступили бледные звёзды.
    Пляски кончились. Смолкла дробь барабанов, шаман опустил свой бубен, и только мощно и нежно пела флейта Матиса.

   Вечером, когда в Миссии все уснули, Матис пришёл в церковь.
 - Господи, за что ты так добр к человеку? Я ехал сюда за смертью, но ты даришь мне надежду.

***

   Как чудесна весна на Гуроне!

   Журчит в тростнике вода, ветер гонит лазурные воды.

   На прошлогодних листьях, что усыпали берег - капли, как бриллианты, алеют кораллами кленовые почки, роскошная радуга отражается в озере, и воздух звенит от пения кардиналов.
 
 - Матис, почему  вы зовёте кардиналами этих птичек?

 - Потому что они похожи на кардинала: главного святого отца в красной мантии, - ответил Матис. – Точь-в-точь как у этих птичек.

 - А в Париже поют кардиналы?

 - Нет, у нас соловьи. Самые звонкие птицы.

 - Звонче, чем флейта Матиса?

 - Звонче.

 - Неправда! Ничего нет звонче, чем флейта Матиса! Даже шаман так сказал, а шаман знает всё!

 - Почему он назвал тебя Кими?
 
 - Так Боги велели. Это по-нашему «тайна».

 - Какая тайна?

 - Не знаю. Я  живу как и все. Зимой плела короба и шила теплые мокасины. Скоро буду сажать бобы, а потом – маис.

 - Кими, шаман – твой отец?

 - Нет. Или да. Я не знаю.
 
 - Ты придёшь завтра, Кими? Вечером, как всегда.

 - Я приду. Янаумойе**, Матис.

 - Янаумойе, Кими.

    * http://www.youtube.com/watch?v=DgPeEvUl06Y
  ** Я люблю тебя (Язык гуронов)

 

3.                15 марта 1649 года

   
   Матис ждал Кими на берегу, как ждал её каждый вечер. Чуть слышно зашуршали шаги.
 
 - Кими! Что-то случилось? Ты на себя не похожа.

 - Мне тревожно, Матис. Я видела сон. Я видела много крови.

 - Не тревожься, малышка Кими, - Матис прижал к себе дрожащую девушку. – Ты со мной. А сон – это только сон. Посмотри, как красиво заходит солнце, и пойдём в наш шалаш, там тепло.

 - Матис! Ты слышал?

 - Что, Кими?

 - Вот опять! Ты не мог не услышать!

 - Кими, - засмеялся Матис, - что с тобой? Я слышал, как ухнула сова. Ну и что?

 - Она произнесла твое имя!

 - И что? Кими, что происходит?

 - Я не знаю, Матис. Этот сон... И сова. Она называет по имени того, кому суждено умереть. Я не хочу, чтобы ты умирал.

 - Что с тобой, Кими? О чём ты?
 
 - Ты не понимаешь, Матис. Я отведу тебя в одно место: туда никто не знает дороги, только я и шаман. Ты побудешь там день или два, и я приду за тобой. А если я не приду, придёт шаман. Он поймёт, что я не сберегла свою тайну.
 
 - Какую тайну, Кими?
 
 - Не спрашивай. Просто иди за мной. Шаг в шаг. Осторожнее там, где тропинка исчезнет.
 
   Куда они идут? Что за тайна? «Я не хочу, чтобы ты умирал». Он тоже не хочет умирать – особенно теперь, когда Бог дал ему Кими. Он не хочет умирать, как не хочет никто. Ни отец-настоятель, ни миссионеры, ни донэ, ставшие ему друзьями. Может быть, Кими права, и Миссии грозит опасность? Он останется жить, а они...

 - Кими! Стой! Я никуда не пойду.

 - Матис!

 - Прости меня, Кими.

   Ветер рвал косматые тучи. Зловеще чернели леса, кроваво-красный закат окрасил воду в малиновое и золотое.

 - Янаумойе, Матис.
 
 - Янаумойе, Кими.


***

   Ирокезы напали на рассвете.

 - Уходите! – сказали французам гуроны. – Это не ваша война.

   Они не ушли.
   Спасали детей и женщин, помогая им уходить в леса, лечили раненых, крестили тех, кого не успели окрестить. Ворота не выдержали напора врагов: частокол оказался совсем не высоким. Убили донэ и монахов, пленили отца-настоятеля и его помощника Габриэля Лалемана.

   Их пытали. Сначала огнём, потом облили кипящей водой – как надругательство над крещением.


   - Отче наш, сущий на небесах, - летело в бесстрастное серое небо, - да святится имя Твое...      

   - Молчать! – и томагавком – в лицо.
 
   - Да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя, – еле слышно, окровавленными губами.


   Жан де Бребёф.

   Небесный покровитель Канады.


***

   Осенью, когда берега Гурона схватились льдом, Кими родила сына.
 
 - Жди, дочка, - сказал ей шаман. – Я ухожу, чтоб услышать имя твоего малыша.

 - У него уже есть имя, - ответила Кими.
 
 - Я ухожу, чтоб услышать имя твоего малыша, - повторил шаман. – Не забывай, что ты – дочь гуронов.

 
***

   Всё идет как должно идти: река продолжает свой бег, ветер гонит по озеру пенные волны, скрипят сосны и клёны, и внимательно вглядывается в лица людей седая сова–полуночница.

   Шаман неподвижно сидел на поваленной старой сосне. Ветер ли повалил её? Бобры подточили могучие корни?

   Ушло Солнце, пришла Луна, и снова Солнце, и снова Луна.

 - Матис, - прокричал пересмешник.

 - Матис, - льдинками прозвенел ручей.

 - Матис, - повторил слабый ветер.


   Матис.  Что значит – подарок Бога.





Рисунок Александра Терентьева - за что моя ему огромная благодарность.