Пепел. Книга 1. Глава 7

               


КНИГА 1. ГЛАВА 7.

Озеро опять топило меня! Будто не было ночного купания – с моим отчаянием, криками, но с полным расположением ко мне озёрной воды.
Теперь же я опять тонула головой! Ничего не соображая, только борясь за свою жизнь, я сопротивлялась руками, ногами, всем телом убийственной силе водной стихии.
 
А она, будто наслаждаясь своей мощью, жестоко играла со мной: то тянула в беспросветную ртутную бездну, то выпускала, давая глотнуть горячего воздуха пополам с дождевым потоком. Ослепительные стрелы ядовито-сернистых молний исполосовывали ставший вдруг страшно враждебным приозёрный мирок. Вязкие крутые волны взбешённой клокочущей воды изо всех сил старались крепко спеленать моё измождённое тело. И опять дикая боль в затылке давала очередной сигнал к мучительно-гибельному погружению в пучину.

«Не-е-ет! Господи, помоги! Не хочу! Не умру! Не сейчас!» Бешеные скачки обрывков мыслей яростно били в виски!
«Мау! Кел!.. Рэм! Боже-Боже!»



« …  ублюдки. Вы убиваете её. Отключаю двойную связь. Перейти на автономный режим. Да, на автономный!
 … Всем заткнуться. Она сейчас захлебнётся. Задействовать сигма-статус. К чёртовой матери. Да. Дороже. Ты? Дерьмо. Ни слова больше.
 … Тэсс. Ты слышишь меня?  Напряги все мысли на выживание. Постарайся понять, что хочет от тебя это треклятое озеро! Тэсс?
 … Сволочь. Уйди лучше. Тэсс! Рви к чёртовой матери блокировку! Ты сумеешь. Твой шрам. Раскровавь его, расковыряй! Там био-чип. И ещё. Я думаю…  Дай себя утопить. Притопить немного, ненадолго. Кто-то должен быть рядом с тобой. Зови волка.
 … Не подходить. Иначе…
 … Тэсс!  Ты как-то связана с этим озером. Дай понять ему это. Не знаю как. Оно должно принять тебя! Я только предполагаю. Но времени у тебя мало. Слышишь?  Порви блокировку. Руки к шее! Ну же!
 … Не сметь! Платон. Ещё шаг и я…  Да, сволочь. Тебе мало Коли...  Да, я… Убью...»



Странно прерывистый, напряжённый монолог Рэма, вдруг перешедший в злобный рык, еле доходил до моего сознания.
«Блокировка. Шрам. Разрушить. Дать понять. Всё, не могу. Не  мо-гу…»
Мои мысли стали превращаться в тонкие струйки воды, я  почувствовала, что сама становлюсь текуче-безвольной струёй.

Всплыв в очередной раз, я всё-таки собрала остатки воли в кулак и попыталась правой рукой дотянуться до шеи. Но пальцы схватились за шерсть. А левую руку и плечо с силой обхватили две небольшие ладони.
- Кел… Мау… Не… могу… - выдохнула я, и голова опять запрокинулась и потянула вниз всё тело.
- Кеэ-э-эл!! Дерзы-ы-ы!! – пронзительный мальчишеский голос надрывался у моего уха.
- Хххррр… - волк поднырнул под меня и стал больно тыкаться в  шею.
- Кеэ-э-эл! Рва-а-ать!.. Бу-ульк… к-ххх… - Мау стал захлёбываться, но не отпускал мою руку.
«Боже, помоги…»
Жарко полоснуло по шее. Боль в голове будто выключили. Зато запылал глаз.

А вокруг весь мир продолжал грохотать и клокотать. Дождь лупил по измученному телу так, будто тучи стреляли шрапнелью. Длинная, переломленная острым зигзагом молния, как в очень замедленной съёмке, полетела к моей груди.
«Всё, конец…»

И вдруг…
…Ватная тишина. Вспышка! И как в калейдоскопе перед глазами – белые «вихри-всадники», мчащиеся на север, восток, юг; и пепел; и бескрайность; и песок; и вереницы бредущих людей, чёрными росчерками на белом песке умирающие и умершие; и пересохшие реки; и гибнущий, рассыпающийся в пепел цветущий край… И огромный человеческий глаз среди сине-серых камней бесплодной пустыни…

На секунду звуки разбушевавшегося озера ворвались в мой мозг, но новая вспышка больно ударила по глазам.
…Вновь замелькали безумные картинки – вздыбленный пепел в красной круговерти «рассыпает» очередных «всадников-призраков»; и гигантская волна несётся на юг, поглощая в своей пасти людей, храмы, дворцы; и на западе орды воинов с длинными мечами гибельной волной накрывают благоденствующую землю; и восток с дымным диском солнца разбивает своих богов и выбрасывает из своего чрева народ, ищущий пристанища… И одинокий островок среди нескольких уцелевших, омываемых лазурным морем…

А молния всё неслась и неслась ко мне и всё не могла достичь цели. Я попыталась закричать, но не услышала своего голоса. Я не слышала ничего.
…Сумасшедшее слайд-шоу опять взорвало мой мозг – вспышка и… пожары, пожары, пожары; и чёрный пепел пришпорил вороных коней и погнал охваченных страхом людей на юг, дальше, дальше; и трупы умерших по дороге от голода и холода; и выжившие, не похожие на себя прежних; и потомство ручейками растекается по непроходимым лесам; и огромные каменные головы; и шкуры ягуаров; и ступенчатые храмы с потоками крови; и трепещущие вырванные сердца; и белопарусные корабли, приплывшие к неведомым берегам… И одинокая поющая скала красновато-бурого цвета  среди редколесья угрюмого плато…

«Нет. Больше не могу. Тону и схожу с ума? Одновременно?» Но я не тонула. Стихия продолжала свирепо  грохотать, поливать потоками воды, оглушая неистовыми раскатами грома, пронзительными воплями Мау и душераздирающим воем Кела, которые кружили вокруг меня не в силах приблизиться. А озеро просто сковало меня будто мушку в янтаре, меня и молнию, что неотвратимо нацелилась в мою грудь. Я вдруг отчётливо поняла, что сопротивляться бесполезно, и это ещё не конец.

Очередная вспышка чуть не выжгла мне глаза.
…Их было несколько, и вздыбилась земля; и бледный пепел развевается плащами бледных всадников, скачущих на запад; и солнце, тусклое как луна; и холод; и голод; и топот тысяч копыт; и конники с деформированными черепами и волосами, собранными в хвосты; и горит величавый Вечный город; и сдвинулись «пласты» народов; и войны заполыхали от востока до запада; и миллионы грызунов понесли в мир смерть – «чёрную смерть»; и жевала и пережёвывала она тысячи и десятки тысяч людей; и пустели города… И море, море, и невысокая гора-вулкан окутывается дымком…

«Не сумасшествие, есть смысл… Не уловить. Чёртово озеро. Будь  проклято. Что тебе надо?» То ли озеро обиделось, то ли каждый очередной «показ» должен был понемногу добивать меня, но пришедшая вспышка едва не расколола мне череп.
…И страна мудрости и духовной силы, не разрушаясь, сокрылась с глаз; и солнце потеряло свою яркость; и течение на западе остановилось; и накрыл землю холод; а за ним пришёл и голод; и сто лет косила людей война на западе; и проснулись давние болезни, что безобразили лица и тела людей и заставляли их гнить заживо; а на восток пришла засуха; и налетели полчища саранчи; и грозное войско, что та саранча, устремилось на запад, неся разорение и оставляя кровавый след; и на восток пришёл голод; и погнал он мелких грызунов на запад; и помчалась вслед за ними «чёрная смерть»; и сотни тысяч людей пометила она своей меткой, и пировала она на горах трупов; и только в небесах белые люди в белых одеждах скорбно куда-то брели… И безжизненная каменистая пустыня, и нагромождение камней, и колокольчик – «дзынь»…

«Когда конец? Меня уже нет. Клубок мыслей. Крошево картинок». Несколько мгновений и... Это уже была не вспышка, а взрыв! Казалось, мои останки взрываются изнутри.
…Деревья, деревья, поваленные, полусожжёные; и взлетают четыре чёрные тени; и пикирует одна из них на землю – и разражается война, охватив народы, и голод, и пушки, и смертельный газ, и безумие власти; и вторая тень ринулась к земле – эта война дотянулась до отдалённых стран и земель, и звёзды падали с небес, и кровь лилась реками, и высокие трубы выбрасывали в небо человеческий пепел, и остервенелые маньяки рвались к власти; и третья тень опустилась на землю – и вся земля опоясалась малыми и средними войнами, и нет места на земле, где можно было бы укрыться от готовых упасть на головы людей смертоносных звёзд, и людские боги воюют друг с другом, и в сатанинском исступлении заходятся сильные мира сего; и четвёртая тень готова сорваться с бесстрастных небес… И стоит таёжный лес, и отражается в лесном озере синее небо…

Звуки ревущей воды обрушились на меня. Озеро выпустило пленницу из своих объятий. Но ни разлепить глаза, ни сделать вдох я не могла.  Молния почти коснулась моего тела.
Последняя мысль, как крик мозга: «Боже, не оставь!!»
И внезапно какая-то сила выгнула моё тело неимоверной дугой! Чуть не взлетев над водой, я, наконец, вздохнув полной грудью,  неожиданно для себя, оглушительно взревела: «Зи-и-и-э-э-э !!!»
Гибельная молния рассыпалась на широкий веер маленьких ярких змеек, который быстро поглотила огромная волна, бесстрастно придавившая заодно и трёх беззащитных существ.
И я снова и, кажется, окончательно стала медленно, в полной прострации погружаться в пучину,  утягивая за собой Мау и Кела.


«Раз-два-три, раз-два-три… Танцую… Вальс… Выпускной?.. А почему в воде?..»
Я смогла разлепить только один глаз. Другой заплыл. Тело словно разбухло. Мир был подёрнут водяной плёнкой.
Вдруг вспомнилось всё и сразу. «Озеро! Чёрт! Будь ты проклято!»
Но я уже не тонула, только странно покачивалась.
« Боже, я уже умерла? Забери меня, Господи, не спасай больше. Устала я, устала».

- Раз…два…три… Тассить! Иссё тассить! Мау долзен! Кел долзен! – до боли знакомый, уже родной, звонкий голос Мау.
- Хрррр… Фрррр… - Кел хрипел, останавливался и снова тащил… за волосы… очень больно.
Я навзничь распласталась на спине Мау. Мои руки бессильно болтались под его мышками.  Мальчишка, тихо причитая, полуплыл,  полукарабкался по прибрежному склону.
Хххх… Кх-кх! - я закашлялась, и меня согнуло пополам, вода фонтаном полилась изо рта.
Наше трио распалось. Гимнастический этюд закончился вялым барахтаньем у самого берега, оханьем, хрипением и слабыми подвываниями в три голоса.


Я очнулась от монотонного бормотания. Невыносимо щекотало  подбородок. Открыть, правда, я смогла только один глаз. Другой не открывался никак.
- Что… со мной… - я попыталась спросить, но вышло лишь лёгкое шелестение.
- Экин! Всё хоросо! Н-нэ бояться. Ну-у-у, н-нэ бо-ися. Так, экин? Так? – Мау радостно наклонился над моим глазом. Его ярко зелёная мордочка сияла счастьем.
- Что… с тобой? – на сей раз вопрос получился, я испугалась.
- «Трава-мурава» . Намазать на весь я. Озеро зеть Мау. Больно. Пузыри. А экин не надо. У экин только эса . Ну-у-у… глаз. Мау локоть свой тють-тють экин в глаз. Не хотеть, так слутиться, - мальчишка виновато посмотрел на мой заплывший глаз. – Мау полозить глаз экин лопух. Завязать. Хоросо!
- Кел... где? – я могла только шептать.
- Кел тут. Лезать рядом. Он хоросо. Мау тозе он… ну-у-у… его мазать, - Мау показывал рукой куда-то вбок. – Исё у экин никимна … ну-у-у… сэя, сзади. Кел рвать тють-тють. Мау осот  полозить и тють-тють борец  полозить. Завязать сэя и… хоросо!
- Мо…лодцы… Чуть-чуть спасатели. Чуть-чуть вредители, - только сейчас я ощутила боль в шее, да и тело всё ныло.
 
Подбородок щекотала травка-перевязь. Мау наклонился и откусил щекочущие кончики.
- Экин, лезать. Везде лопух на экин. Так надо. Всё хоросо, но так нузно, - Мау изо всех сил старался быть строгим, но скрыть своего счастья никак не мог. – Экин! Мы зыть! Ты зыть, Кел зыть!
- Что… это… было? – голоса по-прежнему не было, но шептать я могла уже громче.
- Н-нэ знать, экин. Так не долзно быть! Н-нэ знать как, но н-нэ так. Озеро нас потьти убить. А оно хоросее. Оно зизнь! – Мау посерьёзнел. – Мозет, ну-у-у… твоя сэя экин? Мы с Кел тозе видеть картинка. Слысать  «рви», «срам на сэе». Теловек-картинка критять, Кел рвать. Кровь пойти у экин. Потом экин лезать на озеро, как мёртвый. Долго. Ситрасно. Очень ситрасно. Мы с Кел критять. А потом критять экин. О-о-о! И всё стать тихо. Всё стать опять хоросо. Ситранно. Да, экин?

Мокрый нос Кела уткнулся мне в ладонь. Я не могла повернуться, но почувствовала, как он грузно лёг рядом, шумно дыша, слегка похрипывая.
- Моя… вина… чуть… не утопила… вас, - с трудом просипела я. Голос, видно, возвращался ко мне.
-Н-нэт, экин. Н-нэ ты. Н-нэ Кел, н-нэ я. Озеро. Но оно хоросее. Ситранно, - Мау застывшим взором смотрел куда-то вдаль, за моей спиной. – Экин спать. Нузьно. Мы рядом быть. Мау – дялунча, но Мау – саман. Мау петь. Духам сказать «спасибо». И всё  хоросо быть. Ну-у-у… бу-дет. Так?
- Да. Родной… - я с нежной печалью одноглазо смотрела на зелёную мордочку.
Даже сквозь травяную кашицу было видно, как зардели мальчишечьи щёки. Мау закрыл глаза и что-то забормотал на одной тягучей и странно умиротворяющей ноте.
Я закрыла глаза, до смерти боясь  увидеть калейдоскоп очередных шизофренических картинок. Но продолжения не последовало. Разбираться во всём увиденном не было ни сил, ни желания. При мысли об озере меня начало трясти. Но гортанный напев Мау отогнал все кошмары и начал погружать меня в блаженный сон.
И лишь на краю сознания вдруг всколыхнулось мутным воспоминанием одно имя. Платон…


Я бодро вышла из кухни, неся в руках пачку салфеток. Мама, как-то сжавшись, стояла в коридоре. Она сильно вздрогнула, когда я коснулась её руки.
- Тая, - мама выпрямила спину. – Коле уже шестнадцать.
- Да. Я бы сказала – «ещё». Поперёк лавки пока поместится! – я быстро стёрла улыбку с лица. – Я всё помню и жду. Знай это.
Мы взялись за руки и вошли в комнату, делая вид, что оживлённо разговариваем. У меня получалось лучше.

В комнате стояло весёлое мужское разноголосье. Кокошкин бас перекрывал всё! Он сегодня, в свои шестнадцать, объявил себя Ником!  И сказал, что сурово будет прерывать все попытки снова «оКокошить» его.
Был и дядя Гоша, Георгий Платонович, «Платон». Дядя Гоша - папин друг и мамин начальник загадочной генетической лаборатории, над таинственностью которой мы все смеялись и в первую очередь сам Платон. Он  прекрасно сплачивал любую компанию, умело заводил и переводил разговоры, был чудесным рассказчиком и очень заразительно смеялся, причём всем своим пухлым телом. Лицо его сильно напоминало морду кота.  Для Кольки Платон -  это Зевс генетического Олимпа.

Мне он всегда не нравился. Почему? На уровне инстинкта. У Платона было лицо-трансформер. Одномоментно он мог вылепить из него всю богатейшую палитру эмоций. Но при всём при том, это всегда была кошачья физиономия. Я всегда чувствовала себя не в своей тарелке рядом с ним. Платон знал это и  безобидно забавлялся и моей настороженностью, и  стеснённостью. А с некоторых пор вдруг стал называть меня «золотко». Это несколько озадачило и, почему-то, обеспокоило меня.

Но сегодня дядя Гоша привёл Рэма! Сероглазый, спокойный, ироничный, высокий и сильный он понравился мне сразу. Серёга из параллельной группы  испарился из моих мыслей одномоментно и невозвратно.
- Ну, что ж Вы, Тая! В отместку Нику возьмите да и назовитесь с этой минуты Терезой! – улыбнулся Рэм. – Вы похожи на Терезу Гвичиолли. Она была необыкновенной красавицей и возлюбленной Байрона. Это я намекаю на то, что пописываю стихи.
Серые глаза Рэма стали васильковыми. Мне это очень понравилось.
- Только пусть не Тереза. Не комильфо. А вот на Тэсс я согласен!   – Колька радостно захлопал в ладоши. – Как ты, Тошка?
Я, раздавив в себе кобру, улыбчиво повернулась к нему. Шальной черноглазый мальчишка! Неужели только неделя прошла после ТОЙ сцены?
- Не слишком ли много переименований для одного дня? Мама назвала меня Таисией в честь бабушки. И меня это устраивает, - продолжая натянуто улыбаться, я повернулась к Рэму. – А Вас?
Рэм не успел ответить. Колька со стуком поставил фужер на стол. Тонкая стеклянная ножка переломилась, и вино вылилось на бежевую праздничную скатерть красной кляксой.
- А тебя вообще многое устраивает, что не должно устраивать нормального думающего человека, - брат тяжело смотрел на меня.
- Нормального, говоришь? – я почувствовала, как заходили желваки.
- Так, дети, у меня пироги подгорают. Тая, помоги мне, - мама с шумом отодвинула свой стул и, не глядя ни на кого, направилась к двери комнаты.
- Мы тебе не дети! А ты не мать для нас! Ты только кокон! – Колька пьяно усмехнулся.

В зале повисла напряжённая тишина. Папа с несчастным лицом застыл на месте. Дядя Гоша, внешне спокойный, с острым интересом кольнул меня взглядом, а потом, слепив морду кота Васьки , невинно стал ковырять вилкой в своей тарелке. Мама, резко развернувшись во время Колькиной реплики, будто превратилась в каменное изваяние жены Лота . Рэм пристально смотрел на Колю, но мысли его, по-моему, были далеко.
Я шумно выдохнула.
- Ну, ты, возможно, и паук-птицеед, а я родилась от человека, да и сама человек, - мой нарочито весёлый голос никого обмануть не смог.
- Ты уверена? Мы «чужие», Тошка… Тэсс… Мать Тереза, блин! – лицо брата перекосилось, как от боли, он стремительно поднялся и вышел на балкон.
Я подошла к сильно побледневшей маме, взяла её за локоть и потянула к двери на кухню.

Там мама бессильно опустилась на стул. Пахло подгоревшими пирогами.
- Я готова тебя выслушать. Уже давно. Пора объясниться, - я выключила духовку и только после этого почувствовала, как сильно бьётся моё сердце. – В «нечеловекоподобности» меня ещё никто не обвинял. До сего времени.
- Тише, детка, - мама затравленно огляделась и зашептала, встревожено глядя на меня снизу вверх, - тише, родная. В следующую пятницу, к вечеру, приезжай на дачу. Мы с папой будем там. Если приедешь раньше, то возьми и прочитай мои заметки. Они там, где был твой детский тайник.
В зале несмело потёк ручеёк мужского басовитого разговора. Мама кинулась к плите, дрожащими руками спасая пирожки.
Я смотрела ей в спину и потрясённо думала.
«Вот и мама, как Кокошка. Неужели психозы заразны? Боже мой! Мания преследования? Или что-то ещё? Надо всё выяснить до конца. Пусть в пятницу. Но раз и навсегда».

- Я могу помочь, золотко? – Платон стоял в дверях, его лукавые глазки тонули в пухлых щёчках, теперь он был похож на Кота Леопольда .
Мы с мамой вздрогнули.
- Да, пожалуйста, - я поморщилась, но вежливости ради согласилась, нервно схватив со столика плоскую тарелку для пирожков.
Мама медленно разогнулась, противень покачнулся, и пирожки посыпались на пол.
Они стояли друг против друга – мама и дядя Гоша. Оба побледневшие и молчаливые. В маминых глазах было отчаяние и страх! Глаза Платона на мгновение стали непривычно жёсткими и плотоядными, как у кошки, поймавшей мышку.  Потом они опять утонули в ласковых складочках щёк Кота Леопольда.
- Ай-яй-яй! Маленькая неприятность. Но мы сейчас всё подберём. И о ней никому не скажем. А, девочки? Не скажем ведь? – «Леопольд» подмигнул нам и, несмотря на пухлость тела, стал проворно подбирать пирожки с пола.




Ссылки:

     Зиэ – жизнь ( на прамировом языке, на котором потом базировался шумерский, авт.)
 
  «Трава-мурава» - горец птичий (спорыш), травянистое растение, листья которого хорошо заживляют раны.
  эса – глаз (эвенк.)
  никимна – шея, задняя часть (эвенк.)
  осот – травянистое растение, листья и стебли которого обладают ранозаживляющим, кровоостанавливающим действием.
  борец – аконит северный – ядовитое травянистое растение, болеутоляющее действие.

  Кот Васька – герой басни Крылова «Кот и Повар», также герой крылатого выражения «А Васька слушает, да ест».
  Жена Лота – столб из каменной соли на горе Содом в Израиле. Напоминает формой женщину, одетую в покрывало. Традиционно воспринимается,  как окаменевшая жена праведника Лота, которому было раз-решено Богом покинуть развратный город Содом.  Книга Бытия описывает, как она превратилась в соляную статую, оглянувшись на Содом.
Кот Леопольд – герой советского мультсериала про доброго кота Леопольда.