Сын чужой матери...

 Глава из романа "Далекие берега. Алунта: время холодных зорь"
 
   После разгрома банды Карвялиса в селе,  возле Алунты,  наступило некоторое затишье, но не надолго. Пришла осень с дождями и слякотью. Селяне уже закончили полевые работы, а земля под пасмурным небом холодно и хмуро глядела на людей из под ежика оставшейся  после жатв, колючей стерни.
И тут, как гром  среди  осени «сверху» пришла установка о переселении куда-то в иные земли тех семей, близкие родственники которых ушли в банду и были опознаны в городе их знакомыми. Весь гарнизон алунтских солдат и защитников был разделен, и направлен на это неприятное дело. И такая  чрезвычайная и безжалостная  мера, по замыслу высокого руководства, должна была подрубить корни, питающие националистические бандформирования, и заставить задуматься тех мужиков, которые были еще живы и участвовали  в налетах на местные села и хутора.
Всю эту грязную работу нужно было делать быстро  и одновременно во всех  селах сразу так, чтобы другие, узнав об акции властей, не  разбежались бы по соседним хуторам. Людей  не хватало, и для учета и депортации людей выделили по три-четыре человека охраны. В одну из таких групп старшим был назначен Виктор Жигунов,  с ним попал  его лучший друг Ефим Назаренко и  еще два солдата.
Такие группы заходили на хутор или в село и  по списку определяли дома тех хозяев, чьи родственники ушли в банду или числились  связниками их главарей. Группа описывала имущество, а бывшие хозяева этих домов запрягали своих лошади в повозки, грузили на них свой скарб -  то, что можно было с собой увезти, и покидали эти места навсегда.
- Не нравится мне вся эта жандармская работа, - говорил  Виктор, обращаясь к Назаренко, - слышать этот плач, крик, видеть эти страдания несчастных людей, которые тебя ненавидят и боятся потому, что ты – власть. А у них ведь и дети маленькие, и старики… И куда их отправляют…  Ведь  они по дороге в Сибирь перемрут там…
- Да, конечно, - соглашался Назаренко, - но мы здесь ничего не решаем. Мы ведь   простые пешки в этом деле. Нам приказали - и мы выполняем…
Так, разговаривая, они подошли к одному из отмеченных домов. Зашли в сени. Солдаты остались снаружи: один - у дверей,   второй  - у окна. Виктор осторожно открыл дверь, осмотрел комнату, зашел в спальню. Там сидели на кровати старуха и маленькая девочка. Старуха, увидев Виктора, обрадовалась и кинулась его обнимать:
- О, Альгирдас, сынок, Боже мой, ты живой, ты вернулся, - повторяла она без конца, прижимаясь и гладя его руками.
Виктор сразу сообразил, что эта женщина или обозналась, принимая его за кого-то другого, или тронулась умом. Он начал осторожно отдирать ее от себя.
- Погоди, мать, ты ошибаешься, я не Альгирдас.
- Нет, нет, ты Альгирдас, я же вижу, ты мой сын. А вот Анита – твоя дочь. Посмотри, у нее глаза такие же голубые, как и у тебя. А она похожа на тебя… А мы думали  ты погиб.
- Да я русский, зовут меня Виктор, я не твой сын, мать, посмотри повнимательней на меня, - закричал, отстраняясь от нее, Виктор.
- Как...  Неужели ты не Альгирдас?  Не мой сыночек? Не может быль…  Сынок, ты так похож на него…  И глаза, и лицо, и нос…  Я думала, ты – это он. Как же так, такой же рост, лицо, волосы.  Как же я соскучилась по нему.
- Погоди, мать, присядь, расскажи, когда он от вас ушел, - начал расспрашивать ее Виктор, чтоб хоть как-то успокоить старуху.
- Да еще в сорок пятом ушел он, оставил здесь жену и дочь. Жена в прошлом году простудилась, заболела и умерла. А я вот, осталась одна с внучкой.
Виктор посмотрел на старую женщину, на маленькую девочку. И ему стало до боли жалко этих двух беспомощных покинутых людей. «Куда их брать? Куда везти?» - думал он, сокрушаясь. Он отозвал в сторону Назаренко.
- Ну, что будем делать?
- Не знаю.  Ты ведь старший, ты и решай,  – ответил тот, - и потом, у нас ведь список. Что, ты их вычеркнешь из него? Так ведь сам потом отвечать за это будешь.
- А, ладно, - махнул рукой Виктор, - отвечать, так отвечать.
Он взял ручку и написал в анкете: «Сын пропал без вести, жена – умерла, а мать-старуха – сошла с ума. Выселять некого». Потом повернулся к  хозяйке с внучкой и сказал:
 - Вот что, мать, мы сейчас уйдем, а ты с внучкой на несколько дней где-нибудь спрячься, уйди на другой хутор, к своим знакомым. В общем, пережди несколько дней, пока это все пройдет, утихнет.
- А зачем вы приходили ко мне? – спросила она.
- Да, так, - ответил Виктор, - хотели забрать тебя в город, лечиться.
- Нет, я никуда не поеду. У меня внучка на руках и хата, и хозяйство, - запричитала она.
- Ладно, оставайся, но спрячься, как говорил, - сказал Виктор.
- Хорошо, сынок, я так и сделаю, я поживу у кого-нибудь из знакомых, - согласилась старуха.
- Ну, тогда все. Мы уходим, - обратился Виктор к Назаренко, и они направились к выходу.
- Прощай, мать, и не печалься.
- Сынок… постой, - позвала она его, - дай я на  тебя еще хоть раз на прощание посмотрю. Может быть, уже и не увижу я больше сына-то своего. Приди еще хоть разок, навести нас.
Она еще раз подошла к Виктору, заглянула ему в глаза:
- О, Иезус, Иезус, как же ты похож на него… Такие же глаза, лицо, нос, как у моего Альгирдаса.
 Она махнула рукой, провожая его, и, отвернувшись, стала вытирать платком текущие по щекам слезы.
 - Ладно, мать, я позабочусь о твоей внучке, - сказал Виктор, расстроенный таким оборотом.
 У него у самого уже навернулись на глаза слезы.
- Если буду жив, то приду и помогу…
И он поспешно вышел из хаты, сказав на ходу солдатам:
- Пойдемте отсюда. Нет тут никого, кроме больной безумной старухи.
Они вышли на дорогу и вдруг увидели невдалеке  приближающегося к ним человека. Человек ехал по дороге на велосипеде с бидоном на багажнике.
- Стой! – остановил его Виктор, подняв руку.
Солдаты, держа автоматы на изготовке, сразу же окружили его.
- Кто такой? Как фамилия? Где живешь? Куда едешь? – начал Виктор задавать ему вопросы.
Мужик остановился, слез с велосипеда и ответил ему на русском языке:
- Да пастух я местный. Еду в село, везу, вот, бидон молока. Нанялся пасти у крестьян коров, да заодно и нашу коровку пасу. Я, ведь, у брата живу. Вот, надоил молока и везу домой. А зовут меня Вацис Бакаускас.  Если хотите, пойдемте со мной, я вас молочком угощу. Я тут недалеко живу.
- Ладно, спасибо за гостеприимство, - прервал его Виктор, - лучше скажи-ка, а ты хозяйку этого дома знаешь?
- Конечно, знаю. Это Сташкунене. Потеряла  сына, невестку и теперь живет одна с внучкой, - ответил тот.
- Да, правильно. А не можешь ли ты их к кому-нибудь пристроить ненадолго? Тут их за сына хотят в Сибирь сослать. А куда им в таком состоянии  в Сибирь. Да, и сына уже давно нет, - начал уговаривать его Виктор.
- Конечно, конечно, начальник. Все сделаем. Старушку и девочку приютим. Это я вам обещаю. Разве мы не люди, - загадочно произнес пастух.
- Проследи за ними, да поменьше болтай. Понял? А я потом еще приеду и узнаю, как они устроились, - предупредил Виктор.
- Хорошо, хорошо. Я постараюсь, присмотрю за ними и сегодня же их к кому-нибудь пристрою, не сомневайся.  Я понимаю. Они не виноваты в этом.  Она не должны расплачиваться за своего сына, - заверил пастух.
- Ну, тогда мы на тебя надеемся, давай, действуй. Ты свободен. Иди!
Тот приложил ладонь к кепке, кивнул головой на прощание, сел на велосипед и подался дальше по дороге, в направлении села. Но когда он отъехал довольно далеко от солдат, он остановился и оглянулся. Провожая взглядом удаляющихся солдат, он вытянул в их сторону руку с указательным пальцем в виде нагана и произнес:
- Пах! Пах! Пах! Солдатики, вы у меня на мушке. Сегодня за ваше добродушие я вас прощаю, а завтра, если встретитесь, вряд ли обрадуетесь… Лютас умеет мстить.