Прогулочным шагом по скоростному шоссе

       Лёнька жить не торопился: считал, что в запасе у него много времени. Он жительствовал красиво и размеренно: неспешно гулял, умеренно пил, хотя вести себя при этом не умел – рисовался. Особенно на работе. Лёнька был холост и бездетен. Но не одинок: мать, отец, сестра, племянник. Постоянных женщин не имел, случайные – случались. Любил покутить, однако сороковой день рождения отмечать напрочь отказался – из суеверия. Неугомонные девчонки из отдела вытребовали-таки у него на следующее утро бутылку, и торт с конфетами – к обеду. Лёнька неловко улыбался, нелепо вздёргивал плечами и прятал обросшую голову на груди. Стеснялся?
       Лена любила наблюдать за этим неладным сутулым парнем, часто подтрунивала над ним, иногда откровенно издевалась. Лёнька прощал ей всё. Он любил её. Любил очень странной, невыразимой любовью, знающей своё место и сознающей свою безысходность. Любовь не была ответной. Лена десять лет как уже была замужем, воспитывала дочку и сына, и на Лёнькины несмелые ухаживания смотрела, как на танцы папуаса. Да и на него самого – тоже.
       В тот день она задумчиво поглядывала на суетливо выставлявшего угощение пост-именинника и старалась удержаться от вопроса. Лёнька почуял её всегдашнее раздражение на свой счёт и на глазах преобразился: выпрямился, сложил пакет, кивнул головой, что означало "Привет", и с достоинством удалился. Вопросы Лена задавала каверзные: всю ли ночь пил или только под утро, не жарко ли с небритым подбородком, когда обрежет кудри, и вообще – "почему с тобой должны нянькаться, как с ребёнком?" Лёнька не обижался, но при ней вёл себя иначе и хотя бы пытался казаться взрослым. Для других даже не старался. Рабочие его сторонились. Директор неохотно здоровался за руку, отворачивался, чтобы "не заметить", но Лёнька подбегал и сам первый подавал длинные вялые пальцы для пожатия. То ли только слыл, то ли и вправду был он большим оригиналом; Лена презрительно звала его Лёнечкой, остальные – насмешливо – чудом.
       "На трубе", – говорил важно, снимая трубку телефона.
       "Мне бы кегли помыть, можно?" – заходил в женский туалет и протягивал под воду, бившую в тарелки, свои чёрные, в масле и мазуте, руки. "Лёнь, а как ты думаешь, почему Герасим Му-Му утопил?" – хихикали девчонки в предвкушении ляпа. "Потому же, почему Каренина бросилась под поезд", - отвечал невозмутимо и серьёзно, и швейная взрывалась от хохота.
       Однажды Лена невольно поразилась выводу, который напросился сам собой: выходило, что Лёнька – эрудит и умный малый, настоящий интеллектуал – жаль, не с карандашом за ухом.
       В тот день… Его не стало мгновенно. Никто и не понял, что произошло. Он просто упал. Даже не споткнулся. Протяжно и с досадой сказал: "Ну, ё-о моё-о!" – и нескладно осел на пол. Все по привычке хохотнули. Лёнька странно дёрнул ногой и повернул лицо к свету. Глаза у него были открыты, но Лене они показались мутными, как будто пьяными.
       – Девки, да он уж успел! – сообщила она догадку, и все сразу зашевелились.
       – Лёнька, чудик, вставай! Генеральный идёт! – пугали.
       – Во, блин! Он нажрался, а нас премии лишат! – пугались сами.
       – Да, "генерал" наш так прямо и сказал: "Увижу Абрамова пьяным, отвечать будете вы – все пятеро! Без премии останетесь".
       Лёнька некрасиво икнул, захрипел и затих. Тёть Шура истерично вскрикнула. Лена мгновенно бросилась к телефону; заводская "скорая" примчалась через минуту, но делать ей уже было нечего. Так не стало Лёньки. И так началась невероятная история, окончание которой застала я.
       Нет, это не рассказ о призраках, как кто-то уже успел подумать: слава Богу, ничего подобного! Но кое-что всё-таки заставило понервничать наш маленький, недружный, и, в общем-то, склочный коллектив.

       Повторюсь: я не участвовала во всём этом вначале, поэтому большую часть происходящего описываю со слов приятельниц и просто коллег по работе так, как это увиделось мне.
       Итак, на следующий после похорон день Лена озаботилась судьбой своего видеоплеера, который незадолго до этого одолжила Лёньке для перезаписи кино. Фильм назывался "Отчаянный", кассета была пиратской, качество отвратительным, но Бандерас в главной роли великолепен. Горячего испанца Лена любила, а вот Лёньку – не очень, поэтому сама к нему не пошла, а просто доверила ему это ответственное задание. Лёнька был горд неимоверно! Судя по всему, он переписал боевик в тот же вечер, но идти за видаком Елене не хотелось, а Лёнька по причине недолгого запоя принести аппаратуру попросту забыл.
       Ей было неловко озадачивать родственников покойного, но – что делать? – пришлось побеспокоить.
       На третий звонок дверь открыла сестра бывшего друга (а как только Лёнька умер, Лена тут же сочла, что дружба у них была неимоверная), так вот сестра, одетая в чёрное, удивлённо поинтересовалась причиной визита, и Лена, собравшись с духом, поведала об одолженном магнитофоне.
       – Маг-нитофон?!
       – Ну да… Видео…магнитофон. Вернее, это плеер! Видеоплеер! Да. Именно так!
       Лена вдруг почувствовала, что краснеет. Она никак не ожидала, что придётся оправдываться из-за своей собственной вещи, к тому же, она не была готова к тому, что её не поймут. А её не поняли! Сестра Лёньки, которую звали то ли Тася, то ли Тая, не приглашая гостью в дом, пыталась выдержать подобающий случаю тон, но через несколько минут топтания назойливой посетительницы в сиреневой куртке на пороге решила, что поступит правильно, если укажет ей дорогу к лифту.
       – То есть… Вы хотите сказать… – растерялась Лена.
       – Я хочу сказать, что для начала вам не мешало бы вспомнить, что именно вы одолжили моему брату – магнитофон, плеер или видео. И, даже если эта вещь обнаружится среди его добра, я не думаю, что сейчас подходящее время для утрясания подобных моментов.
       – Да. Да, наверно, – вынуждена была согласиться вконец сконфузившаяся "подруга", но сдаваться без боя было всё-таки не в её правилах. – Извините меня, Бога ради! Я зайду попозже! Через две недели будет удобно?..
       Да, Лёнькина сестра была не похожа на брата совершенно. Ни внешне, ни – тем более – характером. Она захлопнула дверь, проигнорировав уместно заданный вопрос, и Лене ничего не оставалось, кроме как нажать кнопку вызова лифта. Но про себя она решила, что через две недели обязательно зайдёт снова и тогда уже без своего видика не уйдёт.
       Однако ни через две недели, ни через три, ни даже через месяц она и так не смогла выполнить задуманное: квартира Лёньки опустела, родственники разъехались по домам, и сестра с отцом и матерью – в том числе. Как выяснялось, в этой семье проблем с жильём не знали. Оставалось ждать, когда наступят сороковины. Те десять дней, что отделяли Лену от обретения уже порядком подзабытой вещи, прошли небыстро, но скрасились "обсасыванием" темы в рабочем коллективе и в домашнем квадрате стен. В отличие от некоторых Лена с мужем и двумя детьми ютились в комнате-двенадцатиметровке бывшего студенческого общежития, переданного на баланс городу. Платили они за "хоромы" много, но места им было возмутительно мало. С чем, к слову, Лена давно смирилась. Но вот утрату видеоплеера она спокойно пережить не могла.
       – Не, ну девочки, что делать-то, вы мне скажите! – в пятьсот первый раз заданный вопрос пятьсот первый раз повис в воздухе. Никто из "девочек" не знал, как следует себя вести в подобных ситуациях. И уж, конечно, никто не ожидал, что после ухода Лёнечки, тем более, у них могут быть какие-то проблемы.
       – Зачем ты вообще потащилась к нему?! Полтинник на кассету пожалела? Уж могла б и разориться!
       Это Майка. Молодая, замужняя, недавно ставшая мамой, а потому много из себя понимающая, из тех, для кого наглость не просто второе, а самое главное счастье. Лену она не жаловала, но чувство справедливости ей было знакомо.
       – Или у вас шашни какие были?!
       А это уже Татьяна Николаевна! Женщина красивая, моложавая, прямая, но с ехидцей, властная, но добрая, и большая любительница покомандовать. Лену она регулярно подминала под себя, но та с такой же регулярностью выбиралась на свободу. Негласная и открытая война между ними то и дело взрывала ветхое спокойствие и до дырок затасканный мир. Разница в возрасте до некоторой степени объясняла этот ненормальный дух соперничества: Лене было тридцать, а Корнеевой – полста, – но даже для стороннего наблюдателя, каковым я на первых порах пребывала, очевидной истиной являлся неравными долями поделенный мужчина. Был ли это Лёня или кто-то другой, знали только сами дамы, хотя… Нет тайны лучше той, о которой всем известно! Узнала и я в своё время, чьё внимание не смогла простить Корнеева Мазиной.

...