Абрам Хериш и Дракоша

Александр НИКИШИН

МОЙ СОСЕД ПЕРДИМОНОКЛЬ
Простые житейские истории.

       АБРАМ ХЕРИШ И ДРАКОША

Абрам Хериш с возрастом разучился разговаривать по-человечески. Теперь, когда ему за семьдесят, он ежедневно с кем-то выясняет отношения. В ход идёт арсенал всевозможных ругательств: «дурак», «идиёт», «умалишённый», «дурацкий дурак», "с ума сошедший человек". Войдя в пике, этот пердимонокль может сказать кому угодно: «Не ваше собачье дело!». После этой фразы, как правило, вспыхивает скандал: «Что значит «собачье дело»? Что за слова такие? Как вы смеете? Кто вам позволил?». И – пошло, поехало, вплоть до угроз пятнадцати суток за хулиганство.

А он повторяет и повторяет, где надо и не надо:

- Не ваше собачье дело! 

И вдруг однажды его сразили, как пулей в упор:

- Как не моё «собачье» дело? Это именно моё собачье дело!

Абрам Хериш, который последние пятьдесят лет надо и не надо вставлял эту фразу бесконечное количество раз, настолько был не готов к такому ответу, что на нервной почве у него выскочил родимчик. Он растерялся, и на некоторое время утратил дар речи. Но, всё по порядку. Ниже нас этажом жила не менее весёлая, чем наша, семейка – муж, жена, отец и мать жены, отец и мать мужа, а также семь штук детей мал мала меньше. Одному их них, из педагогических целей (то ли, чтобы хорошо кушал, то ли, чтобы лучше учился) был подарен щеночек бульдожки. Милый добродушный пёс ни в чём не знал отказа и грелся в лучах всеобщего обожания. Его кормили печеньем, конфетами, мороженым, пряниками, баранками, шоколадом, поили квасом, пивом и лимонадом «Буратино», давали вафли и торт «Наполеон», разрешали залезать на стол и спать в кровати у того, кто ему больше понравится. Пса тискали, обнимали, целовали, трепали по загривку, завязывали в узел уши, на шее банты, а зимой шили тапочки на лапы, чтобы они не мёрзли.

Но у всякой привязанности есть границы и в один прекрасный день пёс всем надоел.

Из-за веса, который он набрал на конфетах, его стало трудно  таскать на руках. Теперь от него отмахивались, из-за чего у пса испортился характер. Игры он стал принимать за драки, норовя одержать победу за гибелью противника. Дети подрастали, диктовали условия старшим, и пёс перестал понимать, кто в доме хозяин. Он стал нервным и беспокойным, рос как репейник в огороде и в результате превратился в огромную, абсолютно неуправляемую и непослушную тварь. Это был такой самонаводящийся, беспилотный снаряд, который жил по собственным законам и биологическим часам, хорошо иллюстрируя поговорку, утверждавшую, что у семи нянек дитя без глаза. Гадил, где вздумается, залезал на обеденный стол в поисках подхарчиться, а, научившись открывать холодильник, тащил из него всё, что можно было разжевать и сгрызть.

С ним теперь никто не гулял, кормили его эпизодически, надеясь, что он сам себе найдёт пропитание. У пса были любимые помойки, и если он их не посещал, день для него был прожит зря. Он не шёл домой, если ему не давали порыться в самом грязном мусорном баке. Его выход на прогулку выглядел так. С криками открывалась дверь квартиры, в которой он проживал (орали из-за того, что успел нагадить), псу давался хороший пинок, и он с воем катился вниз по лестнице, опрокидывая всё живое. Кстати, с возрастом он перестал лаять, а перешёл на злобный хамский рык.

За короткий срок пес обрюхатил всех окрестных дворовых сучек и покалечил их кавалеров.

По району теперь бегало огромное количество собачьих уродцев, полубульдогов-полудворняг самых фантастических расцветок, жестоких, жадных, очень воинственных и мрачно-безмолвных. Они гонялись за машинами и третировали сборщиков мусора. Свирепо рыча, дрались за лучшие места под солнцем. Кобели самых крупных размеров, когда-то безраздельно хозяйничавшие на этой территории, сдались на милость победителя. От вокзала и до самой центральной улицы Риги, носившей имя Ленина, он был главным среди собак, и те жили по установленным им законам.

Свой первый в жизни ошейник он сгрыз. Надевать ему новый никто не решился. Это не имело смысла, потому что пёс не понимал его назначения. Как  не понимал, почему он должен спать по ночам, если в это время очень удобно гонять по кухне крыс и давить тараканов. Делал он это с огромным энтузиазмом, завывая на всю Ригу. Днём, отоспавшись, выходил во двор и начинал вредничать. Баскетбольную площадку нарочно усеял кучами дерьма, видя негодование дворовой команды. Назло бабкам с первого этажа вырвал с корнем все цветы в палисаднике, перекопав землю вокруг. Обмочил все углы и разогнал всех уличных котов.

После частого общения с местными сучками, пес пребывал в состоянии перманентного голода. Помойки ему было мало и он, как настоящий дикарь, рыл землю, охотясь на кротов, червяков и мышей. 

С теми, кто был ему неприятен, Дракон (такое имя дали псу) расправлялся быстро. Стоило ему оскалить свои жёлтые клыки и рыкнуть разок-другой, все вопросы снимались сами собой и псу уступали дорогу. Так бы и протекала жизнь пса, не столкнись он в одно прекрасное утро с Абрамом Херишем.

Вот, как состоялось это историческое знакомство.   

Пса в очередной раз вышвырнули на улицу, и он уже был готов скакать голодным аллюром к своей любимой помойке, как его остановил запах, шедший с верхнего этажа. Пахло куриным бульоном. Пёс, не раздумывая, поднялся наверх и обнаружил, что дверь в квартиру, откуда шел этот аппетитный запах, не закрыта. Абсолютно не задумываясь о последствиях, он двинулся навстречу своей судьбе.
Запах привёл на кухню. Она была пуста. Умопомрачительно пахло из дымящейся на плите кастрюли.

Пёс знал по опыту, что совать морду в такие штуки не безопасно, как бы заманчиво из них не пахло. Поэтому он сначала залез на стол, приноровился и - резким ударом мощной лапы
скинул
с плиты
кастрюлю
на пол. Белоснежная курица выпрыгнула и попыталась удрать на подгибающихся ногах. Подлетевший пёс заглотнул её одним махом, после чего из его глаз посыпались искры. Собаку закрутило юлою. Было похоже, что он сошел с ума. В поисках выхода пес метался в замкнутом пространстве, натыкаясь на столы и   стены, и, дико завывая, с грохотом переворачивал стулья, вёдра, кастрюли и тазы.

И в этом момент на кухню вышел Абрам Хериш. На плечах у него было старое одеяло, а на голове зимняя шапка. Он стал прыгать и громко кричать "майн готт" и "моя кура"!      

От этих криков пёс потерял ориентацию в пространстве. Язык у него стал длиннее тела, он вывалил его наружу, пытаясь остудить, и тот путался под ногами. Пёс блуждал в чужих коридорах и вдруг обнаружил, что выход из этого страшного места перекрыт Абрамом Херишем, который бросился на него с криком:

- Отдай куру, проклятая собака! – и сделал попытку схватить пса за задние ноги, очевидно для того, чтобы сварить взамен украденной птицы.

Пёс, обалдевший от неожиданности, тяпнул бестолкового старика за совсем невкусную и сухую левую ногу. Получив удар по башке, тяпнул за правую. Старик взвыл и выпустил его из рук. Пёс вырвался и кубарем скатился с лестницы.

Абраму Херишу сделали много уколов от бешенства. Столько уколов он не получал за всю свою жизнь. Досталось и псу. В довершении ко всем бедам, хозяин выпорол его ремнём. Но пёс возненавидел не того, кто порол, а Абрама Хериша. Тот, в свою очередь, возненавидел собаку. С того дня и началась затяжная война между нашим стариком и диким соседским псом. Когда я вселился в эту квартиру, война, продолжавшаяся долгое время, вступила в свою завершающую фазу.

Велась она исключительно методами «лесных братьев». Стороны нападали друг на друга из-за угла. Пёс, вскормленный конфетами и пастилой, имел ухищренный и совсем не собачий ум. Он устраивал на Абрама Хериша засады, нападал, когда тот возвращался из магазина или с базара с кошёлкой, и у него были заняты руки.

Поджидал у входа в подъезд, и кидался на него с жутким рыком, используя преимущества темноты; в подъезде много лет не горела лампочка.

У дедушки Абрама уже не осталось не разодранных подлым псом брюк, весь он был изранен и покусан. В свою очередь, пёс потерял в этой войне несколько зубов и голова его была испещрена шрамами от палки Абрама Хериша. Поскольку пёс был не молод, то видел он и слышал плохо, хотя мощные челюсти по-прежнему наводили на людей ужас. Абрам Хериш, покусанный в очередной раз, бил палкой в двери нижней квартиры и громко кричал:

- На живодёрню проклятую собаку! Я сыт ею по горло! Пусть из этой псины варют мыло!

Эта фраза стала роковой для Абрама Хериша, потому что когда в один прекрасный день пёс исчез, в пропаже заподозрили старика. Случилось это в знаменательный день 7 ноября, когда вся страна отмечала очередную годовщину революции. Не пришёл он домой ни через два дня, ни через три, ни даже через неделю. Двор ожил. На баскетбольной площадке снова застучал мяч, в палисаднике старушки принялись активно сажать цветы. Про сумасшедшего пса стали забывать.

И вот однажды рано утром  в нашу дверь зазвонили. Звонок был длинный, требовательный и нетерпеливый. В довершении ко всему кто-то стал бухать в низ двери руками и ногами. Никто не хотел открывать и пошёл я. За дверью оказалась толпа жильцов нижней квартиры, мал мала меньше. Увидев меня, принялись орать на разные голоса:

- Отдайте нашу собаку!

- Вы украли нашу собачку!

- Отдали на живодёрню! Этот чокнутый грозился!

- Он ненавидел нашего Дракошу!

- Сейчас придёт следователь, всё с вами выяснит! Вас самих на живодерню!

Будучи человеком новым и мало что знающим о происходящих в доме событиях, я впустил людей в кухню и вызвал Абрама Хериша, т.к. соседи снизу искали общения именно с ним.

- Что вы делали утром 7 ноября? – встретил его в штыки глава семьи, круглолицый великан, как оказалось, бывший милиционер.

- Не ваше собачье дело! – ответил по инерции Абрам Хериш и нарвался.

- Как не моё собачье дело? – закричал сосед с нижнего этажа. - Это именно моё собачье дело! Это моя собака, куда вы её дели?

И все стали одновременно орать про то, какой это был потрясающий пёс – верный, послушный, доверчивый, умный, сильный, смелый и ласковый. 

- Где вы были утром 7 ноября? – не отставал от старика бывший мент.

- Я вам сказал: не ваше собачье дело! – отвечал старик, придя в себя, но соседей этот ответ не удовлетворил и они стали на него наседать, требуя дать уточнения.

- Утром 7 ноября где вы были? – кричали они в голос.

- На коммунистическом субботнике! – огрызнулся Абрам Хериш.   

- Что вы врёте, вас там не было! Где вы были?

- Не скажу! – отбивался Абрам Хериш.

- Нет, вы нам скажете! Вы нам всё скажете! Мы опросили всех старушек у подъезда. В то утро наш Дракон из дома не вышел. Он покинул квартиру и больше его никто не видел. Но в то утро не выходил из подъезда ещё кто-то.

- Какой ещё «кто-то»? – спросил Абрам Хериш подозрительно.

- Кто-то – это вы! Тот, кто больше всего на свете ненавидит собак! Ни на каком субботнике вы не были! Вы были дома, вы обманом заманили к себе нашего пса, вы реализовали в тот день свои зловещие угрозы! Вы сварили из него мыло! Вы – живодёр!

- Покиньте сейчас же мою квартиру, - сказал сильно возмущённый Абрам Хериш, - или я вызову милицейских!

- Мы сами вызовем, не надо нас пугать! Мы требуем осмотра места преступления! Тут наверняка есть следы нашего Дракона.

- Так вам и разрешили, - обозлился дед. – Подите прочь!
Абрам Хериш, надо сказать, страшно трусил. И это было видно невооруженным глазом. Дело в том, что у тёти Доры, его бывшей жены, с которой он тоже, кстати, на ножах, был, как она говорила, «полумёртвый час», и её храп был слышен даже в кухне. Но ведь могла и проснуться!

- Кто вам разрешил его трогать?

- Кого?

- Дракона?

- Не знаю я никаких драконов, закройте дверь с обратной стороны!

- Ах, вы не знаете! А кто вам штаны порвал, не Дракон? Зачем вы врете! Мы не уйдём, пока не докопаемся до правды! А пальто? Не наш пёс? Именно вы грозились сварить из него мыло!

- Папа, а разве мыло из собак? – девочка лет семи дёргает отца за руку. – Оно ж сладко пахнет, а собака нет.

- Отстань, доча, не до этого! – Отец входит в раж, он уже не говорит, а просто кричит: - Собака была хорошая, умная, на нормальных людей никогда не нападала, только на таких, как вы! Вы нам за неё заплатите, за каждый грамм её живого веса!

- Какая гадость! Собачье мыло! Больше не буду мыться совсем!

- Вы знаете, ваш пес тоже был не подарок, - я попытался робко выгородить Абрама Хериша, который сильно сдал. - Штаны людям рвал, цветы топтал. Собака Баскервилей, извините меня...

- А вы тут не выражайтесь, - строго сказал отец семейства. - Больно вы тут все умные.
 
И тут на пороге образовалась новая группа людей – два милиционера – один высокий и длинный, второй – пониже. С ними были также два местных алкаша - Ванька и Янка, которых я часто встречал у нашего подъезда. Абрам Хериш, увидев их, побелел.

- Здравствуйте, граждане-товарищи! – сказал длинный милиционер, судя по всему, латыш. – Вот и мы, как вы просили. Нашлась собачка или нет?

- Этот гадкий старик из неё мыло сварил! – заплакала девочка, показывая на дедушку Абрама. – Он хуже Бармалея!

- Живодёр!

- Разберёмся!

- Он не был ни на каком субботнике, а говорит, что был.

- Уточним!

- Он говорит, что не разрешит осмотреть место преступления.

- Договоримся!

Милиционер обернулся к Ваньке и Янке.

-  Двое данных граждан, пол и возраст которых установить очень сложно, были замечены гражданкой Страздиня утром 7 ноября выходящими с мешком из подъезда данного дома. Вопрос: откуда они шли и что несли? Эти граждане показали, что шли из квартиры гражданина Ху… 

- Хе! – подсказал Абрам Хериш.

- Вот именно! На вопрос: откуда мешок, они показали, что его дал гражданин Ху…, то есть, извиняюсь, Хе… И вот сейчас мы проведём очную ставку этих граждан с данным гражданином, не буду называть его трудную фамилию, чтобы не материться при женщине и детях, и всё станет ясно!..    

Очная ставка и открыла тайну пропажи пса. Расскажу всё так, как я понял из криков и воплей всех сторон. Для собаки то праздничное утро началось, как обычно.

Получив пинок под зад, Дракон вылетел из своей квартиры, и уже было собрался плестись на помойку, как его остановил милый сердцу запах сырого мяса, который, шёл из той же проклятой квартиры верхнего этажа, где жил его враг. Но от того мясом пахло очень редко, но очень часто мерзким для пса чесноком.

Запах мяса лишил пса остатков разума. Он сел на хвост и задумался: идти наверх, или нет? Воспоминания о первом знакомстве с соседями были ещё свежи. По шкуре пошёл зуд, когда он вспомнил палку, которой его угостил Абрам Хериш. Но запах! Запах дурманил, лишая пса инстинкта самосохранения. Под его влиянием пёс и принял роковое решение. Неслышно ступая, он поднялся на две  ступеньки и вдруг обнаружил аппетитный кусочек мяса размером со спичечный коробок! Моментально заглотнув его, пока никто не предъявил претензий и не заорал, он разглядел и второй кусочек точно таких же миниатюрных размеров – возле дверей ненавистной квартиры.

Второй кусок он сожрал уже с оглядкой, - нет ли подвоха, не слишком ли жирно, но также заглотнул его быстро, как и первый, удивляясь расхлябанной бестолковости людей, разбросавших такие вкусные штуки прямо на ступеньках лестничной клетки.

Но самый главный, самый сильный запах шёл всё-таки из-за двери, и с этим надо было что-то делать. На всякий случай пёс отскочил, ткнув её крутым лбом. Дверь скрипнула и отворилась. Запах стал ещё острее, гуще и насыщенней и самое главное, никто на пса не наорал и палкой не замахнулся. У него внутри всё запело от радости. В квартире было тихо. Пёс долго стоял, вглядываясь в пустоту коридора, прислушиваясь и принюхиваясь к голосу собственной интуиции. Он ничего не понимал в политической жизни страны, в которой проживал, поэтому не знал, что все люди, тут живущие, мужчины, женщины и дети, с утра пораньше ушли на демонстрацию, посвящённую очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, и теперь с красными флагами и картонными портретами других людей маршируют вдоль реки Даугавы и трех каменных людей на постаменте.

Но он не знал, что в Риге, к несчастью, есть и те, кто плюют на праздник 7 ноября. Плюют они и на все другие государственные праздники. Они не ходят на демонстрации и отговаривают других. Они всем недовольны и ждут возвращения старых порядков, с которыми давно покончено. Среди таких был его старый враг Абрам Хериш, который этот замечательный день решил посвятить не борьбе с мировой буржуазией, а борьбе с тем, кого он ненавидел больше любой буржуазии – с проклятым псом по кличке Дракон. Сегодня он решил довести дело до конца.

Бедный, бедный пёс! Знал бы он, каким извращённым умом обладает Абрам Хериш! Никогда бы не стал есть мясо со ступенек лестницы и бежал бы стремглав из затхлого коридора, где воняет не только чесноком, но и этими мерзкими, писклявыми, шипящими, как змеи, хвостатыми и усатыми созданиями, чьи острые когти не раз и не два рвали его морду, когда он с голодухи делал попытку ими закусить.

Где-то в глубине квартиры тяжко и долго забили часы: дон, дон, дон. Это были часы тёти Доры. Радиоточка в комнате дяди Лазаря отозвалась на латышском языке, который бульдог плохо понимал: «Руна Рига! Парейз лайкс десмитас!» (Говорит Рига! Точное время десять часов!). За обоями комнаты, где жили внуки Абрама Хериша Срулик и Иветочка, сердито шуршали тараканы, а в кладовке, рядом с моей комнатой, где я жил со старшей внучкой Абрама Хериша Илонкой Берман, трусливо попискивали мыши, словно предостерегая пса от дальнейших действий.

На всякий случай он лёг на брюхо, пополз бесшумно, ориентируясь на запах и удивляясь легкомыслию людей, которые ушли из дома, оставив самое вкусное без присмотра. Пёс полз на брюхе на запах и радостным утробным урчанием приветствовал то, к чему рвалась его собачья душа – огромная сахарная кость с кусками мяса и налипшей на нём бумагой ждала его на газете, издавая такой умопомрачительный аромат, что голова у пса пошла кругом. Он не выдержал, вскочил на ноги, весело виляя обрубком хвоста и, раскрыв пасть, сделал шаг к заветной цели! Перед куском мяса торчало поставленное на-попа полено, он легко сшиб его лбом, и тут на него
тотчас
откуда-то с потолка
упало
что-то очень тяжёлое, гулкое и холодное, накрыв с головой! Едва бедный пёс успел поджать задние лапы! Из-за угла вышел странного вида человек – на голове его был мотоциклетный шлем, руки до локтей закрывали тяжёлые краги, а ноги до паха были спрятаны в болотные сапоги; вся эта охотничья экипировка принадлежала мужу дочери Абрама Хериша дяде Лазарю, но это был не он. Это был сам Абрам Хериш, наш терминатор! Он держал в руках верёвку, к концу которой было привязано полено. Оно было частью ловушки, в которую и угодил дурак-пёс. Ловушка была чрезвычайно проста, даже примитивна. Полено подпирало край старой чугунной ванны, которую давно демонтировали и которую никак не могли вывезти на дачу в Юрмалу, где планировали её использовать для сбора дождевой воды. Под ванну Абрам Хериш положил кость, а когда пёс её схватил, то полено, к которому была привязана верёвка, было выдернуто, и мерзкий Баскервиль оказался в плену у изощрённого охотника.

Абрам Хериш сел на ванну, свесив ноги, и постучал каблуком в её бок:

- Ну что, идиёт? Допрыгался? Не на того напал, щенок!

Ответом ему было злобное урчание: пёс, готовясь к драке, догрызал свою кость.    

- Кушай, кушай, это твой прощальный обед! Тебя не ждёт почётная старость. Тебя ждёт мыловарня! Абрам Хериш обещал, Абрам Хериш сделал! Гезахт - гемахт.

Свидетелем сцены были две пьяные рожи – Ванька и Янка, местные алкаши. По договорённости с Абрамом Херишем они сидели в засаде. Если бы не сработала ловушка, им было велено накинуть на пса рыболовную сеть дяди Лазаря, а собачью пасть заткнуть старыми шерстяными носками, украденными из комнаты тёти Доры. Но задача, как мы видим, сильно облегчилась. Янка по команде приподнял край ванной, и когда пёс пружинисто вскочил, готовый рвать глотки любому встречному, Ванька ловко замотал его в рыбацкую сеть. Теперь оба давали показания на Абрама Хериша, растирая по щекам пьяные слёзы:

- Бедная собачка! Но мы не виноваты! Еврей сказал: тащите на живодёрню, у неё бешенство! А откуда мы знали? Мы и потащили!

Чумазый Ванька подтверждал слова коллеги, кивая пьяно.

- Еврей кричал: чтобы, говорит, духу этой псины не было, чтобы я живым его больше не видел! И за всё это дал нам рупь.

Состав преступления была налицо. Припёртый к стене неопровержимыми доказательствами, Абрам Хериш подавленно молчал. Спасти его могло только чудо. И это чудо случилось. Грохнула внизу парадная дверь, раздались чьи-то визги и крики, и вверх по лестнице понеслось что-то с деревянным грохотом – словно вверх бежал человек в ботинках из толстой фанеры. Это что-то приблизилось и при ближайшем рассмотрении оказалось пропавшим псом по кличке Дракон. Шею его захлестнула толстая верёвка, а на верёвке болталась довольно сильно изгрызанная крыша от собачьей будки; собственно она и издавала грохот, ударяясь о каменные ступени. В зубах пёс держал огромную свинячью ляжку, которую перехватил поперёк для удобства.

- Собаку не видели? Такого большого бульдога! – кричали внизу люди. – Этот гад ограбил мясной магазин! Что-то сожрал, что-то утащил в зубах!

А пёс, радостно повизгивая, кидался ко всем на грудь, не выпуская ляжку изо рта. Сперва к хозяину, потом к хозяйке. Потом по очереди ко всем детям. Потом к милиционерам, которые пытались отстраниться, потом к Ваньке и Янке, которые, как потом признались, пса не довезли до живодёрни, а продали за бутылку какому-то дачнику. И вдруг он увидел Абрама Хериша. И тот увидел пса. Абрам Хериш буквально вжался в стену.

Пёс зарычал.

Шерсть на его спине встала дыбом, и он,
выпустив из зубов мясо,
вдруг подобрался и -
прыгнул на старикана!

Все отшатнулись, а милиционер попытался дрожащими руками расстегнуть кобуру. Мне показалось, что дедушка Абрам простился с жизнью. Дракон встал на задние лапы, а передними уперся ему в грудь. Все застыли в ужасе. На людей напал столбняк. Начни пёс откусывать у старика нос и уши, никто бы не тронулся с места. Хозяин смог издать лишь писк:

- Дракон, назад!

И на него напал столбняк. Он уже видел ствол пистолета из которого в его лоб летит пуля согласно приговору суда за убийство Абрама Хериша. Страшные клыки животного приблизились к лицу бедного старика. И в тот момент, когда все решили, что деду конец,
пёс
взял, да и 
лизнул
его
в нос. Раз, другой, третий! Абрам Хериш был в полуобморочном состоянии. Да и мы были в таком же состоянии. Я, например, решил, что у собак так принято – перед тем, как что-то откусить, полизать для пробы. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут случилось непредвиденное. Открылась дверь комнаты тёти Доры, и оттуда вырулил, зевая во весь рот, очень важный, хвост трубой, ничего не подозревающий кот Барсик. За ним, дымя папиросой и собирая обеими руками в пучок волосы на голове, выступала в халате до полу сама тётя Дора, массивная, как памятник латышским стрелкам.

Пёс, издав утробный рык, оттолкнулся от дедушки Абрама, как от трамплина и спикировал на кота. Тот со страху вздыбил шерсть, зашипел и, двинув пса по оскалённой морде, взлетел под потолок по оконным гардинам.

Абрам Хериш покачнулся и завалился на маленького милиционера. Тот, не устояв на ногах, упал на второго, который повыше, а уже этот, замахав руками, на мужика с нижнего этажа. Мужик, потеряв равновесие, рухнул на меня, я - на его отпрысков, сгребая их вместе с мамашей в охапку. Те мелким горохом посыпались на бабушку из квартиры снизу, бабушка с визгом на своего дедушку, а её дедушка, матерясь – на мою обалдевшую соседку тётю Дору с тлеющей папироской в зубах.

И вся толпа, вопя и ругаясь, ввалилась дружно в её комнату, опрокидывая мольберт, картины и старинный столик с цветочной вазой. 

- Абрам Хериш! – кричит тётя Дора на всю Ригу, пролетая над остатками цветочной вазы. – Вы, старый идиёт, Абрам Хериш, я вам сто раз сказала не приводить в дом эту сумасшедшую собаку! Вы чем меня слушаете, алох ин копф? Ещё раз приведёте это проклятое животное, я вас самого сдам в живодерню!