Возвращение. Компонент 4

История полётов, осуществляемых на ЛА класса "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ", является одной из основных задач неформальной общественной группы "АНОНИМНЫЕ АВИАМЕХАНИКИ".

Вашему вниманию предлагается ещё один из найденных группой "АНОНИМНЫЕ АВИАМЕХАНИКИ" документов.


Однажды, ближе к вечеру... Был уже конец декабря...

На заваленной снегом тропинке, что я протоптал от калитки к крыльцу, появился незнакомый человек одетый в чёрное длиннополое пальто, шапку-ушанку с кожаным верхом и опущенными вниз, по причине недетского мороза, клапанами. Снег скрипел под подошвами его ботинок.

Кто знал тогда, что это поступь судьбы?

Мы познакомились. Я представился по всей форме, и извинился за вторжение, приняв незнакомца за хозяина избы, и предложив ему денежную компенсацию за вторжение. Благо денег от продажи остатков метеорита у меня было изрядно.

Человек назвался Иваном Степановичем Вагнером, профессором 1-го Московского университета по кафедре биологии, и сразу же отверг моё предложение о компенсации, сославшись на традиционное русское гостеприимство.

Войдя в избу профессор принюхался и вежливо осведомился, хорошо ли работает его экспериментальная установка, собранная им исключительно в научных целях.

В ответ я, не менее вежливо, протёр единственный гранёный стакан полой своего пиджака и налил по ободок Ивану Степановичу продукта, полученного на его аппарате в результате научного эксперимента.

Профессор Вагнер не чинясь принял стакан, и осушил его до дна, оттопырив в сторону мизинец, чем примирил меня с научной интеллигенцией. По окончанию опыта профессор, удовлетворённо крякнув, понюхал согнутый сустав указательного пальца. После чего он поставил стакан на столешницу и сделал приглашающий жест рукой.

Я налил себе продукта и пробормотал: -Sanitas tua!

После чего принял его, как говорится, на грудь, занюхав засохшей корочкой брюквы, которую я сохранял именно для подобных случаев.

Присев на лавки у стола, друг напротив друга, мы закурили и разговорились, повторив только что проведенный научный опыт.

Я коротко, опуская мелкие детали, изложил профессору наш анабасис, начиная с вылета экспедиции на двух аэропланах системы "Илья Муромец" с аэродрома города Китеж по направлению к Земле Санникова и закончив гомерическим приземлением яйцеппарата на лёд озера Чебаркуль.

Профессор внимательно выслушал меня, задавая в нужных местах уточняющие вопросы, затем удовлетворённо приняв по третьей, счёл необходимым рассказать немного о себе.

Пришёл мой черёд отдать дань правдивому рассказу профессора. Кое-какие факты из этого рассказа мне припомнились из газетных заметок, которые я прочитал, сидя на корточках в разных укромных местах на Земле и Туме...

Оказалось, что мой новый знакомец даже не однофамилец, а именно тот самый знаменитый профессор Вагнер, который в ходе смелого научного эксперимента, опередившего в своё время своё Время, сделал из мухи- цокотухи ( вид Drosophila melanogaster) слона (вид Loxodonta africana).

Но на этом профессор Вагнер не остановился. Он осуществил первую в мире успешную пересадку головного мозга человека животному.

Мозг одного немецкого учёного, по фамилии Ринг, был пересажен слону по кличке Хойти-Тойти, сделанному профессором Вагнером из мухи.

Из уважения к Вагнеру четвертый стакан самогонки я выпил стоя.

А профессор всё глубже погружаясь в воспоминания говорил и говорил...

Заснул я после демонстрации профессором способности мыслить левым и правым полушарием своего головного мозга в отдельности.

-Некоторые не могут мыслить даже двумя полушариями вместе взятыми, - подумал я, уплывая в сон.

-И уж совсем как признание поражения Хомо Сапиенс на стезе эволюции звучит поговорка: Одна голова хорошо, а две - лучше, -подумалось мне на прощание.

Мне снился сон.

Снилась мне голова профессора Вагнера, которую поддерживали стержни из нержавеющей стали на кубической формы подставке из какого-то прозрачного материала. Подставка располагалась на столе с потемневшей от времени и грязноватой на вид деревянной столешницей.

Через эту подставку, в зашитую через край крупными стежками суровой нитки кожу шеи, проходило несколько резиновых блестящих шлангов разного диаметра. Другой конец шлангов исчезал в тумане за границей моего сна.

На столешнице перед подставкой стопкой лежало несколько толстых книг "in folio", пачка журналов, груда немытых суповых тарелок со знаком фарфоровой мануфактуры "Allach". Чуть в стороне стоял кальян "Халиф".

Голова профессора Вагнера была занята делом. Левым глазом профессор читал немецкий журнал "Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик", правым глазом Вагнер просматривал фотографии в журнале "Hustler" за 2007 год.

Поскольку у головы много чего не имелось, в том числе рук, то страницы в журналах переворачивала парочка хамелеонов, которых я сперва не заметил.

Это произошло потому что один хамелеон замаскировался под латунную пепельницу, сделанную из срезанной наискось гильзы от 23-х миллиметровой авиационной пушки, а второй косил под лужицу пролитого на стол пива "Клинское №3".

Хамелеоны переворачивали страницы выбрасывая свои длинные языки с липким концом, которым они цепляли мух, которых кто-то аккуратно привязал нитками к уголкам журнальных страниц.

Но что меня удивило больше всего, так это то, что голова профессора Вагнера не только просматривала журналы, но и курила кальян, периодически далеко сплёвывая. При этом голова метко попадала в фото-портрет какого-то мордатого мужика с пятном неправильной формы на лысой башке и глазами барбоса, нагадившего на любимый персидский ковёр персидского же шаха и ждущего неминуемой кастрации.

Фото-портрет висел на стене, аккуратно приколоченный осиновым колышком, чуть ниже заколки на галстуке плешивого.

Если вы помните, профессор Вагнер имел обыкновение думать одновременно обоими полушариями головного мозга. Но даже эта способность не помогла ему расшифровать знаки на фотографиях, сделанных в Храме Надписей.

Тщетно он применял все известные на тот момент системы дешифровки. С отчаянья он попробовал применить даже самую сложную систему, описанную Артуром Конан Дойлом, и известную под названием "Пляшущие человечки".

Но и тут профессора постигла неудача.

Совершенно неожиданно, периодически вынужденно находясь в подвешенном вверх ногами состоянии, о себе напомнил спинной мозг профессора.

После того как они разговорились, выяснилось, что в доисторические времена первые разумные мысли появились в спинном мозге тех динозавров, у которых в силу анатомического строения спинной мозг оказывался выше, чем мозг в черепе.

Именно поэтому спинной мозг стал у этих динозавров гораздо больше по размеру и массе, нежели мозг в голове.

Лишь изменение климата, и связанные с этим фактором причуды эволюции, выразившиеся в появлении двуногих динозавров у которых голова находилась выше зада, привели к смене парадигмы.

Теперь, когда профессор Вагнер получил столь мощную интеллектуальную поддержку, дело пошло на лад.

В течении трёх дней, одновременно мысля двумя полушариями головного мозга и спинным мозгом, профессор расшифровал записки индейцев майя и понял как они перемещались во времени.

Всё оказалось очень просто и очень сложно.

Для перемещения во времени индейцы делали настойку из бутонов маленького невзрачного кактуса, впрочем хорошо известного ботаникам под именем "Lophophora williamsii".
 
Индейцы срывали бутоны с кактуса, резали их на маленькие кружочки обсидиановыми ножами. Потом сушили их на солнце, размалывали в каменной ступке и заливали кипятком.

Затем они добавляли несколько капель настоя в стакан какого-то напитка...
Но какого напитка?  Из надписей профессор этого узнать не смог, так как часть каменной плиты с названием напитка была отломана неизвестно когда и кем, и исчезла в глубине веков.

С лофофорой проблемы не было. Через первый отдел профессор отправил заявку на два килограмма свежих кактусов, а сам принялся размышлять о природе второго компонента для зелья, позволяющего переместиться во времени.

Между тем в мексиканскую Резидентуру системой дальней радиосвязи была отправлена шифрограмма с заданием.

Резидент не доверил выполнение задания никому из своих подчинённых - ни послу, ни военному атташе, ни, даже, заместителю посла по культурным связям.

На задание он отправился сам. Тем более, что в посольстве к закупке продуктов для кухни повар иногда привлекал малый обслуживающий персонал, а по простому - горничных и дворника.

Так что, сразу после дешифровки сообщения из Центра, Резидент запер шифровальный блокнот и кодовую книгу в сейф; снял с себя длинный фартук; машинально проверил на месте ли деньги и застёгнут ли зиппер на штанах; для порядку поправил мётлы в углу, и вышел из дворницкой под палящие лучи безжалостного мексиканского солнца.
До рынка Резидент добрался на переполненном потными вакеро, пеонами и хорошенькими крепкозадыми красотками автобусе.

Дело было после завтрака, а потому воздух в автобусе был наполнен запахами  буррито, гордитас, гуакамоли, такос, енчиладас, енмоладас, кесадийя, посоле, сальса, синхронизада, тамаль, тинга, тостадас, фрихоль, чилакилес, урчата, хамайка, тэпаче, посоль, текилы, аньехо, пива и просто человеческого пота разной степени отравляющего действия.

На рынке Резидент быстро прошёл мимо рыбных и мясных рядов, чтобы уже окончательно потеряться в толкучке вокруг овощных прилавков.

Впрочем, здесь рассказ не о методах работы резидентуры в иностранных государствах. А потому будем считать главным то, что через неделю после своего заказа, профессор Вагнер получил бумажный пакет с двумя килограммами мелких коричневых кактусов.

Профессор провёл в размышлениях долгие годы. А так как ему необходимо было задействовать все свои мозги, то размышлял он под потолком лаборатории, вися головой вниз на шведской стенке.

Сотрудники так к этому привыкли, что не замечали профессора и спокойно занимались своими делами - ставили опыты, писали отчёты, занимали очереди в магазинах, разговаривали по телефону, дружились и любились прямо на своих рабочих местах.
И кто знает, что стало бы с профессором, если бы не старуха-уборщица тётя Клава...

Звали её по-настоящему Искра Шаэровна, а прозвище "Клава" она получила за пристрастие к компьютерным играм. Каждый день в обеденный перерыв она усаживалась в пустующей лаборатории за клавиатуру у свободного монитора, и играла то в Тетрис, то в Пэкмен, то в Братьев Марио.

И эта тётя Клава, из сострадания, по вечерам кормила профессора чёрствыми надкусанными пирожками и поила его холодным спитым чаем из остатков, которые он собирала убираясь в столовой.

За несколько пятилеток профессор продумал алгоритм будущих опытов с индейскими кактусами, а, заодно, сумел договориться со своим костным мозгом о взаимном сотрудничестве.

Ещё никто и никогда на Земле не обладал таким огромным мыслительным аппаратом, каким мог оперировать профессор Вагнер! Ведь теперь даже мозг, содержащийся в его пяточной кости, вносил свой интеллектуальный вклад в мыслительную работу своего хозяина!

Профессор заложил серию опытов, целью которых было определить второй компонент ПМВ - Питьевой Машины Времени, так профессор решил назвать древний рецепт индейцев майя.

Он смешивал в разных пропорциях водную настойку пейотля с различными бытовыми жидкостями. Опыты он ставил на себе, то есть сам выпивал получающиеся коктейли. И успех пришёл!

В конце отчётного года, когда большая часть творческого времени профессора занимало писание отчётов, планов и заявок на оборудование, вещества и энергию, опытный коктейль-препарат № 33859 сработал и профессор переместился во времени.

Перемещение было мгновенным.

Как только жидкость из мензурки начала исчезать, согревая при этом нёбо и пищевод, на глаза профессора навернулись слёзы. Лабораторные установки и химические шкафы исказили свои очертания и содрогаясь расплылись в стеклянистых разводах, похожих на гротескные очертания деревьев.

-Вот она - видимая ветвистость структуры Гиперпространства, -сделал мгновенный вывод спинной мозг профессора.

-Ага, и странные аттракторы. Вон, вот - там! -оживилось левое полушарие профессорского головного мозга.

-Стохастическая система имеет беспорядочно распределенную погрешность, -сурово констатировало правое полушарие.

-Как всегда эти чудаки путают "Эффект бабочки" с "Отображением кота Арнольда", -с неожиданной для себя самого себя теплотой подумал костный мозг.

А слизь перед глазами профессора постепенно переставала плыть, застывая в очень чёткую картину.

Профессор стоял посередине булыжной мостовой на улице Могильщиков, которая змейкой сбегала вниз от улицы Вожирар к церкви Сен-Сюльпис.

За его спиной раздался скрип металла по камню, смешанный с грохотом, который производили большие колёса гружёной сеном телеги.

Профессор прянул в сторону узкого тротуара, едва успев убраться с пути двух понурых лошадей, что тащили свой груз будучи привязанными кожаной упряжью к длинному деревянному дышлу.

-Не зевай, шляпа! Никак с Гаскони приехал, лимита! -жизнерадостно приветствовал профессора возница, восседающий на горе сена.

Он дружелюбно огрел свободным концом вожжей профессора по спине, расхохотался и принялся громко напевать:

Dai;te mne lyuks v Ritz, ya ne hochu etogo!
Yuvelirnye izdeliya ot Chanel, ya ne hochu etogo!
Dai;te mne limuzin, ya by delat; to, chto?
Papalapapapala...

Yа hochu Nuit, radosti, horoshego nastroeniya,
Eto ne vashi den;gi f'ra moe schast;e
Menya, Yа hochu umeret; Polozha ruku na serdtse papalapapapala

Davai; vmeste, nai;ti moyu svobodu
Zabud;te vse vashi snimki,
Dobro pozhalovat; v moyu ryeal;nost;.

Dai;te mne personal, ya hotel by sdelat; chto?
Usad;ba v Nevshatele, eto ne dlya menya.
Dai;te mne Ei;felevoi; bashni, ya by delat; to, chto?
Papalapapapala... (*)

(*) - С молчаливого согласия Хельги Румпинштейн.

Профессор сплюнул от возмущения... На всякий случай себе в ладонь. Тут надо было быть поосторожнее. Это тебе не ХХI век - за плевок под ноги могут вызвать на дуэль, а могут и просто рожу набить. Это в зависимости от того, кому под ноги плюёшь.

А, может, и ничего не будет - вон лошадь на ходу подняла хвост и навалила гору "каштанов" прямо на мостовой. Да и из подворотни несёт отнюдь не "Шанелью №5" - вон сколько зелёных мух вьётся...

Впрочем профессор сходил - таки на набережную Железного Лома и приобрёл подержанную, но вполне рабочую шпагу.

Мужик с хитрой пропитой рожей, у которого профессор купил шпагу, вручив в качестве оплаты горсть железных, анодированных под золото, десятирублёвок Банка России, сказал на прощание: -Перо почти как новое! Зуб даю, начальник! Кабы не нужда - ни в жисть бы не продал, век свободы не видать!

Собственно, куда бы направиться? К господину де Тревилю просто так не заявишься. Он теперь большая шишка, может и не вспомнить старого друга. Тем более, сколько лет тому вперёд они в крайний раз встречались?

Пойти, что ли к Атосу, на улицу Феру? Всего пять минут ходу... Да только к графу профессор относился несколько предубеждённо, сказывалось долгое пребывание профессора в стране социализма.

Тащиться на Старую Голубятню к Портосу? Но тот редко бывал дома в этот час.
На улицу Вожирар, к Арамису, профессора тоже не тянуло. Ему казались деланными и не естественными манеры этого то ли военного, то ли духовного лица.

К тому же, после их спора с Арамисом по поводу толкования одного места из блаженного Августина, по поводу которого они не сошлись во мнениях, профессор старался с ним общаться как можно реже.

Осталось одно пойти - к старине д'Артаньяну, но уже приняв это решение, профессор изменил его, решив заглянуть во двор монастыря кармелиток Дешо. Существовала большая вероятность что мушкетёры короля дерутся там с гвардейцами кардинала.

Профессор двинулся стрелковым шагом по направлению виднеющейся вдали колокольни монастыря. Едва он вошёл через чугунную давно некрашеную калитку со стороны улицы Вожирар во двор монастыря, как услышал звон стальных клинков, выкрики, топот ног и увидел самих сражающихся.

Как всегда гвардейцев кардинала было больше чем, мушкетёров.

Как всегда гвардейцами командовал этот надутый осёл де Жюссак.

Как всегда Портос был слегка пьян, и фехтовал довольно небрежно, о чём свидетельстовало несколько больших кровоточащих царапин на его широком улыбающемся лице.

Как всегда Портос дурачился, спрашивая у Бикара, какому ростовщику Бикара заложил свои карманные часы, и обещал сообщить имя ростовщика брату Бикара, служившему в Наваррском полку - де, самому Бикара, эти часы уже не доведётся выкупить после сегодняшней дуэли.

Вот только д'Артаньяна не было видно ни среди сражающихся, ни среди лежащих на земле тел. Обычно храброго гасконца можно было узнать по кольцу с большим бриллиантом, который ему подарила королева Анна Австрийская после дела с бриллиантовыми подвесками.

А потому Атосу приходилось одновременно сражаться с тремя гвардейцами кардинала.
Как всегда Атос был накануне ранен в правое плечо, и фехтовал левой рукой.

-Шоб мне так жить, как он фехтует левой, -подумал профессор, вытаскивая из ножен, прикреплённых к брючному ремню, только что купленную шпагу.

-Окропим снег красненьким! -непонятно вскричал профессор привлекая внимание гвардейцев.

Двое из них обернулись на его клич. Гвардейца по левую руку профессора занесло при резком повороте туловища, и Вагнер проткнул ему печень.

Второй гвардеец сделал длинный выпад, но клинок его шпаги угодил в академический знак, прикрученный к лацкану пиджака профессора.

-Вот опять "поплавок" спас мне жизнь! -подумал профессор, когда его шпага с размаха разрезала горло гвардейца.

Профессор не успел увернуться от струй крови, фонтаном хлынувшей из перерезанных яремных вен, и его костюм спереди покрылся багровыми пятнами.

В этот же момент Атос заколол своего противника, вытер шпагу о белый щёгольский шарф убитого, и с поклоном поблагодарил Вагнера за помощь.

-Вы как всегда поспели вовремя, мой учёный друг! -сказал мушкетёр, и тут же пошатнулся. На его правом плече проступила кровь - это открылась рана, полученная Атосом накануне. Профессор наложил ему давящий тампон и застегнул камзол мушкетёра на все пуговицы.

Видя такой расклад, де Жюссак, не будь ослом, вместе с Бикара сделали ноги. Из-за ограды монастыря слышались стук их сапогов и угрозы "ответить за базар".

Мушкетёры вместе с профессором переломали шпаги убитых гвардейцев и отправились в кабак у моста Ла-Турнель, отметить удачную боевую кампанию нынешнего дня.

Едва они расселись на широких скамьях за скоблёным дубовым столом, как хозяин принёс им бутылки с вином божанси, и первую перемену блюд.

Профессор спросил у Атоса: -Куда делся д'Артаньян, господин граф?

-Вы же знаете, профессор, что обычно мы вставали в  восемь  часов зимой, в  шесть часов летом и шли к  г-ну  де Тревилю  узнать пароль  и попытаться уловить, что нового носится в  воздухе. Но в этот раз…, -начал своё объяснение Атос, но закончить не успел, так как вино уже разлили по кружкам, и пришла пора выпить по первой.

Профессор успел сделать только один глоток терпкого божанси...
И опять мир стал струйчато-стеклянистым. Очнулся профессор за лабораторным столом.

Профессорские уши сверлил высокооктавный девичий визг, постепенно переходящий в ультразвук.

Дождавшись когда звук перестал восприниматься ухом, и предусмотрительно, во избежание разрушения стекла от резонанса, прижав пальцами рук к поверхности стола мензурки, бутылки Вульфа, колбы Бунзена, чашки Петри, склянки Дрекселя, кюветы КФК-КФО-ФЭК- СФ и плевательницы медицинские профессор Вагнер огляделся в поисках источника визга.

Визжала младшая лаборантка, красавица Зиночка Манто. Она в ужасе тыкала длинными наманикюренными ногтями указательных пальцев на залитый кровью пиджак профессора; широко и некрасиво открыв рот, так что в глубине виднелись слегка припухшие гланды, истошно вопила.

Остальные сотрудники лаборатории столпились вокруг Зиночки, стараясь оказать ей посильную гуманитарную помощь.

Женщины тянулись к Зиночке кто с платком в протянутой руке, кто с мензуркой, наполненной по спешке дистиллированной водой.

Младший научный сотрудник Добейман возбуждённо поглаживал рукой халат на тугой груди девушки.

А старый греховодник Окочурин, поблескивая замаслившимися от вожделения коричневыми глазками, что-то успокаивающе нашёптывал в розовое ушко Зиночки, положив свою морщинистую ладонь на её кругленькое колено, обтянутое колготками 40 DEN.

Молодой стажёр, с не запомнившимся профессору именем, не краснея таращился в распахнувшийся ворот халата Зиночки, где в низком вырезе простенькой поплиновой кофточки слегка подрагивали... Хм... Ну, в общем, Зиночка носила балконеты "Анжелика" ...

Профессор и сам бывало проводил нескучно время, вися вниз головой на верхушке шведской стенки и делая вид что размышляет, а на самом деле любуясь Зиночкиными... Хм... Ну, вы понимаете...

Однако недоразумение быстро было прекращено. Профессор в два счёта, на семь-девять, как говорится, разогнал утешителей по их рабочим местам.

А Зиночке он минут десять объяснял природу ультразвука, чисто платонически поглаживая её по тёплому плечику, и нет-нет, да поглядывая одним глазом (ведь он это умел делать) на то что поддерживал Зиночкин балконет... Хм... Ну, вы понимаете...

Переодеться профессору было не во что, а потому он натянул на плечи белый лабораторный халат, забрался на шведскую стенку, и повиснув там вниз головой принялся обдумывать всеми своими мозгами произошедшее с ним.

Вообще-то, соавтором идеи профессора, по справедливости если, должен был бы стать старший лаборант Головастиков.

Именно Головастиков, одним всегда недобрым понедельничным утром, мучаясь от мигрени и постоянно бегая на первый этаж, где в углу вестибюля из автомата газировки бьёт живительный источник холодной воды, поведал научному сообществу:

-"По молодости я постоянно перемещался по времени несознательно. Особенно когда обмывали дипломы инженеров я прямо выпадал из времени и пространства . То я оказывался в здании института, то, вдруг, без шапки на автобусной остановке. А потом, вдруг, протираю глаза, а передо мной стол с едой и водкой, и друзья:
-"О, братан проснулся!" Они просто не в курсе были, я не проснулся и не спал, я просто перемещался во времени." (**)

(**) - с молчаливого согласия некоего сетевого корреспондента, чью имя было утеряно.

Профессор вздрогнул у себя на рабочем месте на шведской стенке, услышав рассказ Головастикова.

Он быстро спустился со стенки на пол, ухватил Натана Головастикова за пуговицу халата и допросил с пристрастием.

Натан, мучавшийся со вчерашнего от головной боли, нехорошо оживился и охотно обрисовал профессору винную карту вчерашнего вечера.

Начали они с приятелями, как водится, с гадкого, но доступного пивного напитка под местным названием "Об ладонь", а продолжили водкой "Белочка, которая пришла".

Вот после этого всего Натана опять швырнуло во времени. Куда он попал, Натан не понял. Но там куда он попал было очень жарко, влажно и одышливо. Натан очутился на небольшом островке, скорее даже большой кочке, покрытой какими-то длинными мокрыми нитями, типа водорослей.

Вокруг ничего не было видно, только ощущалось огромное открытое пространство. Над головой Головастикова тускло светили незнакомые созвездия. Где-то вдали раздался шумный всплеск, потом ещё один. В воображении Натана возникло видение огромного чёрного тела, взлетевшего над поверхностью воды чтобы обрушиться вниз в фонтане брызг и пены.

Вскоре Натан не увидел, а почувствовал, что на его кочку надвигается из тьмы бесшумный вал чёрной воды. И в тот же момент его смыло волной со скользкого склона кочки в тёплую, припахивающую гнилью пучину.

Головастиков забил руками и в ужасе заорал. В тот же миг он узрел яркий дневной
свет и косноязычные выкрики пьяных знакомых: -Вяжи его пацаны! Белочка ;пришла!

Но Натан счастливо улыбался, оглядываясь вокруг, радостно ощупывая затоптанную и заплёванную траву за старыми гаражами у "железки", где обычно собирались его одноклубники, и всё время повторял: "Дома..., вот я и дома..."

Поразмыслив над рассказом Натана Головастикова, профессор задал несколько, уточняющих дело с перемещением во времени, вопросов. Натан как мог ответил на них, с трудом сдерживаю мощную икоту, овладевшую вдруг его организмом.

Профессор с сомнением разглядывал Натана, и перед тем как отпустить страждущего хронопроходимца на первый этаж к автомату с газировкой, задал ему вопрос о том, чем вчера закусывали.

Оказалось, что со дней молодости самого профессора Вагнера ничего нового в этой деликатнейшей области бытия не произошло.

Имели место продукты простые и незамысловатые, типа:  шматок прошлогоднего сала, пара луковиц, несвежая горбушка круглого подового хлеба, бессмертный мятый в блин плавленный сырок "Фройндшафт". Особняком держалась полубаночка с грибами домашней заготовки.

После допроса с пристрастием профессор установил, что грибы приволок Толик Пузырёв из соседнего подъезда как вклад в общее дело, и что все побоялись закусывать этими грибами, даже сам Толик.

А вот Натан, после того как накатили по третьей, таки опростал эту полубанку, после чего и откочевал во времена иные, возможно давно-давно прошедшие.

Можно было бы списать данное происшествие с Натаном Головастиковым за последствия  пищевого отравления с галлюцинаторным бредом последнего, но профессор не был бы профессором, если бы не владел дедукцией. А он владел...

Потому сразу предположил, что перемещения во времени провоцируются сочетанием, как минимум, двух факторов, а именно: употребление алкоголя одновременно с пейотлем, как в случае с индейцами-майя; или с некоторыми видами ядовитых грибов, как в случае с Натаном, а, вероятно, и не только с ним.

Профессор усадил за опыты всю лабораторию. Через три года напряжённых исследований и сложных опытов лаборатория начала выдавать результат за результатом.

Удалось определить оптимальную концентрацию настойки пейотля в смеси с алкоголем.
Удалось установить, что кроме пейотля эффект переноса во времени вызывают настойки на грибах типа "мухомор" (лат. Am;nita) и "поганка бледная" (лат. Amanita phalloides).
Удалось установить, что кроме классического пульке (pulque) возможно применение почти всех известных ныне спиртных напитков крепостью не менее 7-8%.
Удалось установить нелинейную зависимость дальности переноса хронопроходца во времени от крепости смеси (коктейля) спиртного напитка и второго компонента.
Причём чем выше была крепость выпитого коктейля, тем выше была "дальнобойность" хронопроходца.
Удалось установить, что повторение единичной дозы коктейля, вне зависимости от объёма, также увеличивает "дальнобойность", при прочих равных условиях.

За время проведения экспериментальных серий по определению вышеперечисленного, лаборатория потеряла во времени двух добровольцев, чьи имена были увековечены на мраморной доске в вестибюле института, сразу за турникетами, и слева от стенной институтской газеты "ЗА ПЕРЕДОВУЮ ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ!"

Вот что читал на этой памятной доске всякий имеющий доступ в институт:

----------------------------------------------

Гражданин, запомни эти имена!
Натан Головастиков и Мирон Окочурин

-----------------------------------------------

Как инклюзивы в янтаре,
Меж всех времён,
Вы Драхмы день
Переживёте!

-----------------------------------------------


Правда большинство сотрудников института считали Головастикова и Окочурина откровенными невозвращенцами.

Выдвигались завистливые версии, следуя которым Головастиков добровольно остался во Франции в 19-м веке, дабы не пропустить появление Великих вин.

Оппоненты этой версии заявляли, что такой алкаш как Натан, не отличит Бордо от Чили, и тормознулся он где-то поблизости, в Сочи, между Фестивалем молодёжи и студентов и Московской Олимпиадой.

И вистует он сейчас где-то в номере 327 отеля "Атлантик", тьфу, в номере гостиницы "Горизонт", а по вечерам пьёт с Анной Сергеевной "Солнцедар" в кафе ".лакучая ива".

А старый ходок Окочурин, совершенно точно, привременился во Франции рядом с Пляс Пигаль и Мулен Руж! А вот в каком веке - тут были разногласия...

Но вот как узнаешь точно? Ну разве что старый греховодник черкнёт пару слов на почтовой открыточке из прошлого.

Только профессору Вагнеру было не до этих светских разговоров. Он было собрался подать заявку на научное открытие ПМВ - Питьевой Машины Времени, да в стране началась перестройка.

Завхоз унёс старый портрет, а взамен повесил на крюк новый портрет. Изображение на портрете не внушило профессору уважения, а последующие решения Нового Портрета повергли не только профессора, но и всю страну в хаос.

Не дожидаясь пока в стране выкорчуют последние виноградники, профессор Вагнер уничтожил все записи о ходе эксперимента и в один прекрасный вечер, сверившись с записной книжкой, куда он для памяти записал кое-какие данные полученные в ходе эксперимента, смешал и налил в мензурку раствор № 7бис.

После этого профессор Вагнер перекрестился и выпил раствор ПМВ.

Как водится вокруг застекленело, потом отпустило. По всем расчётам профессор должен был попасть в будущее, что вскоре и подтвердилось.

Будущее это было откровенно странным. Первоначально профессор думал, что он ошибся, и ПМВ доставила его в альтернативное будущее, или его занесло из-за малопроверенной методики в параллельное пространство-время, так тут было чудно.

Но любопытство замучило, и профессор решил немного пожить в этом будущем... Да и правда, страшно одному-то шастать по времени туда-сюда. Тем более что жупел опасения парадоксов времени не давал спать спокойно.

Для спокойствия профессор уехал от Москвы подальше, снял дачу за городом и организовал кустарную лабораторию для продолжения изучения ПМВ.

Благо что для его работы нужно было достаточное примитивное оборудование - ступка, пестик, ложка, стакан, чайник. В сельпо до потолка стояли шпалеры стеклянных бутылок с разноцветными алкосодержащими жидкостями. За избой в лесу никаких грибов кроме мухоморов и поганок не росло. Так что всё было в порядке и под рукой.

Профессор приступил к своим исследованиям. Но с некоторых пор он начал ощущать, что за ним следят.

В чём это выражалось? Просто исчезло чувство одиночества. Иногда, стоя в избе у окна он замечал блики просветлённой оптики из густой кроны высокой сосны на опушке леса.

Или, когда он облюбовал в лесу старый дуб, на нижней ветке которого так было приятно размышлять, свесившись головой вниз, то стал замечать чьи-то следы под дубом.

Конечно, может быть это был кабан, но кабаны вряд ли оставляют после себя окурки сигарет "Kent".

Всю эту странную историю Фердинанд Краузе узнал от головы профессора Вагнера в своём не менее странном сне.

И чтобы ещё я узнал от словоохотливой головы, если бы внезапно не проснулся от громких звуков и криков?

Я по-прежнему находился в избе-пятистенке, сидя на скамье у стола. Горница была полна дыма, в котором метались тени моих друзей.

За окном во дворе что-то грохнуло так, что сорвало с петлей распахнутые предыдущим взрывом оконные створки и голос с жестяными обертонами проорал:

-Выходить по одному! Руки на затылок! Оружие бросать на траву! Первым выходит профессор!

Мимо меня, еле узнанный мною сквозь густой едкий дым от которого хотелось заплакать, по направлению к чернеющему провалу шестка метнулся поручик Ржевский.
-Атанда! За мной, штабс-капитан! Есть план! -крикнул он мне на бегу.

Сквозняком дым в горнице вытянуло в развороченные окна и стало видно как  Таранофф с Паниным лихорадочно засовывали в подшёсток и подпечек какие-то прямоугольные бруски серо-коричневого окраса.

Я ещё успел разглядеть шпоры на сапогах Лось-Лисицкого, исчезающие в отверстии шестка, когда кто-то схватил меня за плечо.

Это оказался профессор Вагнер. Рукавом пальто он вытирал мокрые губы, а в другой руке он протягивал мне гранёный стаканчик с плещущейся мутноватой жидкостью, пальца этак на три...

-Пейте, Краузе, и ныряйте! -непонятно проговорил профессор. Я машинально взял из его пальцев стакан.

И вовремя, потому что профессора в избе уже не было. И, вообще, в полностью разорённой горнице было пусто и страшно.

Со стороны печки раздавались шорохи и невнятные ругательства моих друзей, протискивающихся в горнушку. Из подшёстка и подпечка валил серый густой дым, как мутная вода покрывший пол горницы мне по колено.

С улицы раздавались топот сапог и характерные лязгающие звуки передёргиваемых затворов. Тонко, тонко заскулила собака.

Я поднёс стакан к губам и выпил неожиданно приятную на вкус жидкость, похожую на мадеру.

Всё вокруг застеклилось и поползло сверху вниз, как ползёт дождевая вода по стеклу. Захотелось закрыть глаза. И я их закрыл. Меня несло по реке Времени мягко покачивая на международных кризисах и потрясывая на войнах и военных конфликтах.
Сколько продолжалось это плавание? Не знаю... Как можно судить о времени находясь внутри него? Может это была терция времени, а может иоктосекунда?

Я сразу почувствовал остановку в движении. Я ощутил ласковое тепло кожей лица. Рубиновый свет проникал сквозь зажмуренные веки. В воздухе пахло чуть-чуть пылью, чуть-чуть морем, но над всеми этими запахами возобладал запах цветущей акации.
По ощущениям, я лежал на тёплой, прогретой солнцем сухой земле. Кто-то стоял рядом и теребил меня за рукав гимнастёрки.

-Дяденька! Вам плохо? Может быть врача? -тонкий девичий голос. 

Я открыл глаза.
Прямо над собой я увидел милое, встревоженное лицо Вареньки. Ещё выше, над её головкой в белом бумажном платочке, повязанном под подбородком, трепетали на лёгком ветерке прорезные, подвижные как стрекозы, листья акации. Гроздья белых соцветий, и пронзительная синева высокого безоблачного неба...

Потом, потом... Всё потом!

Самое главное, я вернулся домой!