Я - злой и сильный. Часть четвертая. 18 плюс

От автора: повесть не предназначена для лиц моложе 18 лет. Если вы не достигли этого возраста, пожалуйста, покиньте эту страницу. Благодарю за понимание.
Произведение не пропагандирует однополые отношения и насилие. Персонажи и их имена вымышлены автором. Любые совпадения с реальными лицами и реальными событиями - случайны.

* * *
Артёму Кэп ничего не сказал раньше времени: чтоб отговаривать не начал и чтоб не опозориться, если ничего не выйдет. Но дело, на удивление, выгорело. Марина взбаламутила подружек. Ильяс Чегодаеву позвонил. Зам. председателя брянского Совета ветеранов был земляком Ильяса – из Казани, и Ильяс с ним общался на «ты». Чегодаев – правильный мужик: выслушал, поддержал, письмо помог составить. Марина с «подружками по поликлинике» подписи собрали: сорок три штуки!
В больницу пришли вдесятером: шесть тёток, Чегодаев, Кэп, Ильяс, Серега. В приемной главврача Кэп волновался. Страшно хотелось курить. А больше того - сбежать. Он уже почти жалел, что всё затеял. Главврач, увидев делегацию, удивленно вскинул брови. Опытным взглядом выцепил «вожака»: с Чегодаевым поздоровался за руку, остальным - кивнул. Марина начала читать письмо: о том, что Горобченко – хороший врач, а его отстраняют от работы, что страдают дети, что уже три операции отложили на неизвестный срок. «Требуем дать возможность самому лучшему доктору лечить наших детей», ну и всё такое прочее.
Главврач дослушал и нажал кнопку селектора:
- Позовите Сапунову и Горобченко.
Явились Артём в белом халате и ухоженная взрослая тетка с баджиком «зав. хирургическим отделением».
- Вера Леонидовна, что ж вы молодого доктора обидели?… - начал главврач добродушно.
- Что?! – вскинулась «главная хирургиня». – Вот как вы, Артём, стали действовать? Если чем-то недовольны, пришли бы ко мне и сказали. А тихушничать – подло!
Артём, опешив, сделал шаг назад. Кэп, кусая губы, набирал воздуха, чтоб сказать тётке в лицо всё, что о ней думает. Чегодаев выжидающе переводил взгляд с лица на лицо. И тут в атаку пошла одна из мамаш. Многодетная, горластая, она дала бы фору пятерым азартным мужикам:
- Нет уж, Вера Леонидовна, вы теперь нас всех послушайте! Моему сыну гипс ставил Горобченко, а когда его отстранили, мы лишнюю неделю пролежали в отделении, всё никто не мог нас на рентген отправить! А у меня ведь еще четверо детей!
Еще одна мамочка вступилась:
- У нас - ДЦП. Нас ложили планово, и Артём Николаич всегда «рефлексы» делал. А у Логинова мы пролежали десять дней на одних прогреваниях.
Вера Леонидовна насмешливо смотрела на ораторш, подбирая слова для отпора, но тут понесло Кэпа:
- Правда же, Логинов – полостной хирург. Зачем его на суставников ставить?! Операцию Даше Рыбиной должен был Горобченко делать, а – не дали!... И чем закончилось?!
Эти слова легко легли Кэпу на язык только потому, что Артём много раз повторял их дома. Но заведующая воззрилась на Кэпа с изумлением. Незнакомый дюжий парень без ног и с медалями так легко ориентировался в специализации хирургов ее отделения!?
- Артём Николаевич отстранен от ночных дежурств и не может наблюдать пациентов в ранний послеоперационный период. Потому он не делает операций.
Неожиданное и открытое заступничество Алёши вывело Артёма из ступора. Он с напором обернулся к заведующей:
- И почему же я не могу в ночную дежурить?
- А вы не знаете? – язвительно процедила та.
- Нет. Скажите вслух, при всех. Почему Логинов – может дежурить, Белова – может, а я – нет?
- Не знаете? – шипела она. – При всех сказать?!
- Скажите! – Артём  не отводил от нее пристальных глаз.
Вера Леонидовна окинула взглядом пёструю «делегацию». Солидный мужик в дорогом костюме – чиновник или функционер, мамаши разного возраста, от юных до пенсионерок, какие-то накачанные парни. Говорить скандальные вещи при всех не хотелось. К тому же, ей пришло в голову, что инвалид – не дай, Бог! - папа той девочки, которой неудачно сделали операцию на локте… Она додумала, что лучше всё мирно решить в кабинете начальства, чем в темном переулке встретить разъяренного бугая, винящего лично ее в проблемах своего ребенка.
- Пожалуйста, давайте успокоимся! - сдала назад Вера Леонидовна. – В отделении были пертурбации. Сейчас всё налаживается. Артём Николаевич вернется к прежнему расписанию, снова возьмет три палаты. Да, Артём?! А вашей Дашеньке, - обернулась она к Кэпу, - будет сделана еще одна операция, ее сделает Горобченко. Будем надеяться – благополучно!
- Вы хоть знаете, что это такое – лишняя операция? – мрачно спросил Кэп.
- Мы всё уладим. Не волнуйтесь, ради Бога! - вежливо частила тётка. – Игорь Ильич, - обернулась она к главврачу, - я просто не успела вам сообщить: мы возвращаем прежнюю сетку дежурств.
Хозяин кабинета повернулся к Чегодаеву:
- Ну – ок. Мы разберемся. Ваше письмо я рассмотрю и сообщу о результатах проверки.
Чегодаев протянул ему визитку с телефоном:
- …Но учтите: этот вопрос – на контроле. В следующий раз мы будем с журналистами.
- Не надо прессы. Спасибо за своевременный сигнал. До свидания! - главврач корректно улыбался и кивал, давая понять, что прием окончен.
Чегодаев внимательно посмотрел в его лицо, ответно кивнул и первым вышел из кабинета.

Перевозбужденные мамаши заполнили гомоном больничный коридор. Ильяс, попрощавшись, убежал на работу. Серый ушел с Маринкой. Кэп остался на крыльце и закурил. Думал: вдруг выйдет Тёма? Рядом тормознул Чегодаев:
- …Угостишь? – и, взяв сигарету из Кэповой пачки, спросил: - Как жизнь, старлей*? Я думал, ты здесь – с кем-то из «мамочек».
- Нет. Я доктора знаю. Он мне протез помогал подбирать.
- Подобрали?
- Не знаю пока. Цену еще не озвучили. Работы-то нет у меня, а пенсия, - Кэп безнадежно махнул рукой.
- А что умеешь делать?...
Чегодаев не спешил уйти: он вспомнил этого бойца.

Года четыре назад в Совет ветеранов позвонили из военкомата, что из Москвы везут дембеля-инвалида, и надо бы забрать его с вокзала и отвезти в Стародубский район. Чегодаев сразу тогда на всякий случай резервировал место в интернате. Он уже насмотрелся, как жены бросают на порог вещи, когда с войны возвращается калека. Слышал, как голосят седовласые больные матери, что ждали подмоги на старости лет, а свалилась - обуза...

Кэп был молодой, пухлощекий после госпиталей. К инвалидности еще не привык, еще не понял, какой стороной к нему жизнь повернулась. Встречи с родными ждал, но не волновался. Волновался за него Марат. По раздолбанным в кашу дорогам с намерзшей колеей доехали в скромный поселок. У околицы их никто не встречал. Марат закусил изнутри щеку. Но около дома, у калитки ждала мать. Она вбежала в автобус, обвила Кэпову шею руками:
- Лёша! Приехал! Слава Богу! Слава Богу, мой мальчик!
Кэп стеснялся этой сцены перед парнями, выносящими из автобуса коляску. Потом стеснялся матери, когда, подставив ему плечи, парни выносили его самого. У Марата отлегло было от сердца, но – ненадолго. К дому Шумилиных от калитки вела узкая тропа. Справа – кусты, слева - стена. Туалет - на улице, а к нему протоптана в неглубоком снегу стёжка между сараем и стволом черешни. Крыльцо – пять ступеней. А в доме – порожки да узкие двери. Городская инвалидная коляска в здешней жизни была ни к чему.
Мать и пожилой седой отец за что-то благодарили Марата. Кэп сидел за накрытым столом и улыбался.
- Катя сегодня приедет, - говорила мать, утирая слезы. А потом, повернувшись к Марату, объясняла: - Катя – дочка моя, Лёшина сестра.
Отец гладил пальцем боевые сыновы медали.
У Марата сердце зашлось, и он заспешил попрощаться. А уже из автобуса набрал телефон соцзащиты:
- Григорьич, осталась у нас еще квота на квартиры? Запиши: однушку - Шумилину, ветерану боевых действий. В доме с пандусами. Колясочник парень.
- Зачем, Марат Альбертыч? – спросил один из ехавших рядом парней. – Приняли же родители.
- Ты порожки в доме видел? – сказал Марат. – А дорогу к туалету? Двадцать пять лет парню. Полгода в доме просидит, в помойное ведро «походит», а потом – в петлю! Нет, он – живой, хороший, хочет жить. Надо спасать пацана!

И сейчас Чегодаев смотрел на Кэпа внимательно и серьезно:
- Давай с работой помогу. Профессия-то есть?
- А! - махнул рукой Кэп. – Я ж – сельский. Закончил колледж на тракториста-машиниста. Теперь это – мимо! А могу – диспетчером на телефон. Для интернет-магазина базу на компьютере вести. Ну или руками что-то делать сидя…
Марат достал смартфон:
- Диктуй свой номер. Обещать не обещаю, но – попробую.

Тёма приехал вечером и с порога на Кэпа «наехал»:
- Алёш, как это называется? Ты предупредить меня не мог, что вы придёте?
- Это тебе «алаверды» за протез! – засмеялся Кэп. – Ты ж меня не предупредил, что там будет. И вот тебе – ответка. Как заведующая-то? Очень злилась?
- Ага! Но – сдалась. Три палаты мне вернули. Буду вести стационар, как и раньше. А что за мужик с вами был, в пиджаке?
- Понравился? – ревниво вскинулся Кэп. – Это из совета ветеранов, Ильясов земляк.
- Фу на тебя: «понравился»! – фыркнул Тёма. – Он – старый. У меня вон есть моложе! – он положил ладонь на Кэпово плечо. – Покормишь, нет? А то так пить хочется, что переночевать негде…

* * *
К Тёмкиным ласкам Кэп привык. Не быстро, не сразу. С затаенными страхами и внутренней борьбой. Врал сам себе, что в эти минуты представляет рядом с собою девчонку. Проводив Тёму, брался через силу дрочить на бабское порно.
А сам «руки распускать» в постели и вовсе стеснялся. Но – хотелось же! Манило. И удержаться от этого не было сил. В те вечера, когда Рыжий оставался на ночь, Кэп укладывал его к себе на плечо и касался неспешными пальцами выпирающих ключиц. Артём зажимался, как целка. Не мог забыть, как дрожь пробежала по Алёшиным плечам, когда он впервые коснулся ладонью его плоской мужской груди. Боялся, что Лёшку переклинит, что дойдет куда-то там, «в мозжечок», что Тёма – не женщина, что – «нельзя» и что – «больше не хочется»…
Если бы не Тёмкино смущение, Кэп, может, сам не решился бы на нежности. Но преодолевать это сопротивление было так сладко. Чувствовать желание, ловить вздрагивания, уговаривать насмешливо и властно.
- Ну что, тебя не трогали, что ль, раньше? – шептал он, спускаясь ладонью по впалому животу к лунке пупка. – Что ты, как девочка?
- Трогали, - выдыхал Артём. - …Не надо, Лёш, ты же – не хочешь! – он закрывал пах рукой, преграждая путь ласкам.
- Давай, я сам решу: чего хочу, чего – нет? Руку убирай!
- Нет! – мотал головой Артём.
Кэп нажимал несильно, нежно.
- Убери! …Ну? Кто сильней? Кто старше? Кто в доме хозяин?
Артём сдавал позицию по миллиметрам. Кэпова ладонь касалась мягких даже на лобке волос.
- Пушистый какой!
- Ну тебя! – Тёмка зарывался лицом в Лёшино плечо. – Не надо. Не трогай! Пусти!
Но рука уже ложилась на член, не решающийся подняться. И только после того, как Кэп оглаживал Тёмкины бедра, после того, как у Кэпа у самого вставало так, что мама не горюй, Тёмкин член неуверенно рос.
- Вооот. Другое дело! – удовлетворенно говорил Кэп. – Свою руку дай!
Тёмкина ладонь несмело смыкала объятие вокруг каменного Лёхиного стояка. Лёха сначала старался повторять Тёмкины движения, убеждая себя в том, что это он не ласкает любовника, а просто передразнивает его движения. Но очень быстро он начинал двигать руку по Тёмкиному члену в своем привычном ритме. Куда денешься?! Не он подчинялся Рыжему, а Рыжий – ему. Кончал Тёмка быстро. И от этого смущался еще сильней.
- Хорошо, что я не актив, да? Снова трех минут не продержался.
- У тебя недотрах такой – будь здоров! Как у меня «в лучшие годы». Ты вообще дрочишь или нет? Тебе сколько раз надо?
- Просто с тобой очень сладко! – шептал Рыжий. – И нет сил терпеть. Прости меня, Лёш!
- Фиг-то! Должен будешь!
Артём вставал за полотенцем, сам вытирал Лёшке руки – просто потому, что ему было проще и сподручней встать.
- Можно спать теперь? – спрашивал он робко.
Он оказался соней и обжорой. Кэп смеялся:
- Чего ты худой-то такой? Кишка прямая? Ты ешь больше меня!
- Лёш, не поверишь – только на твоей кухне на меня жор нападает! – смеялся Рыжий в ответ. – Дома хрен что в горло лезет. А у тебя… Я так тебя ждал. Столько лет… И рядом с тобой так всего хочется…
Они закутывались в одеяло. И Тёма делал то, в чем за ним оставался первый шаг – придвигал ноги к Лёшкиным культям. Лёха до сих пор напрягался, вздрагивал. Ему приходилось сдерживаться, чтоб не отпрянуть. Лишь через пару минут он расслаблялся и доверчиво утыкался куцыми коленями в Тёмкины ноги.
- Спать?
- Спокойной ночи! – шептал Тёма. – Мы до утра будем вместе, ведь правда?
И это нескладное, чудное «до утра» странным образом совпадало с тем, что чувствовал сам Кэп. Он просыпался ночами, слушал, как сопит рядом Рыжий, и думал: сколько еще продлится их счастье? Чем закончится? Что закончится быстро и плохо, он почему-то не сомневался. Ждал, что судьба безжалостно вмешается в их запретный уют. Мать ли с сестрой приедут без предупреждения и застанут их с Тёмкой в постели… Галка ли окажется соседкой по даче Тёминым родителям и расскажет всему двору, что приходящий к Кэпу парень – гей… Еще ли что случится, после чего придет расплата за все эти сладкие ночи, за преступную нежность, за ласки, которым нет приличных называний, и для которых есть лишь грязные слова, порочащие, оскорбительные и злые…

* * *
Чегодаев позвонил через неделю.
- Алексей? Это Марат Альбертыч. Ты работать не передумал?
- Нет! – выдохнул Кэп, боясь спугнуть открывающуюся перспективу.
- У тебя группа инвалидности – вторая? На третью согласишься перейти? Тогда за тебя налоговое послабление будет компании. Им это важно.
- Конечно! - сказал Кэп. – А работать кем?
- Консультантом в магазине запчастей. Матчасть, я так понял, ты знаешь. В базах разбираешься. Остальное на месте прочухаешь. Адрес пиши!

До магазина на коляске было добираться минут двадцать. На собеседование Кэп поехал в той же парадке. Всю дорогу молился: только бы был пандус к крыльцу! Только бы – пандус!
В утреннем магазине было прохладно и пусто. Лысый мужик поздоровался за руку:
- Ты – от Чегодаева? Гляди-ка, и правда – без ног!
Кэп посмотрел снизу вверх настороженно.
- Ладно, не парься, у нас народ отличный! Всё будет ок. Ты в запчастях шаришь?
Поначалу Кэпу показалось, что он не разберется ни за что на свете. Толстый бумажный каталог vin-кодов, эксельная база, совсем не похожая на Галкину, какие-то квиточки.
- Смотри, здесь список по фирмам, здесь – по названию детали: «датчик детонации», «датчик кислородный», «датчик температуры», здесь – узлы в сборке. Вот – поиск, тут – наличие, это – оформление заказа, - молодой парень Денис шустро лупил по клавиатуре. – Усёк? Всё несложно.
Кэп кивал, про себя думая, что хрен разберется в этой мешанине. Ему помогли втиснуться с коляской через узкий проход за прилавок. А когда он понял, что посетители не увидят коляски и не будут знать, что он – инвалид, аж скулы свело – так захотелось здесь работать! Ему подвинули клавиатуру:
- Разбирайся!
Первый посетитель появился минут через двадцать. Кэп всё еще оторопело смотрел на столбцы букв и цифр на непривычно широком экране стационарного компа.
Толстый дядька с сердитой миной подошел к прилавку:
- Драсьть. Коврики на фокус есть?
- Добрый день. Сейчас посмотрим, - внутри у Кэпа всё оцепенело от напряжения. Непослушными пальцами он набрал в поисковой строчке «ford focus».
Денис подошел и навис над его плечом. База открылась на нужном месте.
- В салон, в багажник? – спросил Кэп, глядя в список деталей.
- Я не сказал? В салон! – буркнул дядька.
- VIN-код не забудь! – подсказал Денис. – Там «до» и «после» рестайлинга разные размеры.
- В наличии! – нашел Кэп нужную строчку. – Оформляю?
Дядька кивнул. Кэп нажал кнопку «печать» и из принтера выползла квитанция.
- В кассу и - подождите! – Кэп развернулся и с копией квитанции в руках покатился к двери склада.

Первый день вымотал его напрочь. Он обслужил человек пятнадцать, всё остальное время разбираясь с непривычными таблицами. Ему всё время казалось, что он как-нибудь непоправимо ошибется. Несколько раз он подзывал Дениса, а однажды – кассиршу Татьяну. Когда после закрытия магазина он выкатился на крыльцо, ему было странно, что всё еще тепло. Казалось, он полжизни провел в этом магазине. И он не удивился бы, если бы на улице уже была зима и сугробы по крыши. Он закурил. У него дрожали пальцы. Несколько раз затянувшись, он достал телефон, набрал номер:
- Марат Альбертыч? Это Алексей Шумилин. Спасибо вам за рабочее место! И зарплата – огромная, если на полную ставку возьмут!

Платить обещали двадцать три тысячи. Ночами Кэпу снились бесконечные эксельные столбцы. Он искал в них то реле, то бампер, не мог найти, просыпался в холодном поту. Тёма поднимал голову от подушки:
- Что, Алёш? Нога?
- Не. Всё нормально! – успокаивал его Кэп. – Дурацкая работа! Ни днем ни ночью нет покоя!
Он кокетничал перед Рыжим и перед самим собой. Работа была изумительная! Нельзя было словами выразить, как он боялся здесь не удержаться!

И теперь у него были выходные! Пока его жизнь была чередой невнятно заполненных, однообразных дней, выходные не отличались от будней. А сейчас, когда он пять дней подряд проездил на работу, возможность выспаться в субботу была крутой и необычной. Рыжий предложил в воскресенье смотаться на Десну.
- Не, вдруг нас увидят! – упирался Кэп.
- И что? Может, мы просто приятели? – уговаривал Артём. – Я к тебе близко подходить не буду. Просто рядом пойдем.
Наконец, Кэп согласился. Они автобусом доехали до парка и пошли по аллее.
После дождливого августа пришел сухой теплый сентябрь. Листья шуршали под колесами коляски. И березы трепетали золотыми кронами в волнах теплого ветра. Аллея кончилась площадкой, нависшей над берегом. Река отражала высокое небо. И запах осени – последних цветов, пожухшей листвы, далеких костров и чего-то неуловимо-пронзительно горького - стискивал сердце смутной предзимней тревогой. Порыв ветра поднял с земли сухие листья. Тёма поежился.
- Мёрзнешь? – спросил Кэп.
- Не, - помотал головой Тёма. И вдруг начал негромко, будто отстраненно говорить:

Игрушечной нашей любви
Слегка не хватало печали...
И синие чайки кричали.
И сонные сосны качали
Над нами вершины свои...
 
А впрочем, была и печаль,
Как это притихшее море.
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется,
Жизни не жаль.
 
А после
Была и тоска,
Глухая, как поздняя осень,
Когда необуздан и грозен
Прибой из волны и песка.
 
А что ещё нужно душе?
Немного любви
И тревоги,
Немного листвы на дороге
И ветра в сухом камыше.
 
Но главное - это печаль,
Как тихое, кроткое море,
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется - 
Жизни не жаль.*

Кэп замер. Никогда в жизни ни одно стихотворение, и вообще – ни одни слова не были такими его, словно – выстраданными, словно – озвучившими его дыхание и биение его сердца. И никогда ни один человек не был ему так дорог и так зависим от него, как Тёмка.
- Твои? – тихо спросил Кэп.
- Нет. Это – Анатолий Жигулин, не очень известный поэт. Его при Сталине в тюрьму посадили в 19 лет. И стихи все такие… с надломом. Красивые, да?
- Словно про нас, - кивнул Кэп. – Мы долго вместе будем, как думаешь?
- Не знаю. Я умру, наверно, когда ты… когда всё закончится.
- Нет. Тём, обещай, что – нет.
Артём молчал. Кэп подкатился к нему ближе, взял за запястье.
- Обещай! Ты – младший. Ты должен слушаться, слышишь?
Тогда Тёма кивнул:
- Обещаю.
Они вернулись к остановке. И, ожидая автобуса, Кэп сказал:
- Ты можешь во вторник придти? А сегодня и завтра – не надо!

У него снова кончились деньги. И он не хотел, чтобы Тёма знал, что он будет сидеть на пустой гречке. Да, он всё еще глупо форсил, не признаваясь Артёму в своей нищете. Но во вторник уже должна была придти зарплата. Большая. Настоящая. А за два дня до наступления новой и богатой жизни глупо падать в грязь лицом, правда?
Артём посмотрел на него тревожно, но ничего не спросил. В автобусе он встал чуть в отдалении. На своей остановке Кэп обернулся:
- Пока! - и выкатил свою коляску.
Рыжий молча кивнул и поехал дальше, на всякий случай, чтобы не спалиться перед какими-нибудь случайно подвернувшимися знакомыми, даже не проводив Кэпа взглядом.

* * *
В понедельник похолодало. Ветер нес с запада тучи. Кэп продрог, пока добрался до работы. Но ждать оставалось чуть-чуть: завтра – деньги. Можно будет купить свитер, куртку, нормальные брюки – не джинсы и не камуфляж… К вечеру стало накрапывать, но Кэп решил всё равно после работы ехать в магазин - присмотреть-примерить что-нибудь. В трамвай, который так удобно шел до центра, на коляске было не забраться. Автобус останавливался неудачно - на другой стороне проспекта, но выбора не было.

«Икарус» высадил пассажиров на «островке безопасности». В подземном переходе рельсов для коляски не оказалось. Чтоб переехать проспект, надо было «спрыгнуть» с высокого бордюра. Инструкция по эксплуатации коляски такие трюки запрещала, но коляска уже шестой год служила Кэпу верой и правдой, и он давно не боялся «лихачить». Он выждал, пока схлынет поток машин, и катнулся вперед. Что случилось дальше, он понял не сразу. Вместо того чтоб симметрично грузно шлепнуться обоими колесами, коляска стала заваливаться, в левом колесе раздался хруст. Кэп вцепился в подлокотники, пытаясь качнуться обратно, но коляска «нырнула» неровно, слева – вперед, и он полетел вниз лицом, лишь в последний миг успев выставить перед собою руки. Раздался металлический дребезг – несколько мелких железок отскочили от колеса. Кэп рассадил ладони, но это были мелочи. Коляска лежала на боку, и ее левая ось была свёрнута в сторону. Под колесами проезжающего грузовика звякнул отлетевший болт. Кэп матюгнулся, подполз к коляске и сильными руками вытолкнул ее на тротуар. Одна из отломившихся пластмассок канула в лужу. Пришлось грести руками грязь, чтоб ее найти и убедиться, что в луже нет еще каких-нибудь деталей. Но сломанный цилиндр и несколько болтов раскатывались по проезжей части, по которой нёсся вечерний поток машин. Кэп стиснул зубы от беспомощности и отчаяния.

Он боялся ползать – суеверно и панически. Во владикавказском госпитале взрослый безногий майор «ходил» на примотанных к коленям колодках. Пацаны за глаза называли его «Паук». И Кэпу было страшно казаться таким же «пауком», не человеком, а большим неловким насекомым, вызывающим в людях брезгливую жалость. Из-за короткой левой культи он не мог нормально ходить на коленях – только на четвереньках. Вот почему даже дома, даже наедине с самим собой, он катался на стуле. Казалось – только так он остаётся человеком.
А теперь ему придется на глазах всего города ползти по залитой лужами дороге, уворачиваясь, чтоб его не сбили как какую-то собаку или кошку... «Запчасти», поддеваемые проезжающими машинами, раскатывались по мостовой. Он стиснул зубы и пополз. Встав на колени у обочины, махал рукой, пока в правом ряду не тормознул жигуленок. Снизу, от асфальта, Кэп не видел лица водителя, но кивнул:
- Спасибо, друг! – и пополз дальше, готовясь сигнализировать следующему ряду.
Из жигулей выскочил парень:
- Мать твою за ногу! Ты охренел? Ты - пьяный, под колеса лезть?!
- У меня коляска сломалась! – Кэп просяще смотрел снизу вверх. – Болты улетели, их надо собрать.
Парень понял, в чем дело, повернулся к едущим слева автомобилям и поднял руки над головой. Не сразу, но оба левых ряда тоже встали. Вышел еще один мужик и молодая девчонка.
- Здесь детали рассыпались! – объяснял парень. – Надо помочь. …Где они, а? Куда полетели?
Кэп, умирая от стыда, дополз до откатившейся сломанной втулки, но никак не мог найти еще один болт, который – он точно видел! – отлетел самым первым от колес грузовика. Девчонка в красной куртке подняла эту железку:
- Вот! Держите!
Кэп кивнул, изо всех сил сдерживая предательски дрожащие губы.
- Спасибо, красавица. Мужики, век буду благодарен!
- Ладно тебе! – отмахнулся самый первый парень. – Давай, помогу!
- Не надо, не пачкайся! – мотнул головой Кэп. – Я весь промок в этих лужах, как свин.
Он на четвереньках дополз до тротуара и с бордюра обернулся помахать машинам. Водители расходились по своим автомобилям. Кэп поставил коляску на колеса. Левая ось была сломана. Скрежеща по асфальту погнутой рамой, он дотолкал коляску до автобусной остановки. Подтянувшись на руках, вскинул себя скамейку. Рукава были мокрые по локоть, брючины – почти целиком. Ладони саднило, и на левой сквозь грязную жижу проступила кровь. Коляска была нетранспортабельной. Денег – пятнадцать рублей медяками. До дома – полтора километра. И – дождь.

Две подошедшие к остановке женщины посмотрели на него брезгливо. Он отвернулся. Хотелось закрыть глаза и прекратить свое существование. Страшней всего было, что он завтра не сможет попасть на работу. Судьба опять дала понять, что выхода в нормальную жизнь для него нет. Он должен смириться и гнить в нищете и безысходной никчемности. Ему подумалось, что и на отношения с Артёмом он не имеет права. Лузер, калека, которого жизнь опускает раз за разом, не должен цепляться и топить вместе с собой нормальных людей… Он размахнулся и со всей силы долбанул кулаком по металлическим перилам остановки. Металл утробно загудел. Две тётки покосились и отошли подальше от него, под дождь.

«Я – злой и сильный!» - стал шептать он себе. – «Десант не сдается! Где мы – там победа!*»
Через пару минут он смог взять себя в руки, обтер, как сумел, грязные ладони и вынул из кармана телефон.
- Серёг, как дела? Где ты сейчас? Мне нужна помощь.
Но Серый оказался в двадцати километрах от города: прокладывал телефонную линию в новом коттеджном поселке. Кэп дал отбой, закусив губу, принял это поражение и набрал Ильяса. Номер был занят. Кэп еще пару раз с усилием вдохнул и выдохнул. И тут телефон зазвонил сам. Это был Ильяс. Оказалось, ему уже отзвонился Серый.
- Что случилось, Лёх? – голос в трубке был тревожным. – Ты где?
- Всё ок! – у Кэпа отлегло от души. – Просто коляска сломалась. Я – у «Орленка», на остановке за площадью. Не можешь машину найти, подвезти?

Ильяс подъехал через полчаса на грузовой «Газели». Совсем посторонний, совсем незнакомый водила, посмотрев на несчастного мокрого Кэпа, поцокал языком и чуть склонился перед ним, подставляя плечо:
- Руку клади!
Чтоб не испортить мужикам одежду, Кэп снял промокшую парадку и оперся на их плечи.
«Доставив» друга до дома, Ильяс метнулся в магазин и вернулся с бутылкой «Столичной»:
- На. Продрог ведь, грейся! А я побегу, ок? Я детей у соседки оставил, а Файка – у зубного.
Кэп захлопнул за ним дверь и сделал несколько глотков из горла.

Он так и не успел решить: «бороться или сдаться?», когда трубка зазвонила снова. Это Рыжий - видно, почувствовав Кэпа на расстоянии – проговорил напряженно и нервно:
- Алёш, как дела? Мне почему-то стало страшно... Можно, я приеду?
Господи, как же хотелось Кэпу быть сильным! До дрожи. До истерики. До воя. Он приложился еще раз к горлышку, продышался после сорокоградусной, а потом ответил покровительственно, тепло и врастяжку:
- Эх ты, тетёха моя! Ну – приезжай!

До Тёмкиного прихода он успел выстирать брюки, выяснить в интернете, что пункт проката откроется завтра в десять утра, позвонить Галке и узнать у нее телефоны трех колясочников (таких было много в их «соцзашитовском» доме) и выслушать отказ по всем трем номерам: одолжить коляску даже на полдня никто не согласился. Ситуация почти не улучшилась. И бутылка водки уверенно пустела. Но когда пришел Рыжий, Кэп встретил его улыбкой:
- Ну, чего ты расклеился? Гречку будешь?

Артём посмотрел в его лицо, сразу понял, что – проблемы, и испуганно спросил:
- Алёш, ты – пьяный? Что случилось? Фантомы? С работы прогнали?
- Нет, - помотал головой Кэп. – Коляска, вон, сломалась. Не знаю, как чинить!?
- А с ладонями что?
- Фигня. Упал.
Артём пошел на кухню за аптечкой, не взирая на Кэповы протесты, смазал ссадины йодом.
- Вот коляска-то как раз – фигня! А раны надо обрабатывать, - он достал телефон, набрал номер и, дождавшись ответа, зачастил: - Пап, это я. Не вешай, пожалуйста, трубку. Мне нужна помощь…
Но в телефоне запиликали короткие гудки. Артём набрал другой номер:
- Мам?... Как дела? Как давление?... Папа там рядом? Можешь попросить, чтоб он помог мне?
Какое-то время он молчал, держа мобильник у уха, и даже издали было слышно, как на другом конце трубы идут разговоры, временами переходящие на повышенный тон.
- Рыжик, не надо! – пытался остановить его Кэп.
Но Артём приложил палец к губам:
- Погоди! Сейчас всё будет! – выслушал что-то в трубку, улыбнулся: - Мам, спасибо! – и, видимо, уже обращаясь к отцу, четко, по-военному отрапортовал: - У коляски поломалась ось, надо - срочно, за срочность – доплата, - и выпалил адрес.
- Тём, у меня денег мало, – неохотно признался Кэп.
Рыжий вытащил из куртки кошелек и положил на подзеркальник несколько купюр:
- Этого хватит. А я – пойду, ок? Не буду злить отца.
- Не! Ты что? – подхватился Кэп. – Как я с ним буду объясняться? Давай, не бросай меня!

Николай Юрьевич пришел с инструментами. Стрельнул глазами на сына, протянул руку Кэпу, хмыкнул:
- Я думал - детская, - опустился на колени перед коляской, опрокинул ее навзничь, перебрал отвалившиеся детали. Потом присвистнул: – Втулка лопнула. Надо новую вытачивать. К пятнице сделаю.
- Пап, нам нужно срочно! – выдохнул Артём. – Алексею завтра на работу. Пропустить – нельзя. И больше не на чем добраться.
Отец презрительно скривился:
- «Вам»? «Пациент», говоришь? Теперь это так называется?
- Папа, молчи, – прошептал Тёма.
Но Николай Юрьевич молчать не собирался.
- Всё, нормальные мужики на тебя больше не клюют? Уже на безногих перешел? Он еще и пьющий, кажется?
- Папа! – вскрикнул Тёма в отчаянии.
Кэп напрягся:
- Что вы себе позволяете? Уйдите из моего дома. Сейчас же!
- «Позволяю»? – задиристо обернулся к нему Николай Юрьевич. – Я что – неправду сказал? Вы на себя посмотрите, «пациенты»! У вас всё на лицах написано. Что-то раньше из-за пациентов он ни мне, ни матери не трезвонил! А ты и рад, что нашел идиота? На его деньги бухаешь?
Рыжий метнулся к Алексею и загородил его руками:
- Лёш, не трогай его! Он не то хотел сказать!
Кэп отстранился:
- Да не бойся, Тём. Я - не трону, я что - урод? – и, сдерживая раздражение, повернулся к гостю: - Уходите! Нам от вас не надо ничего.
- «Не надо»? – ярился Николай Юрьевич. – Я сам к тебе пришел, без приглашения?! А ты, мужик – без ног или без рук? Или и тем и этим Бог обидел? Не мог колесо починить? Только водку жрать справляешься?
Кэп раскрыл было рот для ответа, но Николай Юрьич, потыкав пальцем в кнопки своего мобильника, махнул ему рукой, чтоб – молчал, и заговорил в трубу:
- Вась, кто у нас на проходной сегодня? Ленка? …Блин! Мне надо втулку выточить, а эта стервь не пустит, раз не в смену… Подойдешь к проходной, ладно? Минут через двадцать. Сделаешь? …Ага! …Да нет, тут – ветеран, коляска сломалась, и он как без ног. Уважить надо. …Да, с меня! …Само собой! – потом, закончив разговор, натянул куртку: - Ждите, приеду. «Пациенты», блин! – и вышел, не взглянув никому в лицо.

- Что это было? – спросил Кэп.
- Николай Юрьевич Горобченко: «мастер золотые руки», поборник морали, мой отец, ну и прочее – по мелочи! – усмехнулся Тёма. – Прости его, а? Он ерунду говорил.
- Да нет, - задумчиво протянул Кэп. – «Всё по лицам видно» - правда, судя по всему. Навряд ли бы он наобум такое мне в глаза сказал.
Николай Юрьевич вернулся через час. Долго ставил новую втулку, выпрямлял погнутую ось. Наконец, поднял коляску на колеса:
- Проверь!
Кэп перебрался в коляску: она стояла ровно, ездила как прежде, и глуховатый звук, который вот уже пару месяцев раздавался в левом колесе, теперь пропал.
- Как новая. Спасибо!
- На хлеб не намажешь! – буркнул мастер.
- Деньги – вот! – Кэп кивнул на подзеркальник.
- Шестьсот рублей беру! – сказал Николай Юрьевич. Потом обернулся к сыну: - Смотри! Он тебя еще и бить начнет. Они, безногие, злые! Помнишь дедушку Данилыча, что на втором этаже жил? Он всей семье покоя не давал! Его жизнь обидела, так он свою обиду на других вымещал, пока не помер!
- Папа, не надо! – еще раз тихо и неловко попросил Артём.
- Это папа тебе такую судьбу выбрал? – фыркнул отец. – К матери-то - приходи... Она для тебя подсолнухов с дачи привезла. В этом году – большие!

Кэп потом долго не отъезжал от коляски: повернул ее колесами вверх, прощупал пальцами отремонтированную ступицу. Налил в ведро воды и долго, тщательно оттирал замурзанные подлокотники. Как важно для него было, что он снова – «с ногами»! Как ёкнуло, когда примерил на себя судьбу «овоща», который без посторонней помощи не в силах выбраться из дома.
- Может, я зря отца звал? – огорченно спросил Рыжий. – Он приехал, наговорил гадостей, тебя расстроил… Он – такой сложный!
- Нет, ты что! Он – молодец! И сделал всё на совесть! – горячо сказал Кэп. Потом вгляделся в лицо Тёмке. – Ты ради меня готов был всё это терпеть? Прости меня, а?
Он забрался на кровать и притянул Рыжего, уложив головой к себе на колени.
- …Мне кажется, он тебя любит! Просто признаться стесняется.
- Может, он хочет любить, - ответил Тёма. – Но правду про меня принять не может. Если бы ты знал, как я жалею, что открылся! Надо было молчать…
Кэп ласково водил кончиками пальцев по его губам, бровям и скулам:
- Бедный мой Рыжик. Хороший мой. Мелкий.
Тёмка рвано вздохнул, повернулся лицом к Кэпу, уткнулся лбом в молнию его джинсов.
- Как ты домой-то попал? – спросил тихо.
- Ильясу позвонил. Он нашел машину, - ответил Кэп. – А прикинь, забавно было, когда я там по дороге ползал и винты собирал! – он, улыбаясь, ерошил пушистые медные волосы. И недавняя беда казалась смешной и нестрашной.
- И что – никто не помог? – спросил Артём.
- Ну, пряяям, - протянул Кэп. – Остановились все машины, народ повылазил помогать. Махали другим, чтоб не ехали. Последнюю детальку девчонка нашла. Симпатичная.
Тёма нахмурился. Лёха усмехнулся и тронул пальцем его сдвинутые брови:
- Не ревнуй, не ревнуй! Ты – лучше! Вот – честно!
Так прошло минут двадцать. Тёмка временами озабоченно спрашивал:
- Не отлежал тебе ноги?
- Пушинка! – улыбался Кэп. – Чего там весу в тебе? Будешь здесь спать до утра, - а потом, когда, кажется, Артём, и правда, задремал, проговорил очень тихо и вкрадчиво: - Слушай, давай-ка, привози сюда завтра свою черепаху!
- Что? – спросил Рыжий. – Зачем?
- Будешь жить у меня. Я соседям скажу, что сдал тебе угол. У меня ж теперь зарплата будет. Я начну одежду покупать. Кто проверит – это ты мне платишь или - на работе?


* Старлей – старший лейтенант.
* Стихи Анатолия Жигулина.
* «Где мы, там – победа!» - один из лозунгов ВДВ и морских пехотинцев.