Опасная тишина рассвета...

 Глава из романа "Алунта:время холодных зорь"

Утром, Зарубин с адъютантом и баянистом, на своей машине уехали в соседний гарнизон – смотреть Скемяны. Вальке он написал короткую любовную записку… с мечтой о новой встрече… А ночью в алунтском гарнизоне была объявлена боевая тревога. И тихо, без лишних команд, разделившись на группы, солдаты и защитники, по приказу начальства, ушли в свой путь, который для каждого из них мог оказаться в эту ночь последним. Но никто не думал об этом, все были молоды, наивны и беспечны, любили жизнь и верили, что смерть их обойдет. Что завтра они так же проснутся, встанут, получат свои сто грамм тушенки с кашей, опять пойдут в наряд или в увольнение, встретят девок, влюбят их в себя  и обманут.
«Ты думаешь, что в жизни час твой вечен, и блеск весны и лет круговорот…. Но все не так, и каждый миг конечен, бывает все как раз наоборот». Наверно, так бы сказал о жизни вдумчивый философ и искренний поэт….
На пути  ожидаемого следования банды Карвялиса, солдаты, ведомые проводниками из хорошо знавших местность алунтских  защитников, устроили засады. В одной из них перед мостом лежали молча, замаскированные ветками и листьями, Петька и Ряйшис с одной стороны, а  Сергей  и Васька Ломок – с другой. А дальше, в зарослях,  полукольцом расположились солдаты: Колька Блохин, Хидиатулин, Марченко, Петрушин и другие. В засаде сидели с двух часов ночи, почти не двигаясь. Ни курить, ни разговаривать было нельзя, запрещалось даже громко пукать, чтобы не выдать место расположения хорошо замаскированного подразделения.
Бойцы, как каменные изваяния, застыли на своих местах, слившись с неровностями почвы. Когда начали гаснуть звезды,  и туман в поле стал развеиваться, на дороге послышалось какое-то движение. Наверно, это были впереди идущие разведчики, а за ними уже шла вся остальная банда Карвялиса. Количество их сосчитать было трудно – мешал туман и полумгла, но их было не меньше девятнадцати или двадцати человек. Они шли уверенно и нагло, надеясь, что проснулись рано и будут здесь первыми. Некоторые разговаривали и посмеивались, неся на своих плечах окорока и «кендюхи», только что отнятые у несчастных крестьян, которых они раздели и ограбили, пройдя по селам, как «орда Мамая».
Засада у моста была для них полной неожиданностью. Им казалось, что взорвалась земля под грешными ногами. От  взлетевших в вышину ракет и трава, и вода, и небо полыхнули белыми зловещими огнями. И уже некуда было скрыться: лощина была видна, как на ладони. Перекрестный огонь четырех пулеметов дробил все живое, поднимая вверх кучи песка и щебня с растерзанной очередями земли. Гулко взрывались гранаты, воздух гудел от осколков и пуль.
Первые ряды бандитов сразу же все полегли, а те, кто шли сзади, засев за буграми и кочками, стали отстреливаться, стараясь выползти из этой огненной мышеловки.
Петька крикнул Ряйшису, который стрелял по бандитам из пулемета:
- Не высовывайся! Бей по вспышкам на дороге… Вон, слева, видишь, уходит… Ну давай, Бронюс!
- Не могу! У них там пулемет садит вон с того бугорка… Секанул меня по лицу щебнем, - крикнул, чертыхаясь, Ряйшис – лучший пулеметчик и снайпер взвода.
- Прикрой меня, Петро. Я его сейчас достану, - кричал он Петьке, стреляя из пулемета по бугорку.
Два пулеметчика били друг по другу, зная, что кто-то из них должен был умереть.
- Сейчас… еще немножко… Ну, давай… - шептал Ряйшис, сбивая очередями землю на бугорке противника и когда пуля, отскочив от камня, обожгла кожу на его плече, он этого даже не заметил. И, выпустив следующую очередь, крикнул:
- Все, Петро, я его снял!
А Васька с Серегой лежали с другой стороны дороги. У Васьки был карабин, а у Сергея автомат Шпагина. Серега кричал Ваське:
- Стреляй потише!
- Что? – обернулся Васька.
- Стреляй потише, говорю, а то левое ухо мне оглушил, - ответил Сергей.
- Да, ну тебя, - огрызнулся Ломок.
- Вон, видишь, бандит ползет, шевелится, - указал Васька Сергею на дорогу. – Бей из автомата, а то пульнет в нас гранату.
- Да это ж окорок с кумпяком от наших пуль по дороги прыгают. Вася, сынок, надень очки или глянь в трубу.
- Ты лучше после стрельбы тот окорок первым подцепи - будет жратвы на весь взвод, - обратился он к Ваське.
- Сам подцепи, - бурчал Васька.
И бандиты, кто еще мог двигаться, старались быстрее уползти. А у солдат никто еще не спешил собирать трофеи, боясь шальной пули. Ждали светлого ясного дня…
В Скемянах же, куда отправился для проверки операции Зарубин, получилось совсем не так, как планировалось оперативными руководителями госбезопасности. Еще с вечера отряд защитников и солдат двумя группами отправился к месту предполагаемых действий. Солнце уже село, но было еще достаточно видно, чтобы выбрать место засады и хорошенько замаскироваться на местности.  Защитники как раз проходили  мимо одного одиноко стоящего дома на окраине села. Хотя инструкцией было запрещено близко подходить к жилым домам и сооружениям, чтобы не  открыться и не попасть  под ответный удар противника, они немного нарушили приказ и пошли не по полю в обход, а сократили путь и направились по тропинке мимо одинокого дома.
Впереди группы шел сержант Аверьянов с собакой, за ним - проводник, один из местных защитников, командир взвода, затем,  полковник Зарубин с адъютантом и группа солдат с остальными защитниками.  Они не думали заходить и проверять этот дом, но у Аверьянова собака как-то вдруг странно забеспокоилась и стала рваться в сторону постройки. Все остановились в ожидании, что скажет начальство. Зарубин подбежал и приказал командиру отряда оцепить дом и, обратившись к собаководу, крикнул:
- Аверьянов,  а  ну-ка, с собакой проверь этот дом, возьми для поддержки Егорова и вперед!
Сержант заупрямился:
- Товарищ полковник, на фиг я полезу бандитам под пули - там же верная смерть…
- Мать твою, а ты давай  короткими перебежками, и собаку вперед пускай, - зашипел на него Зарубин. - Мы сейчас к этому дому с двух сторон подползем. Если там бандиты – через окна их гранатами забросаем!
Командиру взвода он сказал:
- Ползи вперед, к углу дома, а то солдаты сами к нему идти боятся. Ну, давай командир, за мной, покажем им, где раки зимуют.
И Зарубин со взводным начали ползком приближаться к жилищу. Аверьянов с собакой и Егоровым тоже перебежками ринулись к закрытым дверям притихшего дома. Собака повизгивала и порывалась вперед, но солдаты не очень-то хотели в открытую лезть в это «бандитское пекло».
Зарубин с командиром подполз к заднему углу дома и скомандовал:
- Давай, Семенов, бери увесистый камень, бросишь его в окно и пулей к тому углу.
Семенов понял задумку Зарубина сымитировать штурм дома и этим шумом вызвать ответный удар притаившегося противника. Он нащупал валявшийся под боком булыжник, вскочил и бросил камень в окно, а сам быстро кинулся к бревенчатому створу противоположного угла. Раздался звон и грохот разбитого стекла, собака Аверьянова с рыком кинулась к дверям жилища и бандиты, не выдержав, стали палить изо всех щелей: окон, дверей и горища этого дома.
Они с вечера, опередив солдат, прошли незаметно мостиком и захватили этот невзрачный домишко на окраине  села. Их было десять человек. Пятеро засели на чердаке дома, а пятеро были внизу у окон и входных дверей. Шквал огня и дыма вывалился из окон и дверей жилища, и оглушил на время нападающих.  Солдаты растерялись: надо было стрелять по бандитам, но так, чтобы не задеть и не убить своих командиров, которые расположились возле углов дома. Семенов, бросив гранату в окно, стал громко подавать команды своим бойцам. Зарубин тоже поднялся  и открыл стрельбу по окнам.  Бандиты рассвирепели, услышав эти команды. Их пулеметчик прямо через бревенчатый угол жилища саданул очередью по слышимым за стеной голосам. Пули, пробив бревна стены, прошили тело командира взвода защитников. Зарубин, поняв, что дело оборачивается не так, как он предполагал, начал потихоньку отползать от ненадежного угла, но бандиты ударили и по нему. Он почувствовал как пуля пробила ему плечо, а вторая разорвала гимнастерку на боку. Собрав последние силы, он кубарем перекатился через земляной бугорок канавы и, очухавшись, позвал к себе ординарца. Подполз ординарец и, увидев, что Зарубин ранен, велел санитару перевязать руку полковнику. Тот, уже слабея от боли, приказал ему принять командование отрядом:
- Лейтенант, ударьте из двух пулеметов по крыше, они там на чердаке засели. Остальные бойцы пусть держат под прицелом окна. Бандиты, скорее всего, бросят гранаты через окна и затем сами следом начнут выпрыгивать через  окна после взрывов… Пусть этот момент не упустят пулеметчики, иначе бандиты уйдут. Предупреди солдат... и с этого, и с другого бока.
 - Слушаюсь, товарищ полковник, - ответил Петрушевский. – Разрешите действовать?
- Давай, лейтенант, действуй, теперь лишь на тебя ляжет вся надежда и ответственность за дальнейшую судьбу операции. Смотри, не упусти банду… Справишься – представлю к ордену!
Лейтенант ползком двинулся к местам, где засели остальные бойцы группы, отдавая приказ полковника: «Стеречь окна! и «Бить по крыше из пулеметов!».
Ударили пулеметы, и посыпалась дощатая  черепица с крыши старого дома. Огонь был настолько сильным, что видно сразу уложил всех находящихся  внизу бандитов. И тогда, видя, что их силы тают, оставшиеся кинулись на прорыв, бросив гранаты через окна,  но их атаку уже ждали солдаты. Взвились ракеты, освещая дом и место боя вокруг него.  Все, кто выскакивал через окна, были тут же  перебиты кинжальным огнем из трех пулеметов.
Утром, когда чуть  рассвело, солдаты проверили каждый уголок дома, вынесли трупы шестерых человек и нашли в погребе  дрожащих от страха хозяев дома, загнанных туда бандитами. Раненных и трупы убитых отправили на подводах в город.
После перевязки, Зарубина на его же машине врач отправил в госпиталь в Вильнюсе.  Он ехал и думал о том, как же все таки непредсказуема  эта наша «се-ля-ви». За два последних им прожитых дня судьба преподнесла ему столько  незабываемых важных событий, что можно было встать и крикнуть,  как герой из классики: «Остановись мгновенье - ты прекрасно!». Он вспомнил Алунту и вечер, проведенный им с Ковалевской, и решил: «Я обязательно и непременно туда вернусь». Затем вспомнил  свои юные годы и Александру, свою первую любовь. Подумал: «Где теперь она?».
Мысли его омрачились, когда воспоминания дошли до тех дней жизни в послереволюционном Екатеринбурге, где судьба свела его еще раз с Иваном Жигуновым в казематах Ипатьевского особняка. Он, тогда еще молодой парень – охранник, очутился как-то неожиданно в команде Юровского, главного палача  царя и его семьи. Жигунов тоже был там, но он был в отряде  внешней охраны и конечно слышал, а может быть, и знал, что произошло в ту страшную ночь. В суматохе, когда латыши и чекисты добивали царских дочерей и его слуг, они потеряли ту подушечку, на которой сидела царица. А потом, как оказалось, в их вещах и подушках были спрятаны бриллианты царской семьи. Это стало ясно, когда они на машинах вывезли убитых далеко за город в глухое урочище «Четырех братьев», чтобы захоронить их там. Когда сорвали одежду одной из княжон, то оказалось, что в ее нижнем белье были вшиты драгоценные камни. Тогда лишь все поняли, почему пули отскакивали и не пробивали, а ранили их тела. Кинулись проверять все их вещи и вот в двух подушечках нашли еще несколько бриллиантов и драгоценностей.
«Где сейчас  те раненные мальчик и девочка? Живы ли они? - вспомнил Зарубин о спасенных им и чехом царских детях. – Как сложилась их судьба? Никто и никогда об этом не узнает».
А ту подушечку, на которой сидела царица Александра, так и не удалось найти.  Может, они выронили ее, когда бросали в кузов машины тела убитых. Ночью было темно во дворе и все, находясь в пьяном угаре, спешили покончить  с этим  до светла, чтобы люди не увидели, что они сделали с царем и его семьей.
Охранники  особняка часто менялись, и никто по фамилии не знал друг друга, но Зарубин узнал Жигунова, который закрывал за ними внутренние и внешние ворота, он тогда стоял  там «на часах» и наверно он-то и подобрал ту подушечку.  Но Зарубин потом об этом ничего не сказал Юровскому. Как ни искал его потом Зарубин в Екатеринбурге, так и не нашел. А Зарубин  жаждал его встретить, наводил справки о Жигуновых, но они так часто меняли место своего жительства, что он, в конце концов, потерял их след. Одно время они жили в Украине, затем уехали в Среднюю Азию, а потом, перед войной исчезли где-то в Сибири.
«К чему эти воспоминания? – подумал Зарубин, дремля на мягком сидении «Победы». - Ведь  это было так давно, прошло столько лет и эта война… Многих людей, которых знал, уже нет в живых. И Жигунова, может быть, тоже…».
Его мысли  переключились на вчерашние события под Скемянами, и так неудачно прошедшей операции с потерей командира взвода и ранением самого Зарубина, и он помрачнел. «Да, конечно, его за это не погладят, но ведь он все-таки уничтожил банду, да и к тому же, еще и пострадал больше всех, получив ранение в плечо. Значит,  не смотря на все его промахи в операции, он выглядит как  герой. Ну, а потери… «на войне, как на войне» с потерями не считаются – учитывают только победы. Жалко лишь, что ранение надолго выведет его из строя. Теперь придется, как минимум,  месяц пролежать в госпитале, - думал Зарубин, - а хотелось бы еще раз съездить в Алунту и встретиться с этой красавицей – Валентиной. Вот, девка! Не девка, а малина, так и тянет к себе… Раз полюбовался до утра, а уже охота к ней вернуться на всю жизнь. Вот, дурень, неужели я влюбился на старость-то лет». Так размышлял он, подъезжая к окраине Вильнюса. Пройдет время и может быть будущие  люди осудят нас за наши сегодняшние действия. Ведь каждое новое время старается стать обвинителем или судьей своего прошлого, забывая о том, что оно является ближайшим родственником его,  родным отпрыском: сыном, внуком или правнуком  этого обвиняемого.
…После ночного боя алунтские защитники возвратились домой без потерь. Будрин в приподнятом настроении поздравил Вагониса  со значительной победой – наконец-то покончено с одной из влиятельных банд, бандой Карвялиса, которая угрожала населению Алунты.
Ряйшис пришел домой с операции мрачный, уставший и с растерянными душой и сердцем. Жена встретила его радостно. Довольная, что муж вернулся с операции живой и невредимый, она приготовила обед и в честь возвращения даже поставила на стол бутыль самогона. Бронюс сел, выпил стакан «первача» и сказал:
- Сегодня там, у моста… мы стольких уложили… Они шли рано утром, как стадо баранов на бойню… Молодые обманутые люди… Смотри, Алдона, мои сапоги и руки все в крови. Я такой же убийца, как и они… Они хотели убить меня, а я убивал их…
Он наливал себе рюмку за рюмкой, и пил самогон, не закусывая.
- Алдона, ну зачем мне выпала такая участь. Я ведь не палач. Я не хочу убивать. И вот убиваю. Ты знаешь, как мне было жалко того мужика, который убегал из КПЗ, а я его… безоружного… как зайца, бах! Ох, и трудно мне! Алдона!
- О, Иезус Мария! Бронюс! Что ж ты делаешь, дурак, зачем убиваешь своих литовцев. Ведь если националисты придут к власти, то они тебя в первую очередь повесят. Да ты уже сам стал, как зверь!
Пьяный Ряйшис, разъяренный ее криками, вскочил из-за стола, ничего не понимая, схватил засунутые в подсумки две гранаты и закричал, падая на кровать:
- Пусть идут, я их встречу. И ты, сука, убирайся. Я их всех взорву. Только попробуйте приблизиться… А ну, уходи от меня… Я и вас, и себя сейчас взорву, - кричал он громко на вес дом, - мне не страшно умирать!
Алдона в ужасе выскочила из комнаты и побежала к Валентину. Плача и путая слова, она кое-как объяснила ему, что происходит в их квартире:
- Володя! Он там пьяный сидит и кричит – хочет себя и нас подорвать гранатой. Иди, уговори, утихомирь его. Не то  он себя  подорвет.
Возле дома Ряйшиса уже собрались защитники и встревоженные соседи. Каждый боялся заходить во внутрь. А Ряйшис никого не желал видеть и слышать и только громко кричал:
- Вы хотите меня арестовать? Да? Вот вам… Не подходите ко мне, суки, а то взорву всех!
- Валентин прибежал вместе с его женой к дому и начал кричать ему:
- Бронюс, слышишь меня? Это я, Жигунов! Бронислав, друг,  впусти меня в дом, я хочу с тобой поговорить «по душам».
- А, Володя, ты что, меня арестовывать пришел? – послышался пьяный возглас из дома. Я живым не дамся…
- Да нет, Бронюс, я пришел не арестовывать тебя, а поговорить с тобой, узнать, кто тебя так обидел. Разобраться, в чем дело…
- Ну, что? Можно к тебе в комнату войти или нет? – крикнул в раскрытую дверь Валентин.
- Давай, заходи, я только тебя одного и уважаю… Остальные пусть остаются на улице. У меня две гранаты. Я вот, у одной чеку выдернул и потерял, а теперь не знаю, что с этой гранатой делать – или бросать ее за дверь, или взрываться самому… Все равно жизнь пропащая.
В это время подошел Вагонис. Валентин глянул на него. Тот кивнул ему и тихо шепнул:
- Ну давай, иди один, раз он тебя зовет.
Валентин вошел внутрь помещения. Ряйшис полулежал  пьяный на кровати и сжимал в руках две гранаты. У одной из них было сорвано кольцо. Было ясно, что если пьяный Ряйшис хоть на секунду заснет или забудется и выпустит рычаг предохранителя гранаты – она взорвется и все взлетит на воздух…
- Бронюс, лежи, не вставай и не двигайся, я сейчас поищу чеку и мы ее вставим назад в запал. А потом поговорим, - сказал он Ряйшису и начал искать глазами чеку на полу.
Наконец  он ее увидел возле кровати:
- А вот она, родненькая, лежит под ногами у тебя. Давай  вставим ее на место, - обрадовался Валентин.
Он нагнулся, поднял и осторожно вставил чеку с кольцом в запал гранаты, которую Ряйшис продолжал держать в слабеющей руке. Потом сказал ему:
- Давай сюда гранаты, а то еще заснешь и упустишь их на пол.
- Бери, Володя, и гранаты, и меня. Бери и сажай в КПЗ. Я тебе сдаюсь. Я люблю и уважаю тебя и как друга, и как человека, - еле ворочая языком, бормотал, засыпая Ряйшис.
Валентин забрал у него гранаты. Сел рядом и обнял его:
- Ну что, Броник, давай, рассказывай, кто тебя обидел. На кого ты так рассердился?
Когда Ряйшис проспался, приехал из Утян следователь на машине и забрал его вместе с сопровождающими его защитниками для дачи показаний о случившемся.
После такого случая он, конечно, тут же был уволен из рядов военнослужащих народных защитников, потому что был уже не пригоден к такой опасной и нервной работе.