По дорогам войны

Глава из романа "Белые бураны"

Возвратившись с фронта в редакцию и сдав главному собранный им материал, Крылов тут же вновь попросился у него на передовую
- Подожди, Крылов, разбери и оформи то, что ты уже привез и накопил, а потом поедешь, - посоветовал ему Беленко. – Ведь у тебя и так уже много всего интересного и все это нужно срочно печатать.
- А с Лазарем-то где вы расстались? – спросил он у Александра.
- В Харькове. Он поехал на Южный фронт, а я в Киев, - ответил Крылов. – И все-таки, Лев Давыдович, я должен ехать, я не могу так долго оставаться здесь. Меня тянет опять туда, на фронт, на Украину. Там осталась моя семья. Под Киевом сейчас трудно, и мне нужно быть там…
- Эх, кавалерист, кавалерист, какие вы все-таки непоседливые с Лазарем Комаровичем, - сказал  редактор. – Ну, ладно, Александр Аркадьевич, езжай, сдай Гараничеву все то, что привез, пусть разбирается и езжай…
- Есть! – обрадовался Крылов. – Разрешите идти, готовиться?
- Давай, иди! Да, кобылу-то свою хоть навести, приласкай, покорми. А то ведь она скоро тебя забудет. Вообще-то, наверно тебя нужно на  велосипед пересаживать, все равно ты на лошади не ездишь.
- Да, куда там на ней в такую даль-то ездить, - запротестовал Крылов. – Сам не знаешь – выберешься оттуда или нет, а еще и за кобылой надо следить… Нет! Пока что мой транспорт – это попутные машины и мои собственные ноги – так надежней! – закончил Александр и, попрощавшись с редактором, вышел.
«Ну вот, опять Киев… «Иду на вы!», как говорил когда-то князь Святослав печенегам и всем своим врагам – усмехнулся  Крылов. – А ведь князь  сложил свою голову там, под Запорожьем, за порогами. И мне туда хочется – на родину! Да, нужно идти на Киев!».
Он зашел в типографию к Гараничеву. Тот, увидев его, обрадовался:
- О, Крылов, откуда ты взялся, где тебя так долго черти носили? – воскликнул он. – Я тут замаялся один за твоей кобылой присматривать. Думал, пожизненно она мне досталась… Возьмешь ее у меня? – спросил он Александра.
- Нет, брат Алексей, никак не могу, еду снова на передовую. Вот, принес тебе свои боевые заметки. Разберись в них – главный велел, и покажи мне хоть ненадолго мою лошадку, - попросил Александр.
- Крылов, у меня тут дел и так невпроворот. Меня главный как ванька-встаньку гоняет, видишь, на подхвате сижу – поставил  редактировать и готовить к печати ваши заметки, а ты тут еще со своей кобылой, - недовольно завопил Гараничев.
- Ну что тебе стоит пройтись, проветриться со мной.  Леха, пешком, по свежему воздуху… небось, засиделся? – усмехнулся Крылов. – Доброе дело сделаешь, да и самочувствие свое поправишь. А мне ведь опять надолго ехать, может, и не увижусь больше с вами…
- Ну ладно, Александр, что это ты так… не обижайся. Пойдем, я покажу тебе твою лошадь. Может, она тебя уже и не признает. Она уже больше ко мне привыкла.
Они вышли из здания редакции и направились на стадион, к постройкам спортивной конюшни.
- Вот, пристроил ее вместе с другими лошадьми, - сказал Гараничев. – Все не так ей скучно, да и конюх здесь за ней присматривает, гулять выводит.
- Ну что, седло вам давать? Будете ездить? – спросил конюх. – Лошадь в хорошей форме.
- Да нет, я ее так повожу, покормлю… Ездить уже некогда. В следующий раз, когда приеду тогда и сяду… Пойдем, Зорька! – погладил Крылов кобылу по шее и крупу.
Так он назвал свою лошадь, когда впервые  увидел ее желтую гриву и длинный бело-золотистый хвост. Зорька, на удивление Лехи, тут же признала его и Александр угостил ее прибереженным  кусочком сахара. Потом надел уздечку и повел в поле на прогулку.
- Ну что там, на передовой, страшно? – спросил его Алексей через некоторое время, после того как они вышли с лошадью из конюшни.
- Страшно, Алексей, страшно. Но не от того, что фашисты идут на тебя вперед и стреляют из автоматов, а от того, что их много, у них танки и они везде: и спереди, и сзади… Не хватает, видно, еще сил и техники у нашего командования против них – постоянные прорывы, постоянная спешка и латание дыр по всему фронту. Не умеют еще наши командиры угадывать их намерения, поэтому и проигрывают сражения. Ну, ничего – скоро научатся. А когда научатся, тогда попрут их так, что только держись! – оптимистически закончил свои высказывания Александр.
- Да, дай-то, Бог, дай-то, Бог! Но ты хоть там в самую гущу не лезь,  - посоветовал Гараничев.
- Да нет, Леха, я не лезу. Я же знаю, что все это нужно увидеть и рассказать, донести до людей…
На следующее утро он уже мчался на попутной армейской машине на фронт, навстречу бесконечной веренице беженцев и отступающих подразделений наших войск…
Все решилось на северном крыле Юго-Западного фронта, где сражалась недавно созданная и неокончательно сформированная наша 40-я армия. Войска Гудериана, неизмеримо  превосходящие ее на этом участке в танках  и артиллерии, в поддержке авиации и в маневренности своих сил, давили на нее со всей мощностью. Две недели наши части удерживали здесь танковые и моторизованные дивизии врага.
Еще 7 сентября командующий Юго-Западным фронтом, генерал Кирпонос, вынужден был послать в Ставку специальное донесение, в котором доказывал, что медлить с отводом войск из Киева и отступлением нельзя. Начальник Генерального штаба запросил мнение маршала Буденного. Тот решительно поддержал ходатайство Кирпоноса…
Наконец-то, 9 сентября маршал Шапошников сообщил: «Верховный Главнокомандующий санкционировал отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на реку Десна». Но к тому времени фашистские войска уже успели закрепиться на берегах Десны. Соединения 5-й армии Потапова оказались между двух огней: с фронта на них нападали войска 6-й немецкой армии, в тылу – части 2-й …
И вот, 10 сентября утром неожиданно танки Гудериана нанесли свой сокрушительный удар по 40-й армии. Они шли в атаку на узком участке известным со времен средневековья немецким клином, как когда-то крестоносцы на льду Чудского озера. Стальной таран бил всей своей мощью в одну точку. Генерал Подлас сообщил об этом в штаб фронта и попросил помощи. Но во фронтовом резерве не осталось ни одной дивизии. Отступать было нельзя. И войска 40-й армии стояли насмерть…
Фашистские танки пробили себе путь только между Батурином и Конотопом, где уже не осталось ни одного нашего солдата. На 10-ю танковую дивизию на участке ее 10-го мотострелкового полка, на остатки роты лейтенанта Петрова двинулись 17 фашистских танков… Пушек и танков у них уже не было, но девять оставшихся бойцов во главе со своим командиром не отступили. Они встретили фашистские танки гранатами и бутылками с горючей смесью. Отважные, они почти все погибли, но девять фашистских танков и бронемашин остались гореть на поле боя…
Выложив путь трупами своих солдат и осветив факелами горящих танков, Гудериан устремился на Ромны. Фронт нашей 40-й армии был рассечен надвое… За ними войск не было…
 А на южном крыле фронта события развивались так…
Пока войска 38-й армии генерала Филенко предпринимали атаки, пытаясь сбросить немцев с плацдарма у Дериевки, немецкий генерал Клейст скрытно переправил в район Кременчуга свои танковые и моторизованные дивизии.  Утром  12 сентября эти войска навалились на один из полков нашей 297-й стрелковой дивизии, прорвали ее фронт и устремились на север, в направлении на Хорол, отсекая от общих сил четыре советские армии. Танковые войска Клейста спешили навстречу Гудериану. Это были настоящие танковые клещи, которыми Клейст и Гудериан намеревались перекрыть горловину Киевского котла.
Таким образом, Юго-Западный фронт, возглавляемый генералом Кирпоносом, рухнул лишь только по упрямству и амбициозной некомпетентности И.В. Сталина, который, не считаясь со сложившимися обстоятельствами, в каком-то экстазе своеволия, лишил своих командармов тактики маневрирования. А если попросту, он их застращал расстрелом. Когда по телетайпу с ними «разговаривал» товарищ Сталин, у них просто поджилки тряслись. Сам Кирпонос, который до этого настаивал на отводе войск своих армий от Киева, и получивший поддержку и согласие Буденного, при очередной переговорной связи с Главнокомандующим, изменил свое мнение на противоположное. Он был лишен всякой воли принимать правильные решение. Сталин сказал: «Стоять!», и армии остановились, а некоторые, бестолково развернувшись назад, шли прямо в плен к немцам…
Вот свидетельство самого Гудериана. Он пишет:
«… 26 сентября битва за Киев была успешно завершена. Русские сдались, в плен попало 665 000 человек. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом и его начальник штаба погибли в конце сражения, пытаясь прорваться из окружения. Среди пленных оказался и командующий 5-й армией…».
Все верно, это был командующий 5-й армией, генерал Потапов, контуженный и брошенный в роще Шумейково возле хутора Дрюковщино, куда потом, спустя несколько лет после плена, вернулся назад.
И дальше Гудериан пишет:
«… Мне было интересно с ним побеседовать, и я задал ему ряд вопросов:
1. Когда вы узнали о том, что мои танки проникли в ваше расположение?
Ответ: Около 8 сентября.
2. Почему вы сразу не эвакуировали Киев?
Ответ: Нам был отдан приказ об эвакуации от командования группы армий, и мы уже начали двигаться на восток, но тут  же получили приказ противоположного характера – развернуться и отстоять Киев любой ценой.
Исполнение этого второго приказа и привело к уничтожению Киевской группы армий».
В действительности же все происходило так: 20 сентября, отступив от Киева, колонна штаба фронта (в которой насчитывалось более 1 000 человек, из них 800 офицеров) подошла к хутору Дрюковищино, километров в пятнадцати юго-западнее Лохвицы. Здесь в роще Шумейково и остановились на день. Рощу рассекал овраг. Транспорт и люди рассредоточились по его кромке. Многие офицеры разбрелись по хатам хутора… Но фашисты уже обнаружили исчезнувший ночью штаб фронта. Когда утренний туман рассеялся, с трех сторон на рощу пошли их танки и мотоциклисты. Подъехавшая на машинах немецкая пехота, развернувшись в цепь, двинулась под их прикрытием в рощу. Когда она достигла опушки, окруженные офицеры во главе с Кирпоносом, Бурмистенко, Рыковым, Тупиковым, Потаповым и Писаревским, бросились в контратаку. Гитлеровцы не выдержали рукопашной схватки и отступили.
В этой контратаке генерал Кирпонос был ранен в ногу. Его на руках перенесли на дно оврага, к роднику. Туда же доставили раненого и тяжело контуженого командарма 5-й армии Потапова. Его начальник штаба, генерал Писаревский, погиб на поле боя. Уже вечерело. Примерно в половине седьмого Кирпонос, Бурмистенко и Тупиков (начальник штаба фронта), сидя в кругу командиров, обсуждали детали прорыва, который они намеревались осуществить с наступлением темноты. И в это время начался интенсивный минометный обстрел. Одна мина разорвалась возле командующего фронтом. Кирпонос без стона приник к земле. Все кинулись к нему. Генерал был ранен в грудь и голову, и через две минуты скончался. Его адъютант, майор Гненный, со слезами на глазах снял с его кителя Золотую Звезду героя и его боевые ордена…
 А ночью начальник штаба Тупиков повел людей в атаку. Они внезапно, без выстрелов, ринулись на врага. Фашисты растерялись, и многие бойцы и командиры из этой колонны пробили себе дорогу и ушли. А потом после долгих мытарств они наконец вышли к своим, но генерал Тупиков погиб в том ночном бою…
Жители окрестных хуторов рассказывали, что в роще еще более суток слышалась перестрелка. 24 сентября, когда все стихло и немцы уехали, колхозники пробрались к месту боя. Они увидели там бездыханные тела советских бойцов и командиров, которые погибли, не выпуская из рук оружия…
А Крылов в тот день так и не доехал до Киева (и хорошо, что не доехал). Их машину уже за Гадячем остановили бойцы 519-го саперного батальона. Они сказали, что впереди немецкие танки. Шофер развернул машину и они с Крыловым умчались назад в город. Здесь, недалеко от Гадяча немцы и были остановлены нашими войсками. А вскоре туда вышли во  главе с Баграмяном и остатки отряда, входившего в состав  колонн Юго-Западного фронта.
В городе Гадяче не было строевых войск, здесь формировался 519-й саперный батальон. И когда фашисты рассекли войска Юго-Западного фронта, капитал Кулешов, командир этого батальона,  принял  решение организовать оборону города. Он подчинил себе дорожно-строительный отряд капитана Мишина и местный истребительный батальон начальника городской милиции Герченко.
Разведгруппы, часто посылаемые Кулешовым на Лохвицу, неоднократно встречали и нападали на подразделения 3-й танковой дивизии противника, преграждавшей пути отхода наших войск, и выходили победителями из этих стычек. А в качестве трофеев они пригоняли машины, привозили пленных, рации и штабные документы.
Познакомившись с Кулешовым, Крылов узнал, что гарнизон Гадяча был единственной частью, которая на участке в несколько десятков километров преграждала путь продвижения противника на восток. Потом гарнизон стал получать указания непосредственно из вновь сформированного штаба Юго-Западного фронта, начальником которого был назначен генерал-майор Покровский…
Вот и все, что увидел, узнал, испытал, привез  и не написал возвратившийся из поездки на фронт старший лейтенант Крылов – корреспондент «Фронтовой газеты».
А положение было таково… К 6 октября почти вся Украина, кроме Сум, Ахтырки и Харькова находилась уже в руках немцев. В их рядах чувствовались уверенность и ликование. Пока что для них все складывалось хорошо. На южном краю фронта победоносно завершилась битва за Азовское море. В этой  битве было захвачено 100 тысяч пленных, 212 танков и 672 орудия. Были разгромлены 6-я, 9-я,  12-я и 18-я армии русских – все было превосходно с немецкой точки зрения. Но, как первый звонок неудач – 7 октября выпал первый снег… открылись российские хляби и дороги из-за грязи стали просто непроходимы.
В северной части группы армий «Центр» продвижение немецких войск замерло из-за снегопадов. И 10, и 11  октября продолжался  снегопад, казалось, ему нет конца… Но немцы еще не знали, что такое белые бураны с морозами под сорок градусов, которые заметают, замораживают и останавливают зимой все на сотни верст вокруг: дома, дороги, танки, машины, людей. Вступал в действие пятый фактор, нет не  фактор русского характера, а фактор русской непобедимости – русская зима.
Первый фактор – это конечно отвага и мужество русских воинов, второй – это многочисленность народа, третий  фактор – это огромные масштабы государства, четвертый – неиссякаемые богатства недр его земли, а пятый – это климатические особенности и непроходимость  российских дорог. Этот фактор и был всегда решающим во все времена и века, и давал русским возможность подниматься и возрождаться снова и снова, после многочисленных набегов монголов, татар и других завоевателей. И завоеватели эти не шли дальше широт Москвы, потому что знали, что там, на Севере, за Москвой зимой их ждет погибель: от холода, снегов, буранов и голода. Так было и с татарами, и с крестоносцами, и с поляками в смутные времена,  и с Наполеоном Бонапартом в 1812 году.
Это же произошло и сейчас, с войсками Гитлера под Москвой в 1941 году. Хотя  порой мы ругаем и клянем своих правителей, царей, вождей и властителей за глупость, и проявленную ими дурость в  управлении и хозяйничании, в просчетах в сражениях,  но этим качеством страдали и страдают ныне все новоявленные тираны мира в одуряющей самоуверенности. Они не могут никак остановиться, задуматься, трезво взвесить все за и против, и принять правильное решение.
В своем дневнике Гудериан записал:
«… 12 октября. Снегопад  не утихал. Нами было завершено окружение противника в двух котлах: в большом к югу от Брянска и еще в одном поменьше – к северу. Но  наши войска увязли в грязи, в том числе,  и XLVIII танковый корпус, который так живо двигался  в начале наступления через Сумы, а теперь с трудом пробивался сквозь болота к Фатежу…
…Благодаря тому, что мы потеряли способность перемещаться, группе русских, примерно в 5 тыс. человек,  удалось прорваться до самого Дмитровска.
14 октября. Не  смотря на упорное сопротивление русских, 6-й армии удалось захватить Ахтырку. Все остальные подразделения группы армий «Юг» застряли намертво. Мы перевели свой штаб в Орел… Наступление армий «Центр» тоже срывалось из-за непогоды.
16 октября. Румыны заняли Одессу. XLVI танковый корпус подходил к Можайску.
17  октября. Окруженные севернее Брянска, русские сдались. Вместе со 2-й армией мы захватили 50 тысяч пленных солдат и 400 орудий, разгромив таким образом основные силы 50-й армии русских. Но в районе Фатежа неприятель перешел в контратаку.
18 октября.  11-я армия начала атаки на Крым. 1-я танковая армия заняла Таганрог…
24 октября.  6-я армия заняла Харьков и Белгород.
25 октября. Бои вокруг Брянска можно было считать закончившимися. Теперь перед 2-й танковой армией стояла задача наступления на Тулу и на Москву…
Победоносно завершив сражение под Брянском и Вязьмой,  группа армий «Центр» одержала, без сомнения, большую тактическую победу. Теперь перед Верховным командованием стоял самый важный вопрос за всю войну – сможем ли мы продолжить наступление и превратить эту тактическую победу в оперативную?».
Из этих строк дневника видно как в связи с приближением зимы замедлилось наступление немецких войск. Они завязли в грязи русских дорог – потеряли ту великолепную быстроту и маневренность, которая была свойственна им летом, в начале вторжения. В конце октября немецкий командующий армией уже пишет:
«Теперь2-я танковая армия была готова к наступлению на Тулу. Единственная доступная для этих целей дорога, трасса Орел – Тула, явно не была рассчитана на движение по ней танков и тяжелого транспорта и через несколько дней интенсивного использования начала рушиться. Более того, русские специалисты-саперы взорвали все мосты по ходу своего отступления и минировали все, что только можно было по обе стороны дороги.


Приходилось мостить гати в целые километры длиной, чтобы обеспечить войскам хоть какое-то снабжение…
28 октября нам сообщили об  указании Гитлера «…силами летучих отрядов захватить мосты через Оку восточнее Серпухова». Скорость нашего продвижения теперь зависела только от поставок горючего, боеприпасов и продовольствия. К тому же, дорога Орел – Тула была уже полностью разбита и по ней местами  нельзя было уехать быстрее 18 км. в час. Никаких «летучих отрядов» у нас уже не было. Гитлер витал в облаках своей фантазии…».
А что же было дальше с военным корреспондентом  Крыловым? После долгих мытарств по военным дорогам во время отступления, он вернулся в редакцию. В этот же день приехал  с Южного фронта  и его друг Лазарь. Увидев друг друга, Крылов и Лазарь, как  давнишние приятели, обнялись.
- Ну что, Крылов, дружище, я рад за тебя, что ты вернулся! – воскликнул Лазарь, тиская Александра в объятиях. Как ты вышел из окружения – цел, невредим? Давай, давай, рассказывай.
- Да, все в порядке, цел, - отвечал Александр, улыбаясь. – Только вот в ушах до сих пор звенит от взрывов.
- А я, вот, хромаю на  одну ногу – орден мешает, - засмеялся Лазарь. – Пойдем, где-нибудь  сядем и поговорим, я тебе расскажу все, что со мной случилось, а ты о себе…
- Вот, - поднял он флягу и поболтал, - имеется жидкость – чистейший спирт. Фронтовые сто грамм выпьем, отметим встречу…
Укрывшись на задворках редакции в каком-то заставленном стопками бумаги уголке, они уселись с Лазарем по-походному, на ящиках, и выпили по глотку спиртного.
- За что орден-то получил, капитан? – спросил Крылов у Лазаря.
- За один бой, Крылов… Под Горловкой. Против нас были  итальянцы – союзники немцев. Они шли в атаку на нас, а мы отбивалась… Когда они выдохлись и начали отступать, нам нужно было, не теряя ни минуты, ударить им в спину. Я был в то время вместе с командиром роты. Он начал поднимать людей в атаку и упал, видно, пуля снайпера достала… Тогда я понял, что теперь уже мне нужно вести бойцов в бой вместо него – я ведь, как никак, офицер. Крикнул: «Вперед! За мной!», и все кинулись, крича «Ура!» следом. И это был такой порыв, Крылов, что итальянцы, не выдержав, в панике бежали… Причем, это были не просто итальянские солдаты, это были королевские гвардейцы. Мы захватили  тогда у них богатые трофеи – мулов и каски с перьями… Ну, а мне орден «Красной звезды» за эту атаку вручили. Видишь, как все просто бывает на войне, Крылов, - засмеялся он.
- Да, на войне бывает по-всякому: и очень просто, и очень сложно, - сказал Крылов. – Вот я был недавно под Кременчугом. Всего в нескольких километрах от своих родных, а повидаться с ними не смог – на одной стороне реки были мы, а на другой – немцы.
- А ты вообще-то давно женат, дети у тебя есть? – спросил Лазарь.
- Десять лет как в законном браке, и детей у меня много – трое и скоро четвертый будет, - ответил Крылов.
- Слушай, а что это тебя все «кавалеристом» называют.  Откуда такое  прозвище, расскажи, - поинтересовался Лазарь.
- А-а-а, - улыбнулся Крылов, - до войны еще это было.  Есть такое село Покровское на родине. В  тридцать первом  мы только что  поженились с Тиной и в том селе отдыхали. Совсем молодые люди были, бесшабашные такие. Бегали на речку купаться вместе с сельскими девчатами: голые, как Адам и Ева, и не стеснялись ни девок, ни друг друга… А что? Наивными ведь были, как цветочки под солнцем. Стихи читали… Нежились там в лесочке под дубами… В руке книжка, в голове фишка, а в сердце – любовь. В общем, легкий ветер!  А через несколько дней после свадьбы меня в армию забрали – в кавалерию, вернее, в канцелярию писарем по слабости зрения. И по любви к писательскому делу. А кроме того, так как я до этого учился в Монтажно-строительном техникуме и работал чертежником на строительстве «Запорожстали», перевели на должность техника-интенданта, связанную с провиантом и лошадьми. Потом получил звание младшего лейтенанта. Но я тогда уже писал стихи, статьи в газеты, короче говоря, выступал под  псевдонимом Сашка-кавалерист. Вот так и прозвали – кавалеристом. А когда вернулся на гражданку, в Запорожье, то стал уже настоящим штатным корреспондентом газеты «Червоне Запоріжжя». Здесь вот что интересно, капитан, и связано оно с селом Покровское. В тридцать первом году я там женился и стал солдатом, а в сорок первом я снова оказался там, в Покровском, где формировалась наша часть, и  стал интендантом, а потом лейтенантом и военным корреспондентом. В том лесочке, в котором мы лежали с Тиной под дубами в тридцать первом, в сорок первом году был развернут  штаб фронта, по рекомендации которого меня и направили в распоряжение ПУРа, присвоив звание лейтенанта. В общем, так я во второй раз стал военным. И это  уже наверно, Лазарь, знак судьбы – значит, мы победим, дойдем до Берлина. А я увижу эту победу и вернусь домой, - засмеялся Крылов.
- Короче, штаб тебя освободил от конюшен и кобыл, а Беленко это вскрыл и вновь к тебе их прикрепил, - сыронизировал Лазарь…
- Да, - усмехнулся Крылов, - как сказал когда-то в кино начдив Чапаев: командир должен быть впереди и на лихом коне!
- Знаешь, Крылов, - повернулся к нему Лазарь, - я бы добавил еще: нужно ко всему поспевать, быть вовремя и в нужном месте! Чтобы иметь свежий материал – вот наш девиз!
- Давай мы с тобой еще по одной пробке тяпнем, - предложил он.
Но их тут увидел  и остановился коллега по газете, поэт Спиридочкин.
- Нет, нет, ребята, постойте, не спешите, оставьте эту чарку на завтра, - крикнул он им еще издалека. И, подойдя, добавил:
- Тебя, Крылов, главный искал… Срочное задание на завтра…
- Ну все, военкоры, немного оттянулись и хватит, завязываем, пошли к главному! – поднялся Лазарь.
- Давай, веди нас, друг Спиридочкин, а то мы тут с Александром немного размечтались, - добавил он.
Беленко, увидев Александра и Лазаря, обратился к ним:
- Коллеги, немцы под Воронежем. Завтра утром ты, Крылов, и Спиридочкин едете на передовую – в село Подгорное. Нам нужны точные данные, что там происходит.
Рано утром следующего дня Крылов со Спиридочкиным на попутных машинах пробрались, наконец, в село Подгорное. Там, в штабе дивизии, к ним прикрепили капитана Юдина, который их проинформировал насчет обстановки, и, увидев, что они изрядно проголодались, решил повести их в столовую.
- Рядом, в соседнем селе Подклетном немцы. Наше село ими простреливается, - сказал Юдин.  Так  что, будьте осторожны, - предупредил он Крылова и Спиридочкина. – А сейчас, за мной и короткими перебежками…
Село Подгорное  располагалось на равнине и просматривалось немцами в бинокль, поэтому поперек улицы, по которой короткими бросками двигались корреспонденты, были натянуты маскировочные сетки, на которых висели лоскуты из разного тряпья. Чтобы, не дай бог, какой-нибудь немецкий снайпер не поймал на мушку кого-нибудь из перебегающих по улице солдат.
- Ну, попали в пекло, прямо как кромешный ад! – выразился Спиридочкин.
- Да, немцы снарядов не жалеют, - крикнул Крылов, прячась рядом с ним в канаве.
А мины сыпались на головы пробегающих людей, как яблоки с неба.
- Скоро перестанут, - сказал капитан. – В двенадцать немцы обычно уходят на обед, тогда и мы пообедаем.
Наконец, мины перестали шелестеть и взрываться. Наступило короткое затишье. И корреспонденты, все измазанные грязью наконец-то добрались до столовой. Там, за небольшой церквушкой, на другом конце села они и пообедали. Капитан Юдин, хороший человек, еще с порога крикнул повару:
- Накорми нас, Сидорович, мы проголодались!
 И тот, улыбаясь,  отвалил в тарелки военкоров по хорошему черпаку вкусной каши из перловой крупы с тушенкой. Капитан, тем временем, увидев, что Крылов со Спиридочкиным небриты и грязны, предложил им:
- Хотите побриться, привести себя в порядок? Пойдемте, тут рядом, недалеко от столовой, находится наша дивизионная парикмахерская. Старик быстро ваши лица облагородит.
На что Крылов ему ответил:
- Спасибо, товарищ капитан, за вашу заботу. Со стороны может показаться, что мы сюда к вам приехали лишь для того, чтобы время коротать: поесть, побриться. Но мы ведь не за этим ехали.
- А что вы хотели здесь узнать? – спросил Юдин.
- Ну, хотя бы такое: прочна ли наша оборона и надолго ли мы здесь немцев остановим? Как по-вашему? – спросил Крылов.
- Не знаю, ребята, я как и вы солдат, а не командующий фронтом, увольте меня давать какие-нибудь предсказания, - сказал капитан. – Одно только могу сказать. Видите, мы немца здесь уже остановили, а пройдет месяц-другой, глядишь, и назад погоним, - улыбнулся Юдин.
В это время за стенами столовой, в которой находились Юдин, Крылов и Спиридочкин заработали «катюши». Корреспонденты, удивленные, выскочили на улицу и стали что-то писать и фотографировать их залпы. Зрелище было потрясающим: снаряды «катюш» один за другим с громким воем летели в сторону только что отобедавшего врага. «Вау!... Вау!... Вау!», - звучали их удаляющиеся огненные вихри. И там, далеко на территории врага, как вздохи и возгласы удивления, устрашающе отзывались взрывы: «Ах!... Ах!... Ах!».
- Вот, видите – это первый признак того, что скоро мы их погоним! – крикнул Юдин.
Постояв так несколько минут, Спиридочкин с Крыловым начали собираться назад в штаб.
- Надо отсюда уходить, - сказал Юдин, - но сначала зайдем к парикмахеру, побреемся, пока немцы молчат. А то как я вас назад в штаб поведу, с бородами-то?
И капитан повел их к парикмахеру.
- Михайлович! Давай, принимай  клиентов, - обратился он к пожилому парикмахеру, - видишь как обросли? А ну, сделай из них конфетку! – пошутил он.
- Один момент, товарищ капитан, мы это сделаем мигом, - ответил ему же веселым тоном Михалыч. Он усадил Крылова, а потом и Спиридочкина в кресло и вычистил им лица так, что они засияли.
- Ну вот, теперь другое дело, - сказал Юдин. – Спасибо, Михалыч, - поблагодарил он парикмахера.
- Пойдемте назад, - заторопил он корреспондентов, - надо спешить, пока немцы не очухались.
Довольные проделанной работой, расслабленные, один за другим они возвращались в штаб, уже не боясь и не пригинаясь.  Впереди шел капитан. Вышли на площадь, что перед церковью, и вдруг услышали звук, как будто в воздухе что-то зашелестело…
- Мина! Ложись! – крикнул капитан, оборачиваясь к корреспондентам и махая им рукой.
Падая, Крылов увидел как там, где стоял капитан, в нескольких шагах впереди от них, образовался столб взрыва, и их осыпало осколками и комьями грязи… Когда они подбежали к Юдину, он был уже мертв… Крылову и Спиридочкину не верилось, что только что, несколько минут назад, этот веселый и жизнерадостный человек был рядом и разговаривал с ними. И вот его уже нет…
Капитана вынесли и похоронили всем штабом на окраине села.  Корреспонденты  стояли у его могилы, тоже побитые осколками и обмотанные бинтами, и бессмысленно шептали: «Как же так, капитан, а? Нас спас, а сам не уберегся…».
В редакцию они возвратились на следующее утро не выспавшиеся, разбитые. А там было безлюдно – ни одной души, как будто все вымерли. Крылову, побывавшему во многих переделках на передовой, это показалось странным. «Как перед грозой или несчастьем наступает такое же затишье», - подумал он. Редактора тоже не было.
Они вышли с Иваном покурить во двор. Было еще совсем рано, но уже светало. Стояла какая-то неописуемая тишина… Заглянули в типографию. Там работали наборщик Жаров и их любимица – корректор Зина.
- Знаешь, мне как-то не по себе, - сказал Крылов. – Кажется, будто все сбежали и вот-вот что-то случится…
- Да что ты, до передовой далеко, - произнес Спиридочкин. – На поселок Рамонь и нашу редакцию немцы вряд ли позарятся – не тот масштаб…
Не успел он договорить, как невдалеке в небе послышались характерные звуки ноющих авиационных моторов. На них летели юнкерсы.
- Ну что я тебе говорил? – крикнул Александр. – Надо бежать, прятаться…
- А куда? Щели-то перед выездом мы не отрыли, вот олухи. И никто из редакции даже и не подумал об этом, - откликнулся Иван.
Крылов вспомнил: за школой неподалеку была столовая с погребом.
- Вон, видишь, школа, - показал он рукой Спиридочкину. – Там я видел какие-то погреба. Бегом туда! – выдохнул он и, уже не оглядываясь на Ивана, кинулся в сторону школы.
А юнкерсы, образовав круг, уже заходили на бомбежку. И это было так страшно! Воздух наполнился каким-то сверлящим, царапающим все нервы звуком.
Добежав до погребов, Крылов с Иваном успели вовремя прыгнуть внутрь погреба, и тут же все вокруг  заполнилось взрывами, гарью и пылью…  Земля в погребе содрогалась и качалась, и сыпалась на них сверху. С погреба сорвало крышку, и  было нестерпимо жутко сидеть под открытым небом и видеть  летящие сверху бомбы, когда, казалось, что любая из них сейчас попадет прямо в их погреб.
Так, согнувшись и прижавшись друг к другу они и просидели там всю бомбежку, пока немецкие самолеты не улетели и вокруг не воцарилась тишина…
Поднявшись из погреба, они не узнали окружающего ландшафта. Высокие дома, которые до этого стояли поблизости, исчезли. Повсюду торчали их скелеты из стен и развалин. И все вокруг дымилось и горело…
- Вот тебе и тыл, - сказал Крылов. – Бегом в редакцию, может, там кому-то нужна наша помощь! – крикнул он Ивану, и они припустились к зданию редакции.
Здание сохранилось, но было полуразрушено. Бомба попала  прямо в типографию, где работали до этого Жаров и Зиночка. Они погибли…
Так закончилась эта неудачная командировка на линию фронта. Редакцию вскоре расформировали, а всех сотрудников отозвали в Москву, в распоряжение ГлавПУРа  (Главного политического управления Красной Армии). На целый месяц война для Крылова почти закончилась… Он отдыхал. Ходил в «Арагви», в клуб писателей. Там и встретился со своим давним другом Борисом Полевым, который когда-то до войны гостил у него в Запорожье.
Москва была вся в снегу и камуфляже…
В это же самое  время на квартиру  к Б.М. Шапошникову (Начальнику Генерального штаба) приехал дальний родственник священного сана и, встретившись с его женой, упросил ее, чтобы она устроила ему встречу с мужем.
- Очень срочное и очень важное дело, касаемое нашего государства, - сказал он.
Хотя Начальнику Генерального штаба и было некогда и не к лицу встречаться  пусть с  родственниками, но людьми такого ранга, жена его все же уговорила. И он встретился со священником. Священник сообщил ему такую весть, что Шапошников немедленно позвонил Жукову и передал ему весь свой разговор со священником, слово в слово. А потом попросил его:
- Георгий Константинович, давайте-ка мы вместе с вами поговорим насчет этого с Верховным. А вдруг все это пойдет нам в помощь?
- Ладно, Борис Михайлович, - усмехнулся Жуков, - давай поговорим. Опыт есть – так было с гробницей Тимура. Тогда тоже не поверили старикам – раскопали, а на следующий день – война.
О чем собирались  уведомить Верховного Жуков и Шапошников стало известно потом, а для партийных кругов так и осталось тайной.