Лев Рафаилович

В парке, чье название ещё несколько поколений тому назад выветрило из человеческой памяти, под изрядно облысевшим кленом на скамейке устроился старичок. Его пальто и шарф болотного цвета точно знали куда лучшие времена, а растоптанные ботинки сделали бы честь коллекции обувного антиквариата. Сам старичок был сух, как вяленная вобла. Казалось, на его ладонях и скулах можно разглядеть чешуйки. Единственным на его лице, к чему стоило присмотреться, были прозрачно-голубые глаза. Когда его взгляд внезапно застывал, они напоминали два драгоценных камня, испещренных то вспыхивавшими, то угасавшими пятнышками. Но когда старик говорил (а говорил он много и сам с собой) от их резной красоты не оставалось и следа. Обычная пара подслеповатых, вечно слезящихся капель. Старика звали Лев Рафаилович Иафан. И прямо сейчас Лев Рафаилович сосредоточенно всматривался в темную дождевую лужу, разлегшуюся подле него. Может быть ему хотелось встретить в ней свое лицо. Но поздно. Дочь недавнего дождя уже представилась ему, отрекомендовавшись высохшим океаном, неосмотрительно испарившимся, прилетевшим на облачном корабле и теперь готовящимся ко сну. Лужи осторожно коснулся доисторической строгости клиновый лист, но она лишь поморщилась. Лев Рафаилович улыбнулся. Он знал, что лужа лжет, а вернее заблуждается. Кто как не он помнил каждой своей морщиной глубину и округлый мрак того далекого океана. Биение их невозмутимых сердец так часто и сильно отзывалось в каждом из них, что Лев Рафаилович знал: океан в нем, и он – в океане, так задумано, а если так задумано, так есть, и никто ничего с этим не сделает, нарыдай он хоть целый Иордан.
Старика отвлек громкий и оттого невнятный птичий гомон. Эти крики испугали сырой и холодный воздух, от страха немедленно превратившийся в ветер. «Трусливый в этом году Этаним» - проворчал старик. Он поднял свою трость, властно указав болтунам на какую-то дальнюю крышу. Раздраженно каркнув хором, птицы, не желая свалиться замертво, разом сорвались в путь. «Крылатое отребье!» - Лев Иафан зевнул. Его опять клонило в сон, поближе ко дну океана. Пора в постель. Старик заковылял домой, бормоча, чтобы вдруг не уснуть на ходу.