Старые русские бабки

(отрывки, чтоб не потерять)
__

      Ночью к Тоне пришла Зинка.
      Спустилась с четвёртого этажа на третий и позвонила в квартиру, как давно уговорились – подряд два раза, длинно.
      Старуха сразу поняла, кто в гости просится, но пока сон стряхнула, левое бедро, больное, удобно повернула, ноги отёкшие свесила да тапки нащупала, пока обулась и, хромая, за сервант цепляясь, в прихожую вышла, – открыла, а там уж и нет никого.
      «Господи, опять, что ли, кажется?!» – прошептала, торопливо и кое-как перекрестилась, дверь захлопнула и только за ключ взялась, как кто-то сильно задолбил кулаком по косяку. Тоня вздрогнула и, не спрашивая кто, дёрнула ручку на себя.
      Зинка вошла, сгорбленная больше обычного, постояла молча в прихожей.
      – Ну ты чего? – тяжело задышала Тоня.
      И Зинка прошла в зал.
      – Посплю у тебя, – сказала. – Ты мне не клади свой красивый, он тяжкий, мне что полегше, – она сняла с дивана толстый пушистый плед и отнесла его в другую комнату, бросила там на ковровую дорожку. Вернулась со словами: – Лёшка-тварь опять пьяный. Будет стучать, не открывай. Я, чтоб никто не знал, на лестницу спустилась, пока чурка с пятого поднимался.
      – А сколько время-то? – отодвинула серые пряди с глаз, всмотрелась в часы на стене Тоня. – Час? Эт час, штоль?! А где ж до такого времени ходила? На лавочке? Холод такой.
      Зинка отмахнулась, сняла кофту, на подушку бросила и легла прямо в платье, на левый бок повернулась, ноги вытянула. Протяжно охнув, хозяйка накрыла её тонким байковым одеялом, что всегда сложенное на стуле лежало. На часы ещё раз посмотрела, сходила в спальню давление померила и тоже легла.
      Проснулась в пять утра, лампу настольную включила – Зинка на диване не шелохнулась. За ночь и не повернулась ни разу: как уснула, «горбушкой» к спинке прижавшись, так и лежала, только одеяло на голову натянула.
      Почти не отрывая ног от пола, старуха прошаркала на кухню. Газ зажгла, чайник поставила и, придерживаясь за стену, пошла в другую комнату. Каждое утро график неизменный: давление, таблетки, завтрак, две газеты, местные новости по телевизору, обязательно погода, и – звонок дочери. Дома она сидит. Безработная. Или – домохозяйка, как о себе говорит. Ну, пусть так, как хочет. Главное, что может в любое время придти, хлеба купить, мусор вынести, поясницу потереть да в аптеку сбегать. Зинке вон никто никуда, всё сама да сама. Дочь Валька спилась, последние два года на улице жила, пока не подохла. Юбилей справляла – пятьдесят лет. Лёшка-сын всю жизнь пьёт. Который раз Зинка ночевать просится. А что делать? Не пустить? Куда ей ночью-то? Разве только с балкона… Хотела раз, но Бог миловал – опомнилась. Хорошая ведь соседка! На почту каждый месяц ходит за квартиру-телефон платить, и ей говорит: «Давай книжку-то, всё равно стоять». Знает, что больная вся, и ноги еле двигает. Так что не пустить Скворцову на ночь – грех.
      Тоня заметила, что вместо пенсионной статьи в «Мещёрке» думает о Зинке.

__

      – К этой фигуре нужна другая голова, – безапелляционно заявила Дуся. И помолчав, добавила: – Точнее, наоборот: у твоей физии не может быть такого тела.

      – БашмАчки – чёрные – изумительны! Брючки – кремовые – чудесны. Футболка в сеточку – то, что надо, очень сексуально! Руки. У тебя прекрасные руки, Инна! И как изящно левая легла на раму от картины! А в правой что? Не вижу… Ручка? Кисть? Твоя работа? Умница, молодчина! Но голова… Голова всё портит.