Теплоход Вологда

    ММП – 1973 -1974 гг.        Пароход «Вологда».

   Пароход «Вологда» был построен для СССР на данцигской верфи в Германии в 1930 году. Он сначала вошел в состав Северного морского пароходства. 158 пассажиров могли разместиться в его каютах, а еще 60 - в салоне на палубе. Кроме того, судно могло перевозить в двух своих трюмах более 150 тонн грузов, в том числе и рыбы, для перевалки которых судно имело четыре стрелы грузоподъемностью по две тонны каждая. Именно такое судно и требовалось в ту пору на побережье Мурмана.

   После начала Великой Отечественной войны пароход передали Северному флоту, где он использовался как судно сопровождения.   В годы Великой Отечественной войны пароход также осуществлял эвакуацию раненых воинов Карельского фронта и мирного населения с Кольского полуострова в Архангельск. Перевозила «Вологда» во время ВОВ  воинские и народнохозяйственные грузы в Белом и Баренцевом морях.

   В 1947 году «Вологда» вошла в состав Мурманского морского пароходства.  Тот год для Советского Союза, разрушенного войной, оказался еще и неурожайным. Рыба и рыбные промыслы должны были оказать очень существенную помощь населению европейской части страны. В послевоенное время на Кольском полуострове было создано много рыболовецких тоней и становищ, которые не имели иного сообщения с Мурманском, как только морем. Вдоль побережья судно выполняло рейсы на так называемых Западной и Восточной линиях. Западная линия: Мурманск - Североморск - Западный Кильдин - Цып-Наволок - Порт-Владимир - Титовка - Озерко. Восточная линия: Мурманск - Североморск - Западный и Восточный Кильдин - Териберка - Дальние Зеленцы. Ходила «Вологда» и до Баренцбурга (Шпицберген), доставляя туда шахтеров треста «Арктикуголь», который находился в Мурманске - рядом с гостиницей «Шахтер».

   Посадка-высадка пассажиров и погрузка-выгрузка грузов при заходах в портопункты побережья Кольского полуострова производились в основном в условиях открытых рейдов. Особенно тяжело это было сделать в зимнее время при штормовой погоде и при плохой видимости. Радиолокатором наводили грузовые плашкоуты и баржи для подхода к борту судна, а после грузовых операций судоводители по радару вели баржу с помощью УКВ станции до берегового причала или до закрытой бухты. Особенно часто приходилось это делать в Териберке, где судно относительно долго стояло на якоре в бухте Териберской, а груз выгружался на плашкоуты и баржи во время сильных туманов или при ограниченной видимости из-за снега, пурги и сильных снежных зарядов.
 
   В  конце 1952 года «Вологду» направили на переоборудование на немецкую верфь в порт  Висмар (ГДР). Судно было  модернизировано. На нем установили более  современное электрорадионавигационное оборудование, улучшили планировку пассажирских кают и жилищные условия для экипажа. После этого пароход продолжал работать до 1975 года в  составе судов ММП на местных линиях. «Вологда» также   выполняла рейсы на линиях Мурманск - Гремиха, Мурманск - Архангельск с заходами во все портопункты Кольского полуострова.

   Вот как рассказывал мне один из старых  членов экипажа «Вологды» о тех временах:
 - «Несколько лет ходил  я на пассажирском судне «Вологда», которая после модернизации в Германии была направлена на работу в Мурманск. Каюты были хоть и четырехместные, но комфортабельные. Два котла «Вологды» работали на угле. Но уголь углю рознь. Когда использовалось топливо со Шпицбергена, приходилось очень часто чистить топки. Неимоверно тяжелый труд. Уголь из Силезии (Польша) забивал колосники, плавился. Потом что угодно делай, никак его оттуда не выгрести. Но, как говорится, «голь на выдумку хитра» - решили эту проблему. Выгребали из поддувала слой золы толщиной миллиметров десять, смачивали ее и покрывали верх колосников. Так весь жар оставался сверху. Но лучше всего получалось, когда польский уголь наполовину смешивали с воркутинским.  Зимой  «Вологда» ходила на Гремиху, а летом обычно работали так: рейс - на Архангельск, рейс - на Шпицберген.

     Штатным капитаном на «Вологде» долгие 20 лет был Павел Алексеевич  Котомкин, которого на период отпусков подменял его дублер - Серафим  Иванович Меньшинин. Оба прекрасно знали все побережье Кольского полуострова. Могли заходить в портопункты и рыбацкие становища практически с закрытыми глазами. Жители побережья всегда с нетерпением ждали прихода судна. Вместе с ним прибывали почта, газеты и журналы, доставлялись зарплата, продукты и все прочее, что необходимо для жизни в портопунктах побережья.

     В 1973 году, после перегона теплохода «Петродворец» в Тикси, я несколько месяцев работал на «Вологде» вторым помощником капитана, подменяя на период отпуска моего сокурсника и товарища Юру Карасева. И вот что любопытно: побережье тоже очень хорошо снабжало в те времена  пассажирские пароходы. Если быть точнее,  то это касалось не самого парохода, а членов экипажа пассажирских судов, которые зачастую покупали в отдаленных точках побережья разные дефициты:  мебель, холодильники, мотоциклы и  даже легковые автомобили, а также многие другие  товары, которых в Мурманске, да и в других городах области днем с огнем было не сыскать. Жителей побережья в те времена снабжали очень даже неплохо.  Я сам для отца дважды покупал в «Военторге-365» в Гремихе мотоциклы «Урал» - большущий  дефицит по тем временам…

     Работая на «Вологде» я удивлялся тем порядкам, которые установил на судне капитан Котомкин и иже  с ним. Вспоминаю некоторые моменты из жизни экипажа «Вологды». Прежде всего, всех кто работал на «Вологде» в пароходстве называли «вологодцами». С одной стороны это подчеркивало их особый статус «трезвенников». С другой стороны, на остальных пассажирских  судах не очень уважительно относились к «вологодцам», подчеркивая их отрыв от большинства экипажей. Работать на «Вологду» люди шли с большой опаской, зная, что здесь может очень  быстро оборваться их карьера. Поэтому на «Вологде» редко кто задерживался больше 2-3 месяцев, стараясь при первой же возможности списаться на берег и уйти с «Вологды» на другое судно. 

     Когда я получил направление в ОК и шёл на "Вологду", которая должна была выходить вскоре в рейс, то по пути зашёл в небольшой магазинчик около порта, где продавались разные мелочи, начиная от спичек и сигарет, и заканчивая соками, конфетами, выпечкой и безалкогольными напитками. В глаза мне бросились бутылки, как две капли воды похожие на бутылки с вином. «Ничего себе, - подумал я, - «алкашку» около территории порта продают?!» Оказалось, что в бутылках продавался натуральный вишнёвый сок, о чём и было написано на красивых этикетках. Сок я любил, поэтому решил себя побаловать и купил с собой в рейс пару бутылок. Поскольку пакета у меня не было, а в магазине они не продавались, то я взял в  руку обе бутылки и отправился на "Вологду". Пароход стоял у причала морвокзала, не так далеко от проходной порта... Меня прекрасно было видно всем, кто находился в это время на ходовом мостике "Вологды". А там уже собрались капитан, старпом, дублёр капитана, боцман. Все ждали моего прихода... Вероятно, меня даже разглядывали в бинокль, поскольку вид у меня был весьма экстравагантный: я нагло шёл около территории порта с двумя «пузырями» в руках и нисколько этого не скрывал. Когда я подошёл к трапу судна, меня уже встречала делегация, состоящая из старпома, боцмана и капитана. Я поднялся на борт, поставил на кожух пожарного ящика свои бутылки, и вручил капитану имеющееся у меня направление на судно. Капитан, ничего не говоря, передал бумаги старпому, а сам взял в руки одну из бутылок. Его эмоции скрывались под маской невозмутимости, что предполагало только временное затишье перед неминуемой бурей негодования: по поводу проноса наглым штурманом на борт вверенного ему судна запрещённых алкогольных напитков! Прищурившись, он прочитал надпись на этикетке, повертел бутылку в руках и спросил меня, что это?  Я, безмятежно улыбнувшись ему, сказал, что это вишнёвый сок. Он взял в руки вторую бутылку и сверил её с первой. Укупорка бутылок была заводская, поэтому их содержимое, скорее всего, действительно было соком. Капитан вздохнул, отдал мне обе бутылки и дал команду старпому оформить меня вторым штурманом на судне. Когда делегация, с капитаном во главе, покинула палубу, матросы и другие члены экипажа, стоящие у трапа, от души поржали над этой ситуацией. Вскоре мы стали отходить от причала в рейс. Так началась моя жизнь на "пароходе-трезвеннике"

     Я ведь тоже с опаской ступил на палубу судна-трезвенника, зная, что капитан Котомкин не очень любил подменных членов экипажа. Его любимой привычкой было подойти к человеку и «обнюхать» его со всех сторон. И ни дай бог, чтобы от того пахло хоть капельку спиртным...
 
 - «Спиридона» к нам прислали! Серафим Иванович, подойди  и ты, да  понюхай как от этого «спиридона» несет водочкой!
  Серафим Иванович тут же подскакивал к оторопевшему от таких слов капитана «спиридону», и со страстью охотничьей собаки старался обнюхать бедолагу  со всех сторон.
 – «Да, настоящего «спиридона» к нам прислал отдел кадров, Павел Алексеевич», - поддакивал капитану своим писклявым бабьим голосом дублер капитана Меньшинин.
- «Надо его предупредить на первый раз! А затем будем гнать в шею!».

     «Вологда» была своеобразным пароходом. Как известно, тон на любом судне всегда задает капитан.   Котомкин П.А., как говорили некоторые капитаны, по молодости, быстро став капитаном, и  сам хорошо «спиридонил», т.е. выпивал. После войны капитанами становились довольно-таки быстро, особенно,  если у судоводителя было высшее образование. Но, Павел Алексеевич как-то уж очень быстро от  постоянного капитанского  «спиридонства» посадил свою печень, и резко бросил выпивать. Сразу же он из завзятого «спиридонщика» перешел в трезвенники, а потом, став штатным капитаном «Вологды», решил  ввести на своем судне сухой закон. Всех  любителей выпить капитан  называл «спиридонами», и быстро от них избавлялся.

      Серафим Иванович - вечный дублер  при  капитане Котомкине,  раньше также был любителем «спиридонства», но, пришедши на «Вологду» дублером капитана,  быстро подстроился под Котомкина П.А. и также перестал выпивать. Но, вот папироску он никогда не выпускал изо рта. Таким же на судне был и старпом - Епифанов Анатолий Федорович, по кличке «Бывалый». Соответственно  и  весь экипаж парохода  подбирался под этих капитанов.

      «Вологда» уже в 70-х годах прошлого столетия ввела в своем экипаже почти сухой закон, что было странно для  других пассажирских судов того времени. Но кое-кому такая постановка вопроса нравилась, особенно парткому ММП. «Вологодцев» партком  ставил в пример другим экипажам пассажирских судов, где «зеленый змий» закрепился на уровне 96 градусов. Спирта у вояк на побережье было  немерено, поэтому вся тара в каютах экипажа  любого пассажирского судна была наполнена неразбавленным «шилом» - так называли флотский спирт. А на «Вологде» в графинах стояла чистейшая питьевая вода…

      Меня Котомкин П.А. уже немного знал, так как я неоднократно заходил в гости к Юре Карасеву, да и слава обо мне шла, как о лучшем комсомольском секретаре Мурманского пароходства. В 1973 году меня, как лучшего комсомольского секретаря ММП,   направили в Москву на бесплатную трехдневную экскурсию в группе таких же «лучших» комсомольцев  всего Кольского полуострова.

      Экскурсия эта запомнилась мне тем, что я впервые был в нашей столице и очень много увидел из того, чего другим советским людям не удавалось увидеть и за всю свою жизнь. Кроме хорошей обзорной экскурсии по Москве наша группа из 30 человек побывала в Кремле, в квартире-музее В.И.Ленина, в мавзолее Ленина, в ресторане «Останкинская башня», в кремлевском дворце съездов и многих других местах Москвы, куда не всякий даже москвич мог попасть. Я и Володя Сегнетов даже постояли в почетном карауле у входа в мавзолей В.И.Ленина, где мы оставили венки от комсомольцев всего Мурмана.

      Отработав  на «Вологде» без каких-либо замечаний, я расстался по-хорошему с капитаном Котомкиным П.А. и его  экипажем, когда Карасев Юра  вернулся из отпуска.

      В общем, о Павле Алексеевиче Котомкине и его дублере у меня остались неплохие воспоминания, хотя кое-какие их  чудачества запомнились на всю жизнь.

     Значительно позже, я еще раз работал с капитаном Котомкиным П.А. на новом теплоходе «Алла Тарасова», которую он принял после передачи «Вологды» военным.

      Будучи капитаном на теплоходе «Клавдия Еланская», я разговаривал со своим новым электрорадионавигатором, который прибыл к нам с «Аллы Тарасовой» на подмену. Он долгое время работал с Павлом Алексеевичем, и  я от него  многое узнал о Котомкине.

       В слово «капитан» изначально заложен глубокий смысл: буквально оно означает «голова». И это очень верно. Ведь так и есть – капитан на судне всему голова. Он и руководитель производства, и судоводитель, и воспитатель, и наставник, и полпред нашего государства за границей. Поэтому его капитанская фуражка тяжела, как шапка Мономаха. Ответственность капитана реально осязаема, как в экстремальных условиях плавания, так и за границей. От капитана во многом зависит успех рейса. Ответственность капитана  огромна, когда в трудной навигационной обстановке ему нужно  принять неординарное решение. Эта ответственность у капитана присутствует всегда, как на борту судна, так и на берегу или в порту.

       Более 35 лет отдал Котомкин П.А. Мурманскому пароходству, в том числе, 28 из них – капитанских.  Очевидно,  было что-то в молодом судоводителе первого послевоенного выпуска Ленинградского мореходного училища, что позволило ему стать капитаном в 29 лет. Это «что-то» читается в скупых строчках его биографии: через  три года работы – уже старпом, одновременно – комсорг судна и депутат Мурманского горсовета двух созывов.

  Путь капитана Котомкина, словно срез дерева, хранил послевоенную историю пассажирского флота, когда от старого морвокзала, находившегося на территории МСРЗ, отходили в рейс  до Архангельска и Лиинахамари «Вологда», «Илья Репин», «Державин». В те времена, единственными гарантиями благополучного плавания служили магнитный компас и капитанский опыт. Ведь любому капитану на мостике, кроме информации об окружающей обстановке нужна еще и интуиция, кроме здравого расчета требуется еще и вдохновение, кроме холодного рассудка – горячая любовь к своей профессии и морю.

  «Море – наше поле», - говорили поморы. Если это так, то всходами своего поля капитан Котомкин мог гордиться. За три десятилетия он выполнил более 2 тысяч рейсов, сделав около семи тысяч швартовок, да еще с десяток тысяч высадок-посадок пассажиров в условиях  открытых рейдов  штормового моря. Только в одном рейсе от Мурманска до Архангельска было 24 захода в портопункты Баренцева и Белого морей, и столько же  - обратно. Поэтому знак «25 лет безаварийного плавания» капитан Котомкин носил с гордостью: за столько лет работы в столь непростых условиях – ни одного чрезвычайного происшествия. И  «котомкинский» секрет  был, прежде всего, в самодисциплине и требовательности к себе и экипажу.

      Павел Алексеевич рассказывал: - «На «Вологде» до моего прихода экипаж менялся, как заколдованный. Но я поработал год-другой, и уход с судна начал восприниматься членами экипажа как личная трагедия. И на новый теплоход «Алла Тарасова» экипаж «Вологды» практически перешел всем составом. И текучесть кадров за 10 лет была минимальная. Вот как вспоминал капитан Козловский В.В., который начинал работать с Котомкиным П.А. на тх «Алла Тарасова» третьим помощником капитана: - «За Павлом Алексеевичем – как за каменной стеной. Опыт, спокойствие, глубокое человеческое отношение к людям создавали на судне прекрасную трудовую обстановку».

      Старший механик Лев Федорович Закрутин говорит так: - «Наш капитан рассудителен – сгоряча ничего не совершит. Поэтому ошибок у него мало – как у руководителя, и как у судоводителя. Все его решения подсказаны опытом. Он старается побеседовать с каждым членом экипажа – о работе, о семье, о планах. А ведь это очень важно для людей».

      Боцман  Николай Пронин вспоминает 1975 год, когда он с Котомкиным П.А.  перегонял в Мурманск только что построенное в Югославии судно – «Марию Ермолову»: - «Ураган в Северном море создавал крен до 40 градусов. Мореходность судна была еще неизвестной. Но спокойствие капитана передалось всему экипажу, и труднейшее испытание было преодолено с честью».

      Многие капитаны ММП прошли школу воспитания у Котомкина: В.Н.Соболин,  С.И.Меньшинин, Б.И.Марков, А.А.Черепанов, В.А.Ермолин, В.В.Козловский, да и многие другие, и я, в том числе.

      Труженик моря – это о нем.  Капитан Котомкин философски взирал на жизнь с вершины своего авторитета и проявлял минимум эмоций, в общении с членами своего экипажа. Он, не повышая голоса, спокойный, как айсберг, отдавал распоряжения, которые должны были выполняться его подчинёнными всегда в точности и беспрекословно. Так что, в соответствии с морской поговоркой, он всю свою жизнь работал на авторитет, а теперь авторитет работал на него. Коммунист, почетный работник ММФ СССР, в 1959 году – лучший капитан министерства МФ, в 1979-м  и 1983-м  - лучший капитан Мурманского морского пароходства – это краткие вехи трудового пути капитана Котомкина П.А.

      Но вернемся к началу 70-х годов, уже прошлого столетия. Были ведь и другие моменты.

      Был в пароходстве один чудаковатый матрос по имени Павел и по фамилии Луковкин. Летом 1972 года он пробыл всего лишь  один рейс со мной на теплоходе «Петродворец», после чего его списали на берег за профнепригодность. Мы тогда ходили на Архангельск, а рейс в одну сторону длился двое суток. Баренцево море встретило вышедшее из залива судно так же приветливо, как и провожало. Легкий бриз с юга никак не воздействовал на остойчивость "Петродворца", и Паша,
опасавшийся морской болезни, её совсем не ощущал. Радости у него не было предела.

     Паша стоял со мной вахту. На руль его нельзя было поставить, так как он не умел рулить судном. Стоял Паша на мостике, выполняя обязанности впередсмотрящего, хотя вперед он  смотрел мало, а все больше – в сторону берега. Когда проходили какой-нибудь остров или  мыс, Паша спрашивал у меня его название, и тут же отпрашивался сходить в туалет. Я его отпускал, а  через полчаса, он спрашивал у меня снова, какой мыс мы сейчас  проходим, и опять   просился сходить  в туалет. За четыре часа вахты он, наверное, раз 7-8 бегал в «туалет». В конце вахты  я спустился в радиорубку, чтобы отдать телеграмму-диспетчерскую радисту, и увидел на его столе кучу радиограмм, отправителем которых был Паша. Текст был примерно такой: 1. «Прошли остров Сальный. Вид изумительный. До выхода из залива 10 миль. Обнимаю, крепко целую мою ласточку. Твой воробышек». 2. «Прошли мыс Летинский. Выходим в открытое море. Вижу остров Кильдин – непотопляемый авианосец Северного флота. Небольшая качка, но я еще не укачался. Все хорошо. Если чайка села в воду – жди хорошую погоду. Это морская примета. Ты за меня не волнуйся, моя любовь. Чувствую себя настоящим моряком. Жди меня. Я скоро вернусь, моя ненаглядная чаечка. Твой морской бакланчик. Целую тебя  тысячу раз.  Жду - не дождусь нашей встречи».  И  вот, в таком духе, целая стопка радиограмм лежала на столе радиста - у ключа Морзе. Я просто обалдел от  таких Пашкиных  «походов в туалет». Вернувшись на мостик,  я Паше ничего не сказал, а решил посмотреть, как будут развиваться дальнейшие события. Я на «Петродворце» работал тогда в должности второго (грузового) помощника капитана. Стоял две морские вахты: ночную - с 00 часов до 04 и дневную - с 12 до 16.  Пообедав в кают-компании,  я поднялся без 10 минут 12 на мостик. Вскоре пришел на вахту и Паша с помятой и грустной  физиономией.
- «Паша, что случилось? Почему такой помятый вид?». – «Вячеслав Васильевич, я всю ночь не спал. Горе у меня большое!». – «Какое  горе? Умер кто-то из   твоих близких? Или что еще?». -  «Нет, жену увезли в больницу. Рожать, видимо, будет». – «А сколько месяцев уже она беременна?». – «Я не знаю точно…, но  мы с ней только месяц назад как познакомились, а в ЗАГС сходили расписаться  за день до моего выхода в рейс на «Петродворце».

      Тут я понял, что у Паши что-то не так с головой и особенно с мозгами. Я продолжил:
- «Паша, ты ее не бросай в трудную минуту. Поддерживай ее радиограммами, а с Архангельска обязательно позвони ей  в больницу. Она ведь скоро станет матерью твоего ребенка, а ты станешь его отцом. Так что береги свою любовь!».

     Паша продолжал весь рейс снова спрашивать у меня название всех  проходимых мысов, островов и приметных мест, продолжая отпрашиваться в туалет каждые полчаса. Постоянно Паша  менялся в лице. То впадал в апатию и грусть, то почему-то  радовался как ребенок, а потом снова бежал в туалет. С приходом в Архангельск Паша выпросил в  судовой  кассе 50 рублей и побежал на телефонную станцию, где и оставил все эти деньги за  телефонные разговоры с женой.

     Выйдя из Архангельска, радист доложил капитану, что новый матрос за полтора дня послал в Мурманск 57 радиограмм на сумму 123 рубля 37 копеек, и показал капитану весь ворох Пашкиных радиограмм. Учитывая, что месячная зарплата матроса 2 класса укладывалась всего лишь в сотню рублей, то Паша уже выбрал свою двухмесячную зарплату. Капитан запретил принимать от Пашки новые радиограммы. А с приходом в Мурманск, сказал  мне капитан,  матрос Павел Луковкин будет списан с судна на берег за профнепригодность. А радисту капитан пообещал объявить выговор, за отправленные им Пашкины радиограммы. Свое решение капитан объявил Павлу, как только мы вышли из Северной Двины в Белое море. Пашку сняли с вахты и отправили в каюту под наблюдение судового врача и матросов, которые с ним жили. Я увидел в Мурманске только Пашкину спину, когда он спускался по трапу на причал морского вокзала. Я думал, что его отправят в психиатрическую больницу или же в Апатиты. Но Паша Луковкин не пропал, а продолжал работать в ММП, еще  долгое время он  нес вахты на отстойных судах.

     Какое же  было мое удивление, когда буквально в канун Нового 1974 года, на «Вологду» пришел с направлением матроса 2 класса Пашка Луковкин. О его странностях знали уже  многие в пароходстве, но он каким-то образом удержался на плаву и его до сих пор так и не уволили из ММП. Пробыл Паша на «Вологде» всего лишь два дня, даже  в рейс не вышел ни разу. Не знаю уж, обнюхивал ли капитан Котомкин  Пашу при первом  знакомстве или нет, но на вторую утреннюю вахту у трапа Пашка пришел с очень большого бодуна. Его прямо  всего трясло  с похмелья. Третий помощник капитана, которому я рассказал о Луковкине и  о его плавании на «Петродворце», решил сразу же кардинально решить вопрос с  таким вахтенным матросом. Если бы он допустил Пашку до вахты у трапа, то капитан  списал бы с судна и его самого. Третьим штурманом на «Вологде» тогда был Витя Прозоровский, который пошел таким путем: - «Павел Васильевич, вы видимо хорошо сегодня  ночью погуляли?». – «Да уж, лучше некуда. Всего трясет до сих пор. Сначала в «Рваных парусах» сидел с друзьями до часу ночи. Потом я там  девку снял, пойла взял,  и к ней поехали, а там сам понимаешь.…Всю ночь с ней кувыркался и веселился!». – «Павел Васильевич, а вы сейчас, пока вахту не приняли, к капитану сходите. Он у нас добрый! Уж, если кто-то из экипажа  вдруг переберет лишку спиртного, то он утром их всегда опохмеляет. Вот только любит, чтобы к нему в каюту со своим граненым стаканом приходили. А, учитывая, что вы оба Павлами являетесь, я думаю, он тебе еще и закусить даст хорошо! Только давай побыстрее иди, а то капитан собирался в 8 часов в пароходство идти, к начальству».

     Пашка  буквально обалдел от таких известий, и бегом помчался в свою каюту за граненым стаканом. Дальше рассказывал нам сам капитан Котомкин: - «Без пяти 8  утра кто-то стучит в мою дверь». – «Войдите», - говорю.   Медленно открывается дверь, и я вижу руку с граненым стаканом, а потом возникает пьяная морда нашего нового матроса. Потом я слышу: - «Пал Ляксеич. Шибко трясет меня со вчерашнего ресторана. Плесни мне грамм двести, а то вахту я нормально не смогу стоять!».   Капитана Котомкина, от такого «явления Пашки народу» и  от его  наглости, чуть кондрашка не хватила. Он так растерялся, что просто упал на кресло, а его самого начало трясти ничуть не меньше, чем  Пашку Луковкина от ночной  пьянки. Так они и зависли в трясучке оба  минут на пять. Один стоял с пустым стаканом, который ходил ходуном в его руках, а второй выбивал зубами такую нервную дробь, словно работал отбойный молоток, отбивающий очередной пласт угля стахановскими методами. Но это был не стахановский  молоток, а лязг зубов капитана Котомкина, сидящего  в своем  капитанском кресле.

      В это самое  время в каюту постучали,  и в проеме двери показался старпом Епифанов, который тоже держал в вытянутой руке граненый стакан. В глазах капитана все поплыло, и  Павел Алексеевич полностью отключился. Все было как в дурном сне. Не хватало лишь, чтобы еще и его   дублер капитана Меньшинин появился в каюте с граненым стаканом в руке. Тогда бы точно для капитана надо было бы вызывать скорую помощь с санитарами. Очнулся от трясучки и помутненного сознания капитан Котомкин только минут через 20, когда над ним уже  хлопотал судовой доктор Кригер с нашатырем в руках…

     Через 20 минут матрос 2 класса  Луковкин Павел скатился по трапу на причал, получив сильный  пинок под зад от старпома по кличке «Бывалый». Анатолий Федорович еще долго потом всем  рассказывал, как он лично писал приказ о списании матроса Луковнкина с парохода-трезвенника  с названием  «Вологда».

     Оказывается, старпом «Бывалый», делая утренний  обход кают, обнаружил на столе  в каюте матроса Луковкина граненый стакан, который сам по себе издавал запах водки, хотя и был пустой. Анатолий Федорович быстро  взял стакан, как вещественное доказательство злостного нарушения в экипаже Устава  трезвенников, и понес его в каюту  капитана, чтобы капитан лично сам обнюхал это вещественное доказательство пьянки на вверенном ему пароходе. Вот так, сам капитан Котомкин чуть не стал жертвой борьбы с зеленым змеем. Я думаю, что он  мог бы стать такой жертвой, если бы с граненым стаканом в это время в каюту к нему зашел еще и дублер капитана Меньшинин.

     Чтобы закончить вопрос с Пашкой Луковкиным окончательно, опишу еще одну мою встречу с ним на теплоходе «Акоп Акопян» в 1974 году.

      В начале января 1974 года, сдав дела вернувшемуся из отпуска Карасеву Юре, я был направлен работать на грузопассажирский теплоход «Акоп Акопян», который работал тогда на западной линии -  Мурманск - Озерко - Мурманск.

      Зима в 1974 г. выдалась очень студеной. Морозы доходили до минус 30 градусов по Цельсию.  Кольский залив часто парил и даже местами замерзал. Плавание было в эту зиму очень тяжелым. Но рейсов было мало – всего лишь раз в неделю мы ходили до Озерко. Большую часть времени «Акоп Акопян» стоял у северной стенки морского вокзала, а мы, от нечего делать собирались в каюте капитана на «чашку чая».

      И вот снова случилось «явление Пашки Луковкина народу». Не знаю, как он опять выкрутился в отделе кадров после его списания с «Вологды», но в один из февральских дней, Пашка Луковкин появился на «Акопяне» с направлением матроса 2 класса. Капитан Кононов Валентин Викторович, сам большой любитель выпить, зная историю списания Луковкина с «Вологды», все же взял его на «Акоп Акопян».  Пашка в основном стоял дневные вахты у трапа или  же  работал у боцмана на уборке снега. Но вот однажды, при стоянке судна у причала,  старпом поставил Пашку на  ночную вахту у трапа – с 00 до 08 часов. Стоять надо было 8 часов, а это вам не хухры-мухры! Мороз стоял столь сильный,  термометр показывал минус 32 градуса по Цельсию. Вахтенному у трапа в сильные морозы боцман  выдавал валенки, полушубок и еще  тулуп. Но и эта меховая одежда не очень помогала Пашке. Чтобы не замерзнуть, ему надо было постоянно двигаться около трапа или ходить по палубе, чтобы смотреть за швартовными концами. Но Пашка не очень любил двигаться. Он, прислонившись спиной  к тамбучине, обычно стоял на одном месте в фиксированной позе. Но так стоять было хорошо, когда мороз был  небольшой. А этой ночью – минус 32. Пашка ужасно мерз стоя у трапа, и не знал, как же себе помочь. Его, беря на судно, капитан предупредил, что в случае каких-либо нарушений Устава службы на судах МФ, его спишут в отдел кадров, и он, наконец-то,  будет уволен из Мурманского пароходства навсегда. Нарушать Устав службы Пашка очень  боялся, но еще больше, в эту студеную ночь, он боялся замерзнуть на своем  боевом посту. Пашка долго мучился и от холода,  и от страха нарушить Устав службы,  и от того, что нарушив Устав, он может очень быстро вылететь из пароходства.

      Где-то часа в два ночи на судно подкатили на такси два моториста, которые возвращались  из ресторана «Север». Они поднялись по трапу на борт судна и увидели Пашку, прислоненного к тамбучине  и  завернутого  с ног до головы в  новый тулуп, одетый поверх полушубка.
  - «Пашок, а ты хоть живой тут? Так ведь и дуба можно дать! Надо двигаться больше, а то утром  обнаружат тебя на палубе в виде замерзшего   трупика. Капитану за тебя  отвечать еще придется…
- «Да не могу я двигаться совсем, зуб на зуб уже и так не попадает. Уж лучше замерзнуть у трапа геройской смертью. Может посмертно медаль дадут какую-нибудь за мое доблестное стояние в такой мороз на вахте у трапа, а то все только одни выговоры лепят и лепят…».   Мотористы знали, что Паша не очень дружит с головой, и решили над ним подшутить: - «А ты, чтобы не замерзнуть, разведи костерчик на палубе около трапа. Палуба ведь железная у нас – не то, что на «Вологде»,- там ведь  деревянная. А на причале у мусорных  контейнеров лежит  целая куча деревянной тары, да и ящики картонные разные. Вот и согреешься быстро, да и время вахты быстрее пройдет». Сказали так,  и ушли спать в свои  каюты.

      Паша подумал, что действительно, с костерком на палубе  будет лучше, как  для него лично, так  и для  вахты в целом. Быстро бросив  на судовые  релинги тулуп, Пашка спустился на причал. Вскоре он  притащил на шлюпочную палубу несколько деревянных ящиков и картонных  коробок.  Уже через пару минут яркое пламя  небольшого костра на шлюпочной палубе грело не только руки и лицо вахтенного матроса, но и его  душу. Жить стало веселее, время потянулось быстрее, да настолько быстрее, что Пашка  и не заметил, как его 8-часовая вахта почти пролетела. Она подходила к своему логическому концу. В 06.30 утра  вахтенному матросу надо было идти поднимать на работу уборщиц, дневальных и поваров – почти весь женский персонал судна. По Уставу службы  на судах морского флота вахтенный матрос не имеет права покидать свой пост без вызова к трапу вахтенного штурмана. Но Паша так разомлел от жара костра, что мозги его поплыли в другую сторону от Устава службы. Пашка оставив вверенный ему пост без вызова вахтенного штурмана к трапу,  ушел по женским каютам поднимать судовых красавиц на работу, да еще там и задержался минут на 15, так как некоторые судовые красавицы, имели обычай спать ночью в неглиже,  т.е. в чем мама родила, зная, что утром вахтенному матросу надо будет сделать им что-нибудь приятное.

      Капитан Кононов В.В. имел привычку приходить на судно из дома, где он ночевал под боком своей «ненаглядной» жены  не к 08.00, как это  делали все капитаны других судов, а к 07.30. А в это утро, подгоняемый ледяным морозным ветром, капитан появился из-за угла морского вокзала в 06.50. Первое, что он увидел - это пламя огня и дым, который поднимался над палубой вверенного ему теплохода. Как метеор капитан  Кононов В.В. взлетел по трапу на палубу судна. Перед его помутневшим от страха взором предстала обгоревшая зеленая краска железной шлюпочной палубы диаметром метра в полтора, кострище с остатками тлеющих ящиков и абсолютное отсутствие признаков вахтенной службы у трапа. Единственное, что было у трапа – это тулуп, да кнопка  колокола громкого боя - для подачи сигналов различных видов тревог и для вызова к трапу вахтенного штурмана.

      Через секунду  сигналы колокола громкого боя понеслись по всему судну, извещая спавший экипаж о пожаре на судне. Уже через пять секунд на палубу выскочил раскрасневшийся от своих «побудочных действий» по подъему на работу судового женского персонала вахтенный матрос Павел Луковкин,  быстро на ходу застегивая ширинку и подтягивая ватные штаны. Он был первым,  кто приступил к тушению очага пожара на судовой палубе.  Быстро схватив висевший на  судовых релингах новый боцманский  тулуп, Пашка ловко накрыл им сразу  весь костер. Потом Павел Луковкин начал быстро  топать по тулупу  валенками, как заправский жеребец, завидевший молодую кобылу перед тем, как запрыгнуть на нее, для исполнения своего жеребячьего дела. Только искры вылетали из-под «копыт» вахтенного матроса Луковкина… Костер был потушен, зато абсолютно новый  тулуп боцмана  очень даже   хорошо обгорел.

       Вскоре на палубу выскочил и вахтенный штурман - третий помощник капитана Меркулов Игорь, спавший как сурок всю ночь в своей каюте, а затем уже и другие члены экипажа. Группа разведки бросилась в каюты, находящиеся под очагом горения, а это были пассажирские каюты 2-го класса. Оказалось, что от долгого горения костра, железная палуба под ним раскалилась докрасна, а деревянно-фанерный подволок одной из кают 2 класса уже начал обугливаться и потихоньку тлеть, наполняя каюту густым  дымом и угарным газом. Если бы капитан Кононов пришел на судно не к 06.45, а к 07.30, как он это делал обычно, то, наверняка, он  бы увидел не малый костер на шлюпочной палубе, а большой костер из вверенного ему судна... Интуиция его не подвела.
 
      В общем, после этого случая, Пашку Луковкина списали с судна и уволили из пароходства  навсегда, как и было обещано капитанов Кононовым В.В.. Больше я с ним уже никогда не встречался. Интересный все-таки был этот «морской» кадр – матрос Павел Васильевич Луковкин.
     Вот такие «незаменимые» кадры иногда встречались мне на флоте ММП.

     В 1975 году пароход «Вологду» передали военным морякам, а капитаны Котомкин и Меньшинин стали работать на новом пассажирском лайнере - теплоходе «Алла Тарасова», куда вместе с ними перешли почти все члены экипажа «Вологды». А сама «Вологда» еще до 1981 года стояла в районе 35-го судоремонтного завода ВМФ  как плавучая казарма, на которой жили военные моряки с ремонтировавшихся на СРЗ кораблей. А после 1981года, судно закончило свой, более чем 50-летний трудовой путь морского труженика. «Вологда» была отправлено на слом. Ее помещения выжгли, а металл порезали и отправили на  переплавку.

      Но память о  пароходе-труженике продолжает жить и сегодня. Экипаж «Вологды» - был единственный в Мурманском пароходстве, который ежегодно, вплоть до 2003 года, собирался вместе, чтобы вспомнить о своих морских буднях и помянуть любимый пароход. А известному мурманскому краеведу и писателю Михаилу Орешета  на память досталась рында - судовой колокол с  «Вологды». Михаил позже подарил рынду «Вологды» музею ММП, где она вместе с судовым спасательным кругом  экспонируется и сегодня, напоминая  нам о славном  пассажирском пароходе и его экипаже.