Бессонница

   Что ж ты так стучишь, моё бедное сердце?

   То громче, то тише, то совсем замираешь.
 
   Хоть бы ночь простучало, а утром она позвонит.
  «Доченька, - скажет, - может, приедешь? Что-то я этой ночью совсем испугалась: до рассвета не доживу».
 
   И ещё она скажет... скажет...
 
   А бессонная ночь черна. И в висках стучит – будто дятел.
 
   Встать бы, клофелину принять, корвалолом запить, да сил нет.
   Сил – нет. Это у неё нет сил?! А когда-то... ох, уж это когда-то!

   Бельё стирается, борщ варится, котлеты жарятся, полы моются, как сил-то на всё хватало? Придёт муж с работы, а ужин уже на столе. Свеженький, с пылу, с жару, да кекс в духовке печётся, и мясо на завтра маринуется. И куда всё ушло?

   Еще только четыре. Не скоро еще рассветёт.
   Говорят, боль с рассветом уходит. Может, у кого и уходит, да только не у неё. В прошлый раз, когда так прихватило... когда это было? весной? наверное, ранней весной, потому что снег только таять начал, и тоже ночью... она не могла дотянуться до телефона, а когда все-таки дотянулась, позвонила подруге. Не дочке же ночью звонить! А подруга живет далеко, за почти полэкватора, у нас ночь – у нее ещё день.
 
  «Это я, - сказала она. – И мне плохо. Поговори со мной, помоги».
   А подруга сразу: «Ты дочке звонила?»
  «Нет, не звонила. Ей с утра на работу, а у нас слякоть, еще ноги промочит».
 
   Лучше бы не говорила.
  «Ну и что, что промочит? – закричала подруга. – Ну и что, что промочит? Это ей нужно – не только тебе. Пусть вызывает такси! Пусть бежит по мокрому снегу, минуты считает: ее маме плохо! Пусть бежит – свою душу лечит! Звони, не то я позвоню!»

   Пришлось пообещать, что позвонит, но, конечно, не позвонила. Выпила клофелин, валидольчиком закусила – потихоньку и оклемалась.

   Днём позвонила дочери, рассказала, что хотела ее разбудить, а дочь удивилась: «Зачем? Лекарство и без меня можешь выпить, скорую вызвать тоже. А мне с утра на работу, потом за мебелью ехать: я  тебе говорила, что моя очередь подошла? А не высплюсь – целый день буду как разбитая».

   Вроде, правильно все сказала, но так стало обидно! Даже всплакнулось немного.


   Больно-то как! Будто спицею грудь проткнули. Ни выдохнуть, ни вдохнуть... и рассвет далеко.

 
   А может, подруга права, и не о том она всю жизнь беспокоилась? Может, зря столько часов в очередях провела? То сапоги для дочки достать, то мохер, то серёжки. Полжизни в очередях. А в ответ: «Без меня можешь скорую вызвать».
 
   Конечно, может. Всё она может.
 
   И с приступом справиться может.

   А потом, когда всё пройдёт, она поедет к дочери и расскажет, как страшно ночью одной, как давит к земле плита, которую будто на грудь положили. И про спицу расскажет, и про страх непонятный.

   Только бы до рассвета дожить.

***

   Вот и рассвет.
 
   И впрямь отпустило.
 
   Сейчас она пойдёт на кухню, отдёрнет занавески, заварит чайку. Достанет печенье – еще овсяное где-то осталось, включит телевизор.
 
   И не станет звонить: у дочки полно и своих забот.
 
   А она... а что она? Она справится.
 
   Она сильная.

   Силь - на - я...