Эпилог

 ...Ну что рассказать вам из летнего, велосипедного? Начну, пожалуй, вот этого. Чего-то мне вспомнилось, как, блуждая с тогдашней моей половинкой в окрестностях Павловска, мы с нею так припозднились и так заплутались, что нежданно-негаданно  въехали в год от Рождества Христова 2034.

Вопросов, конечно, возникла масса: жив ли Любимый Руководитель? какой нынче курс доллара? не приросло ли Отечество какими-нибудь новыми градами или весями? Но – увы, и еще раз – увы! – привинченный к бетонному столбу репродуктор сперва играл какие-то фокстроты и танго, а потом перешел к новостям культуры и сообщил, что Дмитрий Львович Быков написал пятиактную историческую драму "Эдуард Лимонов", намеченную к постановке в Московском Высокохудожественном Театре имени Отца и Сына (Ефремовых). Потом передали блиц-интервью с видеоблогером А. Гнилорыбовым. Потом некий Веспасиан Голованов полчаса рассуждал о духовности. А потом мы отъехали так далеко, что бормоток репродуктора до нас уже не добирался, но зато мы увидели слегка покривившийся указатель: "ДОМ ПИСАТЕЛЕЙ ИМЕНИ ГРИГОРОВИЧА, 555 МЕТРОВ".

Дом Писателей выглядел странно. Из трех его этажей сохранилось от силы полтора. Парадные ворота с профилями классиков валялась в высоком бурьяне. Черневший за ними проем имел вид нежилой, но мы с тогдашней моей половинкой все же решились в него проникнуть.

Увы! И еще раз – увы! Наши худшие подозрения подтвердились.

Внутри царила мерзость запустения. Посреди непроглядного  сумрака кренился набок навек онемевший рояль с одной ножкой, и валялись поломанные стулья без сидений. Тускло поблескивали сотни разбитых винных бутылок. Крошились под ногами окаменевшие экскременты. Тяжелые волны чуть сладковатой вони неопровержимо свидетельствовали, что где-то скрывалось и немало свежих.

Мы совсем уже было решили вернуться обратно, но глазастенькая моя супружница вдруг заметила за гардеробной стойкой чей-то сутулый тщедушный профиль с бородкой a la Ivan the Terrible.

– Ой, а кто это? – тихо спросила жена.

– А хрен его знает, – пожал я плечами, – Хотя.... знаешь, что, солнышко…

Осторожно ступая, я приблизился к профилю и негромко спросил:

– Простите, но ваше лицо мне показалось знакомым. Вы... великий писатель Роман Шмараков?

– Нет, – высокомерно ответил профиль. – Я великий писатель Шмарак Романов. Вы обмишурились.

– Очень, очень приятно.

Лже-Ivan the Terrible самодовольно погладил бородку и промямлил нечто нечленораздельное, могущее – с определенной натяжкой – сойти за ответный комплимент.

– Как Дима? – продолжил я. – Заглядывает?

– Дима нынче не тот, – печально вздохнул Шмарак. – Вконец отощал. И ста килограмм не весит. К тому же подался в анахореты. Все пишет и пишет свою пиесу и носа из дому не выказывает.  Уже года четыре не преломлял с ним лазанью.

– Это крайне печально. А как… ваше творчество?

– Благодарю вас, недурственно. На днях закончил свой Opus Magnum «В тени буковяза». Восьмисотстраничный роман из древнешумерской жизни. Распространяю его через блог в Телеграме. Из двух миллионов фолловеров подписалась на Оpus почти половина. Мы на пару с издателем решили рискнуть и напечатали Opus Magnum массовым тиражом в двадцать пять экземпляров. Блог реально помог. Восемь штук уже продано. Ну, а как ваше творчество? Что-нибудь пишите?

– Да куда там!

– Сочувствую, – кивнул мне Романов с очень плохо скрываемым ликованием.

– Ну… – чуток подзамялся я, – наверное, наступил момент, когда… аз многогрешный… просто обязан… отряхнуть с подметок своих сандалий священный прах сего атриума… – я вдруг с отвращеньем почувствовал, что начинаю вовсю подражать высокопарной манере Шмарака, – отряхнуть сей воспетый в легендах и сагах прах и с сожалением отказаться... от удовольствия далее длить… нашу с вами беседу. Меня, извините, здесь ждут-с. Супруга-с

Знаменитый писатель снова выдавил несколько звуков, могущих – при очень большом желании – быть принятыми за попытку меня удержать.

– Ну… – сказал я. – Я, пожалуй, пойду? Per pedes apostolorum?

– Постойте-постойте! – вдруг тоненько взвизгнул Романов. – А бабла на чаек для художника слова?!

Я ужасно смутился и достал из бумажника случайно завалявшуюся там бумажку в двадцать долларов.

Великий Писатель принял ее с невозмутимостью английского лорда, получающего пальто от лакея.

                *****

Мы вышли на улицу. После мрака и смрада Литдома и летнее солнце, и свежий воздух, и даже слегка начинавший накрапывать дождь казались вещами чудесными и удивительными. С облегченьем вздохнув, я пришпорил своего двухколесного друга и вместе с еще не чужою женой поехал по направлению к городу.

Накручивая педали, я вдруг осознал, что Век Оловянный в российской словесности уже тоже закончился и наступил черед Века Ситцевого.

Но о нем пусть напишут люди более юные и расторопные.


Санкт-Петербург, Нарвская сторона, 03.11.2017, 23-58.





  ПРОДОЛЖЕНИЕ В "ДОМЕ ПИСАТЕЛЕЙ. ПОЛНОСТЬЮ"