Зима в Топчихе

Глава из романа "Белые бураны"


Зима застала Жигуновых в Топчихе. Да, и хорошо, что именно там, а не в колхозе «Труд». Опять наступили сибирские холода, ударили сильные по пятьдесят градусов морозы, потом пошли невыносимо долгие снежные бураны. На прежнем месте, в колхозе «Труд», Жигуновым без Бориса и Валентина, да и с нетрудоспособным Иваном Яковлевичем, наверно этого было бы не перенести. А в Топчихе им  посчастливилось, благодаря их другу, директору МТС, они устроились хорошо.
Александру Иван Михайлович устроил уборщицей в своей конторе, а Ивана Яковлевича – там  же истопником. Так что, бураны Жигуновым были уже не страшны. В их маленькой тесной, но светлой комнатушке, при конторе, было всегда тепло и уютно.
Топчихинская МТС (машинно-тракторная станция) представляла из себя пространство, площадью в двести на триста метров, обнесенное забором. С литейным и механическим цехами, со складами, конторой и нефтебазой на окраине этого периметра.
Кроме того, на этой территории, недалеко от конторы Ивана Михайловича, находились гаражи автоколонны с мастерскими, где стояли новенькие американские машины «Шевролеты» и «Студебеккеры». В эти гаражи директор и устроил учеником токаря Виктора Жигунова, хотя к тому времени Виктору исполнилось всего лишь пятнадцать лет.
А  Женьке, его младшему брату, с октября пошел уже шестой год, и Топчиха нравилась ему куда больше, чем колхоз «Труд». Там у него, по крайней мере, не было никаких друзей, и ему было скучно сидеть днем дома и, играть, разговаривая лишь с одним Индусом да с кабаном Васькой. А в Топчихе у него сразу же появились новые интересные друзья, хотя и на год старше, но зато смышленые и инициативные.
Они и стали водить Женьку, и знакомить его со всеми «достопримечательностями» их микрорайона. А их микрорайон состоял из  самой МТС с ее производственной частью и цехами, и двух четырехэтажных корпусов – зданий, в которых жили директор МТС и  другие рабочие и служащие этого предприятия. Располагались корпуса на окраине станции Топчиха, недалеко от железнодорожного вокзала, куда  обычно с  конца лета и до середины осени свозился весь богатый урожай сахарной свеклы из окружающих Топчиху колхозов. И тогда вдоль железнодорожной линии, от вокзала и до самих корпусов МТС вырастали большие бурты, вернее, горы этой свеклы, называемые кагатами, которые потом, к концу осени, вывозились отсюда на переработку в сахароваренные заводы Алтая.
Приехав в Топчиху, Жигуновы как раз и попали в разгар этого сезона. Из своей конторской комнатушки Женька иногда ходил вместе с матерью в гости к директорше Анне Ивановне. Там и познакомился с Тимкой  и Санькой – корпусными мальчуганами, которые его полюбили и быстро вовлекли в свою компанию, хотя и им-то самим было не более семи лет.
Однажды, когда мать Женьки сидела у Анны Ивановны, помогая ей нянчить директорских внуков,  Женька отпросился у нее погулять недалеко от корпусов с ребятами. Те, увидев новенького, сразу же окружили его и начали расспрашивать: кто такой и откуда он.
- Из колхоза «Труд», - ответил Женька. – А вообще-то мы приехали сюда из Украины.
- А братья у тебя есть? – спросили его Тимка с Санькой.
-Есть! Аж – три ! – похвастался Женька . Два на фронте воюют командирам, а один здесь работает токорем в гараже, но он сильный!
- А-а-а! – сразу зауважали  его новоявленные друзья.
- А пойдешь с нами буряки воровать? – предложили они вдруг ему. – Мы их потом в полях на костре печем и едим – они очень вкусные.
Женька знал этот приторный вкус сахарной свеклы, как и сладость мерзлой картошки, сам не раз пробовал овощи осенью в колхозе, так что, это предложение его не удивило.
Полуголодным детям войны, рыскавшим порой целый день  по полям возле станции, это действительно было лакомством. А Женька вспомнил другое лакомство, когда  к ним откуда-то из Алма-Аты, что ли, приехала одна незнакомая им женщина, и зашла в их землянку. Пришла она к ним, конечно, не спроста, а попросить у Женькиной матери мешок. Она  объяснила ей, что, мол, собирается пройтись по всем  дворам колхозников и попросить у селян что-нибудь из продуктов, так как была тоже беженкой и безработной, и таким простым и легким способом  искала себе продукты на пропитание. Доверчивая  Александра отдала ей два новеньких  мешка, ведь та обещала ей, насобирав всего, вернуться и их возвратить ей мешки, да еще и поделиться некоторой частью добытого. А взамен, «беженка», увидев маленького Женьку, спрятавшегося и сидящего вместе с Индусом и Васькой под столом, дала ему большое пахучее алма-атинское яблоко. И как ушла она, так и пропала. Продукты она, конечно, не принесла и сама не явилась с мешками, но зато у Женьки осталось ее огромное и спелое яблоко, которое распахлось, как ему казалось тогда, на всю землянку, а может даже и на весь колхоз…
Таких больших и пахучих яблок он до этого еще никогда не видывал, даже живя на Украине. Поэтому, Женька только улыбнулся, услышав от Тимки о свекольном лакомстве – у него были лакомства и получше. Но ему, как и всем ребятишкам, было еще и интересно поучаствовать с этими мальчишками в приключении.  Ведь там, у железнодорожной линии, охраняя бурячные бурты, стоят неподкупные и стойкие сторожа, которые могут тебя поймать, огреть палкой  или отодрать за уши.
- А мне отец с матерью сказали, что красть у других очень нехорошо, - ответил он с некоторой неуступчивостью на предложение Тимохи.
- Нехорошо – это когда у одного крадут, и когда мало продуктов, - возразил Тимоха. – А когда их много, да вокруг целые кучи валяются, тогда можно.
И, помолчав и как бы оправдываясь, добавил:
- А то так можно с голоду сдохнуть, если думать, что все для нас делать нельзя.
- Пошли, не бойся, мы это уже много раз делали…
Так Женька и попал в эту бесшабашную компанию голодных бурячных пацанов. Они были, в общем-то, хорошими детьми с родителями, но шлялись весь день без присмотра – сами  по себе. Родители же их от темна до темна безвылазно трудились для фронта в цехах и на заводах, где им на пропитание выдавались  продуктовые карточки, на которые они потом, строго по норме, получали хлеб и сахар на каждого члена семьи. Остальные же продукты трудящиеся покупали уже сами за деньги, где смогут. Поэтому, многим пацанам и было так голодно жить в то время.
В поход за буряками за ребятами увязался и Арсений. Тимоха был главным заправилой в их банде. Он предложил:
- Новенький, раз ты боишься сторожей, то можешь все испортить, поэтому будешь вместе с Арсением отвлекать их, а мы с другого конца бурта с Санькой будем красть буряки. Понял?
- Понял, - ответил Женька.
И, приняв такой план, пацаны, разделившись на две группы, пошли на «задание».
Бурты буряков были длиннющими и высокими – высотой под три метра, и протяженностью до двадцати.  Расположены они были в одну линию, вдоль железной дороги, с промежутками между ними в пять-шесть метров, к тому же, их было несколько. Охранялись они двумя-тремя сторожами с милицейскими свистками и дубинками, но площадь их расположения была довольно большая, поэтому сторожа ходили между ними вдоль и поперек из одного края в другой.
Этим и воспользовались пацаны. Пока Женька с Арсением шли вдоль бурта в одну сторону, и отвлекали одного сторожа своим намерением кинуться к куче и выхватить из нее несколько буряков, Тимка с Санькой, подкравшись со стороны железнодорожной насыпи с другого конца кагата, наполняли ими свои пазухи и карманы. Женька, конечно, боялся сторожей и не подходил к ним ближе, чем на десять метров, а Арсений был шустрый малый. Он даже крикнул одному сторожу:
- Дядя, дядя, дай бурячок, ведь кушать хочется!
На что тот ответил, погрозив ему палкой:
- Я вот тебе дам, пацан. В милицию захотел? Много вас тут таких шляется и все норовят чего-то стащить. Так и всю кучу растащите…
Но Арсенька не настаивал на своей просьбе, он ведь знал, что Тимка с Санькой с другого конца бурта уже стащили, наверно, несколько буряков, поэтому не приставал больше к сторожу, а, ухмыляясь, отошел от него.
Так, запутав и усыпив бдительность охраны, состоящей из трех стариков, они и добились своего, а потом, собравшись вместе в поле за корпусами и насобирав кучу прутьев, развели костер, испекли и наелись этих самых, добытых ими, буряков.
Для них это было очень вкусно, романтично и интересно аж до мурашек по телу. Но длилась такая страда недолго. Вскоре бурты буряков убрали – свеклу увезли на заводы, и мальчишки перестали ходить на станцию. Теперь их внимание привлекли сады питомника, с облепихой и яблоками ранет, которые находились тут же, рядом, в двухстах метрах от корпусов. Правда, облепиха была слишком колючая, а ранетки слишком кислые и не так привлекали мальчишек, но все равно они и этому были тогда рады.
А потом наступила зима… Однажды, проснувшись рано утром, Женька увидел лишь голые деревья, заснеженные крыши домов, да белые поля с сугробами. И загудели-задули зимние ветра, закружили снежные метели.  Пришла пора сибирских буранов, когда за окном ничего не было видно, кроме белой метущейся мглы. Эти дни им нужно было переждать, пересидеть дома в тепле, в кругу своей семьи. И тогда все Жигуновы собирались в своей комнатушке возле горячей печки и разговаривали, вспоминая свои прошлые годы: поездки в Среднюю Азию, Бориса и Валентина и, конечно, последние года жизни в колхозе «Труд», их заброшенную землянку, Марфу и, конечно, Индуса и кабанчика Ваську. Его ягодные походы с громкими «ораториями» возмущения по поводу несправедливого отстранения от сбора ягодного урожая, к которому, как известно, он всегда поспевал первым.
Это выглядело теперь забавно и смешно, и вызывало много положительных эмоций, которые устраняли многие тревоги, закрадывавшиеся в их души, и компенсировало им нехватку сообщений по радио или газет, и даже отсутствие кино. Это походило на  домашний спектакль, разыгрываемый ими всеми со своими бывшими друзьями и всей семьей.
Ярко горели дрова в печурке. Тускло светила на столе керосиновая лампа, а на стене висела картина: атака Первой Конной, последняя картина, написанная Борисом перед уходом  в армию и отправкой на фронт… Мать смотрела на нее по вечерам и украдкой плакала. Уже второй месяц от него не было письма. Валентин им писал, хоть редко, но постоянно. А вот Борис… От него писем еще не было.
Под новый год, когда прошли декабрьские метели, пришло письмо и от Бориса. Он просил прощения и писал: «... После учебы нахожусь на Кольском полуострове, на Карело-Финском фронте,  особых боев здесь нет, но нам очень досаждают местные кукушки. На зашифрованном от цензуры языке это означает – финские снайперы. Каждый день ходим и собираем богатый урожай ягод и дров – от поваленных и подбитых снарядами промерзающих деревьев.  Их здесь очень много. Мы их привозим и складываем прямо вдоль дороги целыми штабелями. Я здоров, но очень грустно и нудно заниматься такими делами – уж лучше бы идти в бой, в атаку».
Жигуновы догадались, что речь идет о погибших, о наших потерях. Финские снайперы, скрывающиеся в лесах, замаскировавшись в кронах деревьев, стреляли по нашим бойцам «на выбор», а Борису и его бойцам (он был командиром отделения), потом приходилось собирать эти «дрова», то есть убитых солдат, и укладывать их замерзшие тела прямо штабелями вдоль дороги, потому что похоронные команды не успевали хоронить зимой погибших солдат в промерзший грунт. Вот она – война… Даже и там, на сравнительно «тихом» финском фронте, происходили такие ужасные вещи…
А Валентин писал, что находится под Витебском и Оршей, и у них пока полное затишье. И Александра с Иваном радовались этому, думая, что хорошо хоть у их сыновей на фронте все пока в порядке…
Пошел уже третий месяц их жизни в Топчихе, и они не жалели о том, что переселились на новое место. В Топчихе им было намного проще, чем в «Труде». Здесь они имели постоянную работу, к тому же, и Виктор стал уже работать самостоятельно и приносить свои деньги, внося свой вклад в их семейный бюджет. И хлеб они здесь получали по карточкам, да и спали в тепле, хоть и в тесной, маленькой комнатке…
Но лучше всех в Топчихе чувствовал себя Евгений. Здесь он ходил к своим новым друзьям из заводских корпусов, и катался с горки. На улице, после прошедших буранов, намело много снега, и между корпусами образовалась большая снежная гора, высотой, наверно, с двухэтажный дом. Образовалась она частично от расчистки снега людьми – жителями корпусов, а потом и бураны еще помогли. Так что, горка для ребят выдалась на  славу – первоклассной. Девчонки и мальчишки с визгом «летели» на санках с ее высоты. Вот и Женька рвался туда каждый день – покататься  на санках. Правда, хороших санок у него не было, но отец с Виктором, подумав,  смастерили ему из каких-то досок, фанеры и куска  жести «сидение» наподобие санок, а его  днище оббили жестью и, смешав глину с соломой, обмазали на морозе этой смесью днище сидения, и облили его водой.  На днище образовалась ровная ледяная поверхность, которая очень хорошо скользила по накатанному и превратившемуся в лед снегу. Вот на таких санках, хоть и тяжелых, Женька  и ездил с горы, и был этим очень доволен.
Вскоре Топчиха  стала для него уже почти родным городом.  Подрастая и вглядываясь в картину Бориса с тачанками и всадниками, летящими на своих конях в атаку, он и сам вскоре начал что-то рисовать. И однажды подсмотрел через открытую дверь директорского кабинета, как Иван Михайлович, стоя возле стола, диктовал своей  секретарше приказ по предприятию.  Нарисовал он их так карикатурно, да с таким выражением, что те, увидев рисунок, показанный им Александрой,  долго смеялись, потешаясь над своей  «выдающейся» внешностью, подмеченной детским взором.
- Ну, Евгений, ты просто настоящий «кукрыникса», - сказал, шутя, Иван Михайлович. – Ты нас так здорово разукрасил с Раисой Павловной, что не хочешь, а засмеешься. И это хорошо!
Ведь сказано же, что ребенок совершенствуется в своем познании мира именно через детские игры и рисование. А через рисунок он раскрывает свою мастерскую творчества и начинает искать и строить в уме уже свои будущие проекты. Если ребенок любит рисовать и что-то мастерить – это хорошо, это будущий созидатель, а если любит ломать и все разрушать – это уже плохо, в нем рождаются первые, хоть и маленькие черты тирана и разрушителя, или безжалостного человека.  Ведь первую установку в жизни: как жить и чему учиться, маленький человек получает в пять-шесть лет. И родителям не надо упускать этого момента, зная, что  на Земле все рожденные или только что вылупившиеся живые существа подражают и бегают только за теми, кто находится в этот момент с ними рядом. А наши дети учатся и полностью копируют свое поведение с поведения своих родителей так же, как все животные, только чуть-чуть позже – иначе не  выживешь в этом мире.
Да, и сами рисунки и картины говорят многое о характере  и устремлении будущего человека.  Если, например, он любит рисовать природу – это уединенный и тонкий мечтатель, любящий свободу и стихию. Если любит рисовать портреты людей – это общественный человек, любящий общество: поэт, писатель или психолог – он не проживет и дня без общества. Если же рисует войну и разные сражения – это смелый, воинственный и весьма активный человек, в котором заложены черты героя, будущего спасателя или защитника. Да, и каждый человек по тем рисункам, на которые он любит смотреть больше всего, может определить и открыть в себе  доминирующие черты своего характера или натуры, которые скрыты у него глубоко внутри в душе. Так же можно определить и тягу к будущей профессии – то, что любит и что рисует, то и есть его призвание. Но здесь нужно учитывать, что в разные годы и разные периоды нашей жизни нам будут нравиться разные картины и вещи, так же как читать разные романы.
Женька, конечно, слушал эти рассуждения Ивана Михайловича, но ему нравилось  в это время рисовать зеленые американские «студобеккеры»,  с солдатами и пушками, потому что шла война, а в гараже  рядом с конторой стояли именно красивые военные машины, и Виктор ходил туда на работу и часто рассказывал Женьке и своим родителям, что он там делает.
А делал он там разные детали для этих самых автомашин и был доволен своей работой. Но однажды он пришел с работы расстроенный и возбужденный до предела – просто сам не свой. Отец и мать начали расспрашивать его о том, что случилось. Он долго отнекивался, но потом рассказал, что его хотят уволить и посадить за кражу государственного имущества, то есть инструмента из кладовой.
А случилось вот что. Виктора вызвали на работу в ночную смену – нужно было сделать срочный военный заказ. Обычно он пользовался штангелями, но для этой работы нужен был более точный инструмент – микрометр. Кладовая уже была закрыта, а вызывать кладовщицу неизвестно откуда уже было некому – мастеров и начальника в мастерской ночью не было. И Виктор, работая с другом – напарником, ночью решился перелезть через решетчатую стенку кладовой и взять нужный ему инструмент. Он  знал, что это будет ему многого стоить, но благодаря этому нарушению он выполнит срочную, порученную ему начальством работу. Если он этого не сделает, то полетят головы многих его руководителей.  Поэтому, он и рискнул, и взял инструмент, и работу свою все-таки выполнил. Он считал, что сделал все правильно. А утром разразился настоящий скандал.  Пришла  утренняя смена, кладовщица  открыла  кладовую, и когда Виктор отнес сдавать ей взятый им ночью инструмент, то она, узнав, что он ночью перелез через решетку и взял его, раскричалась,  обругала его и велела опечатать кладовую, остановив таким образом работу цеха.
- Я не знаю, - кричала она, – может вы там у меня половину инструментов из кладовой ночью вытащили, а теперь мне, чтобы это узнать, нужно по описи все инструменты перепроверить.
Виктор, оправдываясь, заверял, что взял для работы лишь один микрометр, но она не верила и стояла на своем.
- Вы залезли через решетку и обокрали мою кладовую. И теперь всю недостачу повесят на меня, - кричала она.
Пришел мастер, позвали и всех имеющихся в цехе начальников, и они стали судить и разбирать  поступок Виктора. За кражу государственного имущества взрослому человеку в военное время полагался суд и тюрьма. Но Виктор был еще не взрослый, без паспорта, то есть малолетка, к тому же он сам сознался и отдал кладовщице взятый им ночью инструмент. А объяснил свой поступок срочностью работы. И тогда, после некоторого раздумья, начальство решило:
- Ладно, Жигунов, мы на тебя в суд подавать не будем. Проверим наличие инструмента, и если все в кладовой от метчика до гаечки сойдется, отпустим тебя по малолетству, ну, а работать ты здесь уже больше не будешь! Своевольничать в цехе мы никому не позволим.
Виктору так стало обидно за себя, за честное имя своей семьи,  под которым воюют на фронте его старшие братья. За  то, что его сравнили с каким-то никчемным прощелыгой или «несуном»,  который все тащит из цеха и продает где-то  на барахолке. Он  ушел в темный угол и там расплакался, говоря:
- Ведь я же спас эти чертовые жопы, чтоб им не влетело за несделанную работу, а они так паскудно со мной поступили. Даже готовы в тюрьму посадить.
В таком состоянии  он и пришел домой после смены. Александра, расспросив его и узнав о его несчастии, схватила  его  за руку и как маленького мальчишку потащила прямо к самому директору в кабинет. Василенко, выслушав сбивчивый рассказ Виктора, вызвал к себе начальников гаража, цеха и старшего мастера, и начал их отчитывать.
- Вы что это, хотите сами попасть под трибунал? Свалили на малолетнего парнишку всю свою работу: не проверили, не проконтролировали, не обеспечили его нужным инструментом, а потом спрашиваете с него, и судите его.
- Начальник гаража и вы, начальник цеха, скажите, а что если бы эти машины сегодня не были бы поставлены на платформы  на станции, что бы произошло, а? Ответьте мне, пожалуйста! - крикнул он. – Вы бы на сутки задержали отправку этих машин на фронт. И тогда бы вы и я, в том числе, за это все ответили бы, вот! А он вас спас, орлов несчастных. А вы его за это еще и наказываете! Поэтому, начальнику мастерских и старшему мастеру приказываю: немедленно восстановить Жигунова на работе, кладовую проверить и если будет какая-то недостача – кладовщицу уволить! Эти мальчишки не станут ночью воровать ее инструменты – им их некуда девать, да и работать им нужно до седьмого пота, чтобы выполнить такую работу. Вот так-то, товарищи!
- А вам, мастер, советую лучше организовывать свою работу в цехе, иначе я сделаю соответствующие выводы… Поняли? Вот и все! Дело это прекратить!
После такой трепки руководства  и мастеров цеха Виктор просто зауважал директора. Он  для него стал образцов справедливости.
Прошло некоторое время. Как то раз, придя с работы, Виктор принес с собой толстую тетрадь и маленькую губную гармошку.  Раскрыв тетрадь, он стал «пиликать» на гармошке какую-то мелодию. Женька ее услышал (а он любил  слушать песни и хорошую музыку), и мелодия, которую выводил Виктор на губной гармошке ему очень понравилась.
- Ух ты, какая красивая песня, - сказал он Виктору.
- Где ты ее выучил? – начал он терроризировать брата расспросами.
- В гараже, у нас в автоколонне, - признался Виктор. – Там у нас ее все шофера поют и слова переписывают. Я, вот, взял тетрадь – хочу тоже переписать ее слова.
- А как она называется? – спросил Женька.
- Чуйский тракт, - ответил Виктор.
Женька с раннего детства был смышленым и способным мальчуганом. Он все схватывал сразу и на лету. Сам учился, сам все постигал, ему все было интересно. В пять лет он уже мог писать и читать самостоятельно, и поэтому, взяв тетрадь, он начал перечитывать текст песни.

Расскажу про тот край, где кочуют
И дороги заносят снега…

Ему так понравились слова этой песни, что он стал и дальше углубляться в текст. Это была песня об их крае, о любви и нелегкой шоферской судьбе. Он видел все эти картинки жизни, о которых пелось в этой песне наяву, здесь, своими глазами. Та же автоколонна, те же неунывающие общительные шоферы в ватниках на морозе под машиной, что и в песне, и тот же край, только не было Кольки и Раи и, конечно, Чуйского тракта, но Женька его уже видел в уме. Он представил азартный спор между Колькой и Райкой, как летят по тракту наперегонки их быстрые автомашины, а потом машина Кольки срывается с крутого обрыва.
И дальше Женька уже не мог читать, он просто сидел, тупо моргая глазами, и чуть не плакал. А эта грустная и печальная, как вздохи алтайских ветров, мелодия звучала потом весь день в его голове и  в  ушах, не переставая. «Как же так, - думал он, - почему Райка так и не призналась Кольке, что любит его. К чему такая гордыня? А потом сидела и плакала у холмика его могилы?». Так размышлял Женька и сам рыдал, как и она, сидя и переписывая заветные слова.
Это была романтическая баллада о несбывшейся любви, не важно чьей, и не важно: шоферской, гусарской, рабоче-крестьянской или еще какой! Правда ведь? Такое сплошь и рядом происходило и происходит сейчас повсюду на нашей Земле, как будто бы какой-то бес гордыни специально толкает разгоряченных людей на такие необдуманные поступки…
Зима  уже шла на убыль, хоть и  стояли еще сильные холода. Солнце светило ярко и отражалось искорками света на снегу. Бедные клесты и красногрудые снегири сидели на ветках деревьев или прыгали по снегу, ища себе пропитание на накатанных возле домов дорожках.
Женьке было жалко этих красивых птичек. Однажды Тимка пригласил его ловит их при помощи сита. Он взял тонкий колышек с привязанной к нему длинной белой ниткой, и на него осторожно положил сито краем ободка, а под сито насыпал зерна и другого корма, и стал ждать. Как только птица оказывалась под ситом, он дергал за нитку и таким образом ловил ее.
Так Тимка и поймал одного снегиря, но  Женька, увидев как мучается в неволе бедная птичка, упросил его выпустить ее.
- Зачем выпускать, - отнекивался Тимка, - ведь мы так старались?
- А если бы тебя поймать и вот так посадить в тюрьму… Как бы тебе там было сидеть, хорошо? – спросил Женька.
И Тимка, подумав,  отпустил птицу.
Третий год уже шла война с Германией. И каждую минуту, каждый день и каждый час там, на фронте, на Западе, обрывалась чья-то жизнь, а здесь на Востоке, наоборот – рождалась.  И так же как Солнце по утрам, поднималась  новая поросль смелых сибирских пацанов, которые, воспитываясь на поступках своих отцов и рассказах своих дедов, продолжала их лучшие традиции, впитывая  их твердость, стойкость и любовь к Родине, впитывая  их честность, силу, доброту и уверенность в себе. И никакие беды  и войны  не могли сломить их потом, заточить и удержать своими путами.
После нескольких месяцев жизнь у Жигуновых в Топчихе наладилась – они, как говорится,  окрепли в материальном положении. В начале марте, как только чуть потеплело, недалеко от въездных ворот и склада, в старом сарайчике Иван соорудил курятник с насестом. На  имеющиеся у них в запасе деньги, они купили с десяток курей, двух наседок и десятка два или три яиц, и посадили их высиживать цыплят. Теперь уже все для них вошло в свое обычное русло, но все же однажды случилась беда, которая чуть было не лишило их всех здоровья, а, может быть, и даже жизни.
Случилось это в неистовом феврале. Было еще слишком холодно и они, чтобы не замерзнуть ночью под одеялами, долго топили печку. Уже где-то за полночь перестали подкладывать в нее дрова и, боясь, что к утру все тепло из печки вытянет в трубу, закрыли «вьюжку» в ней и отравились угарным газом…
Хорошо, что Александра утром все-таки проснулась – она спала на кровати, недалеко от входной двери, где больше воздуха и, проснувшись, увидела, что все ее мужчины валяются покатом и не дышат. Почувствовав боль в голове и тошноту в желудке, она сползла с кровати, открыла дверь и на четвереньках стала вытаскивать всех в коридор, а потом и сама упала… Лишь пролежав в коридоре несколько минут на свежем воздухе, они стали приходить в себя. Но, Боже, как им было мучительно и нехорошо: болела голова, их мутило и рвало, и была такая слабость, что они не могли пошевелить даже руками. И слава Богу, что Александра проснулась вовремя – еще бы несколько минут и никто бы из них уже не выжил. Потом целых пол дня она откачивала их крепким чаем и делала холодные компрессы на голову.
После этого, как бы сильно не выл ветер во дворе и в трубах, как бы быстро не остывала печка, они никогда не  закрывали вытяжную задвижку на ночь в печной трубе.
А в апреле, когда ушли холода и растаял снег на полях, у них появилась целая стая маленьких желтеньких и пушистых цыпляток-пискушек, которые бегали за своей курицей-наседкой или квочкой, когда им было холодно, и пытались что-нибудь схватить и поесть, а потом и спрятаться под нее в ее распушенной мягкой «шубке». На эту веселую и беззаботную компанию можно было часами смотреть и любоваться, улыбаясь – такие они были забавные, шустрые, неугомонные и красивые… Как и все маленькие дети, и как все детеныши, посланцы Весны и Солнца, рожденные для жизни на нашей планете.
А весна набирала свои обороты, и чувствовалось, что уже скоро-скоро все изменится к лучшему: кончится война, кончится эта оголтелая ненависть всех народов друг к другу, рожденная воинствующей элитой партий, и наступит новая счастливая жизнь, о которой с каждый воскресающей весною неустанно напоминает нам природа. Журчанием ручьев, весенним солнцем, пением жаворонков и яркой зеленой порослью новых хлебов и трав на полях…