Последний солдат Империи

Пройдя досмотр, Александр вышел на перрон Ленинградского вокзала. Ночной экспресс Москва Санкт-Петербург уже принимал квартирантов. Подойдя к нужному вагону Александр, протянул электронный билет проводнице. Проведя по штрих коду устройством, она игриво сообщила.
- Вам в СВ.
- Какое СВ?
- Мое СВ, персональное. - Продолжая кривляться, ответила проводница
- Не понял. У меня же билет в купе.
- Как хотите.
У проводницы зарумянились щеки. Только теперь до Александра дошло, на что ему намекают. Он внимательно посмотрел на женщину и едва удержался от смеха. Это была крашеная, не высокая и не имеющая талии тётя. Александр, возвернув себе билет, пару раз перехватив горлом, вошёл в вагон.

Найдя своё купе, он разложился на предписанной ему билетом нижней полке. Бросив взгляд в окно, Александр обратил внимание на двоих обнимающихся мужчин на перроне и кричащих что-то друг другу. У Александра тревожно промелькнуло в голове: “Наверняка, один из этих калтырей со мной в купе поедет”. Через минуту поезд тронулся. Внезапно дверь распахнулась и в проходе появилась, уже знакома проводница. Кому-то с лева от себя, она громогласно скомандовала.
- Вот ваше купе. Место 36.
- Сударыня, покорнейше благодарю. - Послышался пьяный голос и в купе ввалился один из тех мужиков, что без стеснений обнимались на перроне. Предстоящему быть соседом до Санкт-Петербурга Александру было за сорок. Он был плотного телосложения, с лысоватой над лбом головой, в сером пиджаке и мятых брюках. Усевшись напротив Александра, устало посмотрел на попутчика. Проводница ушла, недовольно поглядывая на мужика.
- Добрый вечер. – С большой разделительной паузой произнес попутчик два этих слова.
- Здравствуйте.
- Значит, вдвоем поедим.
- Не знаю, ещё несколько остановок будет.
- Не, я не впервой ежу этим поездом. Как в Москве сели, так до самого Питера и ехать будем.
Попутчик несколько раз цыкнул языком, а после представился, выбросив руку.
- Вадим Сергеевич, для хороших людей Вадик.
- Александр. - Всё так же спокойно произнес Александр и пожал потную ладонь соседу.
- Москвич?
- Нет, я из Хабаровска.
- А! Да, бывал.
Открылась дверь вошла проводница и стала проверять билеты.
- Что их проверять? Десять раз уж все проверили. - Возмутился Вадим Сергеевич.
- Проверяю, значит надо.
- Не, ну на перроне же смотрели. - Уже обратился к попутчику Вадик и не найдя в глазах Александра поддержки вновь переключился на проводницу.
- А хотите я вам его подарю?
- Будите шуметь наряд вызову.
- А я, что? - Вадик развел руками.
Проводница брезгливо посмотрела на пассажира.
- Да от вас за километр винищем несет. Предупреждаю, распитие спиртных напитков в вагонах запрещено.
После сказанного, она резко развернулась и вышла вон.
- Тш-ш. – Непонимающе зашипел Вадим. После выдавил:
- Ну что, пожалуй, можно переодеться.
Вадик прикрыл дверь в купе и переоделся в спортивный костюм, который ему больше шёл, чем, хотя и мятый, классический костюм. Тоже сделал и Александр.

Вадим пил воду и пристально посматривал на Александра.
- Александр, а в Питер, если не секрет, зачем едите?
- Просто, посмотреть. Ни разу не был. 
- Да, в Питере есть на что посмотреть. Я сам Питерский. В Москве у приятеля гостил. Служили вместе. Сам-то служил?
- Нет.
- Нет?
Вадим соорудил кислую физиономию.
- Каждый мужик должен отслужить в армии. Я вот, армии 25 лет отдал. Сейчас на пенсии. Всю стану исколесил и на Украине был и на Дальнем Востоке. Не, если мужчина не был в армии, то значит не мужик.
 
Александра это нисколько не задело, он не однократно выслушивал подобные претензии от служивых, поэтому относился к подобным заявлениям спокойно. Он мог бы сказать, что служба в армии - просто воспоминание. У одного одно воспоминание, у другого другое. Итог-то один: мы оба едим в одном купе. И вся наша жизнь – чукотская тундра, а воспоминание – незабудка одиноко растущая посреди сплошной серости. Он мог бы сказать это, но, произнес:
- Не знаю. По-моему, если человек дурак, то он и в армии, и после неё дураком  остается.
Вадик выпучил глаза и замер в каком-то ожидании. После, он стал рассматривать Александра, как бы оценивая его конституцию. Определив, что расклад не в его пользу, он обидчиво повернулся к окну.

Открылась дверь в купе. В проёме появилась знакомая проводница. Развернув в руках лотерейные билеты веером, спросила:
- В лотерею сыграть не желаете?
- Нет. Чаю? - Не глядя на проводницу выстрелил Вадик.
Проводница вышла. Но вскоре появилась вновь. Всё это время Александр с Вадиком молчали.
Проводница принесла два чая, поставив угощения на стол.
- С сахаром? - Грубо спросил Вадик.
- Сахар в блюдце. Там же, лимон. Глаза протри. – Не уступила проводница.
- Подстаканник у вас интересный. Подарите? - Продолжил диалог, но в более благожелательном настроении Вадик.
- Это имущество РЖД.
- Ну, так продайте. Бывает же, что портится инвентарь.
- Не продается.- Резко ответила проводница и вышла.
Александру показалось, что это ненадолго, что она скоро вновь появится и опять что-нибудь предложит. И не успел он закончить мысль, как вошла проводница и обретясь к Вадику заявила:
- 600 рублей.
- Нихрена себе. 600. Да я такой же в Питере за сотку возьму.
Проводница недовольно покинула купе. Александр про себя ухмыльнулся: “Любопытная ступень торговли. Вначале себя предложила, потом лотерею, теперь вот и до подстаканников дело дошло. Интересно, эта ступень нисходящая или восходящая?” Но, видимо его улыбка передалась губам, так как Вадик, заметив её, и посчитав это за награду ему при разговоре с проводницей, повторился.
- 600 рублей. Совсем охринела. Я бы и даром не взял. У меня этих подстаканников с десяток за службу накопилось.

Александр и Вадик молча, пили чай. На лице Вадика виднелось пренебрежение попутчиком. Но его душа, подталкиваемая алкоголем, требовала общения, даже с не  симпатичным ему человеком. И он, не выдержав тишины, решился на разговор. 
- Я ведь моряк. Служил в Николаеве, что на Украине, потом на Тихоокеанский океан перебросили, во Владивосток. Может, видел на перроне, меня кореш провожал? Анатолич. Мы с ним во Владике служили. Он у меня командиром был. В Москве уже лет десять. Поднялся. Хм. Помню, предлагал мне тогда, после развала союза цветной метал с кораблей снимать, я дурак отказывался. А теперь видал, какой он важный. Не, я не жалею. Я офицер! Сейчас на пенсии в Питере живу. В районе Парнаса. Самая северная точка метро в мире. Да-а. А через полгода меня в Питер перевели. Правда, после 3-х лет пришлось уйти. Командир падлой оказался. Относился ко мне с недоверием. Отчитывал как мальчишку. А я офицер! Не, служба мне нравилась, я бы до сих пор служил, кабы не этот гаденыш.

Вадик резко замолчал, заглянул в пустой стакан и задумался.
Александр, сам был сыном военного и поездил по гарнизонам с родителями. Поэтому он хорошо знал военных и часто слышал их разговоры. Были там и что-то вроде его соседа. Подобных “военных”, он делил, по разговорам, на две категории. Одни весело, в хорошем подпитии, рассказывали о том, как напивались, как солдат дрессировали, как и главное сколько было украдено ими, и что за это им ничего не было. После чего умиротворено засыпали, с лицами младенцев, только что опившихся материнским молоком. Другие же, и попутчик подходил под этот тип, после здраво начатой истории в конце угасали. И финишировали заупокойной фразой типа “Не, армию лучше проходить заочно”.

Очнувшись, от плохих воспоминаний, Вадик продолжил:
- Конечно, всякое было и плохое, и хорошее. А ты не служил? Ах, да, ты же говорил. Не, тебе не понять. А почему не служил, если не секрет? С виду здоровый парень.
- Судимость у меня была. - Не глядя на Вадика и неожиданно для себя, признался Александр.
- О, как! - Оживился Вадик. - А за что?
Александр, внутренне рассердился на себя, за несдержанность, но обратного хода уже не было, тем более после такого заявления. Немного улыбнувшись, Александр произнес:
- За то, что хотел служить в армии.
- Как так?
Неподдельно заинтересовался Вадик.

Рассказ Александра

Это было в девяностых. Время великих перемен. Мы уже тогда жили в Хабаровске. Мой отец, подполковник погранвойск, дослуживал до пенсии, ему позволили остаться после тяжелого ранения полученного в Афганистане. Конечно, у сына военного было соответствующее воспитание. Распорядок, самбо, английский, который мне давался с огромным трудом, образ мыслей, отношение к жизни. В будущем я видел себя только солдатом империи. Но всё полетело к чёрту. Всё, во что верили, к чему стремились. Герои оказались фальшивыми. Понятия о чести пережитком. Я тогда сильно переживал развал родины. В августе 91-го у меня даже живот скрутило с подозрением на аппендицит. Обошлось. В коридоре больницы стоял совсем уж плохенький телевизор, возле которого постоянно толпились больные и медицинский персонал. Из него я узнал, что в стране был путч и что он провалился. Звук у телевизора постоянно барахлил, приходилось додумывать. И почему-то я решил тогда, что демократический путч провалился и что Ельцин, их атаман, арестован. Какого же было удивление, когда мужики в палате мне объяснили, что всё как раз наоборот и что коммунистам, наконец-то, пришла хана. По правде говоря, меня это никак не смутило. Я презирал обе стороны.

Когда-то, как всякий советский человек убеждал себя в том, что Белые в гражданскую войну воевали за привилегии, за имения, и уж в последнюю очередь за убеждения. Теперь же, я не был к ним так категоричен. Да, пусть за привилегии, но они хотя бы дрались. А, что сделали коммунисты, когда страна стала разваливаться? Ничего. 50 миллионов коммунистов растворились в одночасье. Да и некоторые лозунги демократов мне были по сердцу. Но новой власти я не мог простить того что, выливая из таза коммунистов, они выплеснули и родину.

В Югославии, одновременно с нами, те же процессы шли. Только в отличие от нас, они решили отстоять свою родину. И всё забурлило в моём маленьком мозгу. Конечно не у меня одного. У нас целый “клуб” образовался. Короче, через месяц мы решили отправиться на помощь братьям славянам. Восемь человек набралось. В назначенное время, на вокзале, появилось только четверо из нас. До Москвы добралось трое. Виталька, Серёга и Я.
 
По приезду в Москву первым делом отправились в посольство Югославии. Но, нас не то, что не приняли, с нами даже разговаривать никто не стал. И всё же, мы каждый день, с бараньим упорством, приходили и стояли возле посольства. Пытаясь что-то выстоять. Наверно потому, что других вариантов у нас не было. Только на третий день к нам вышел представитель посольства.
- Вам чего ребята?
Мы, мол, так и так хотим помочь.
- А сколько вам лет?
- А причем тут это? - Обиженно спросил я.
- Двадцать. Находчиво произнес Сергей.
Представитель не доверчиво покачал головой.
- В армии конечно ещё не служили?
- Да я по мишеням из пяти выстрелов 50 очков бью. - Снова вспылил я.
- Там не по мишеням стреляют. - Заметил представитель, добавив по-отечески. - Идите домой ребята.
Представитель посольства развернулся и пошёл к себе.
- Мы хотим поговорить с главным. - Крикнул Виталька, закрывающему за собой дверь в посольство, представителю и попытался войти вслед за ним. Но, подошедший охранник оттеснил его.

На восьмой день Виталька заболел, причем сильно, пришлось его в больничку устраивать. И стало нас с Серёгой двое. Жили на вокзале, в парке, у случайных знакомых. По-прежнему ходили к посольству. Дежурили там весь день, а вечерами у Витальки. Деньги у нас закончились быстро. Поэтому решили разделиться. Один у посольства высиживал, второй подрабатывал. Как говорится, чем придется. Через две недели Витальку забрала мать. Как она его разыскала, не пойму. Нас он, ей, конечно не выдал.

После отъезда Витальки всё у нас пошло не так. На вокзале к нам стали присматриваться менты. Однажды ночью подойдя к нам, уже устроившимся на ночлег, они предложили пройти в участок. Для выяснения наших личностей. Посадили в обезьянник. Кроме нас там сидело ещё двое. Какой-то совсем уж древний алкаш деревенского вида, а также, средних лет, худощавый, с тёмным лицом и бешеным взглядом тип. Весь его голый торс был в характерных наколках. Мы сели на противоположную лавку. Я в углу, Сергей рядом со мной. Этот тип пристально рассматривал меня. Затем он встал со своей скамьи и подошёл к нам.
- Подвинься. - Вызывающе сказал он Сергею. Якобы для того, чтобы сесть рядом со мной. Сергей посмотрел на него. Фыркнул, но подчинился. 
- Ещё. - Грубо добавил тип.
Сергей, неоднократный призер по рукопашному бою, не выдержал такого неуважения со стороны пусть и авторитетного в своей среде, но щегловатого типа, он резко поднялся, и с маху врезал авторитету кулаком в челюсть. Тип отлетел в сторону. Но быстро поднявшись, подскочил к Сергею. В руке у типа что-то сверкнуло. Но, не успев, ни чего сделать, он тут же отлетел снова от удара ноги Сергея. На этот раз щегол отлетел почти к противоположной лавке и издавая стон, забился под её защиту. Через 6 часом нас привели к начальнику отдела.
- Ну что парни влипли.
- А в чём проблема? - Дерзко спросил я.
- А в том, что за бродяжничество 15 суток дают, но это, что. Вы человека избили. А это дело уже уголовное. Тут тюрьмой пахнет.
Возникла пауза.
- Сколько? - Отвернув голову в сторону, спросил Сергей. Начальник оценивающе оглядел нас.
- По десятки с рыла и чтобы больше не смердели на моем участке.
Сошлись на семи тысячах. Как говорится, сколько было.

Но это были цветочки. Прошла между мной и Серёгой чёрная кошка. Стали с ним ссорится по пустякам. Он уже начал прощупывать почву, что пора бы прекратить ходить к посольству. Я стыдил его. Он нехотя соглашался со мной, но с каждым днем это было всё труднее сделать. К тому же он вдруг стал зарабатывать больше меня. Однажды даже упрекнул меня в этом, что я только демагогию развожу, а деньги по существу он приносит. Мне нечем было ему возразить.
 
Серёга, все чаще стал пропадать где-то. Последняя наша встреча с ним состоялась вечером в вокзальном буфете. Я его даже не узнал сперва. На нём была новая джинсовая куртка, шикарные часы и кроссовки, о которых мы, и мечтать не могли. Но главное лицо. Лицо у него было чужое. Когда мы с ним разговаривали, я всё пытался заглянуть ему в глаза, но он никак не давался. Всё время отводил взгляд. Я тогда спросил у него с подковыркой по поводу его фасона.
- Бандитствуешь?
- А хоть бы и так.
И только тогда я увидел его взгляд. Я остолбенел. Подобный взгляд я видел до этого один раз в жизни, у пьяного соседа, когда его в наручниках выводили из собственной квартиры, где, навзничь лежал мужчина в луже собственной крови. Возле головы несчастного располагалась окровавленная гантель.
Мы молча глядели друг на друга. Первым разорвал тишину Сергей.
- Саня, что ты хочешь? Ты всё ещё веришь, что поедешь в Югославию? Кому ты там нужен?
- Что значит кому? Мы же не на ПМЖ туда едим. Мы…
- Мы, мы. В Москве тоже есть чем заняться.
Тут он подошёл ко мне вплотную и уже полушепотом сказал.
- Есть люди, настоящие, отчаянные. Понимаешь? Так вот, нам с ними нужно быть.
 
Конечно, я догадался, о чём он толкует. Один раз я видел, как он выходил из серебристой восьмерки с тонированными стеклами. Тогда он отшутился, что это давний приятель. Мне тогда показалось это странным. Не было у него в Москве, никаких старых знакомых.
- А как же Сербия? Как же…
- Да что ты заладил со своей Сербией. Я тебе дело предлагаю. Реальное. Тут, надо жить. Тут тоже, наша помощь нужна.
- Сербия не моя. И если ты..
- Ну и хрен с тобой.
Он развернулся, сделал шаг. Затем остановился, засунул руку в куртку достал деньги и бросил на столик, где мы ужинали.
- Это за хавчик. Там, и на билет до Хабары хватит. Мой тебе совет, езжай домой.
И он ушёл. Не знаю, что тогда было больше во мне, обиды, злости или разочарования. Но больше меня пугало то, что если он прав. Прав в том, что я там не нужен. Что всё это зря.

Всю ночь я не спал, бродил по Москве. И под утро решил, если до конца недели ничего не получится, вернусь домой. Как мы ругали тогда тех, кто не приехал на вокзал. Какими последними словами их поносили. И вот, я - "герой" приеду домой, не соло нахлебавшись. Домой. Какое постыдное слово - домой.

Как всегда, в девять часов я стоял у посольства Югославии. Вдруг проходящий мимо меня хорошо одетый мужчина, поманил рукой. Я с интересом посмотрел на него. Он подошёл к воротам посольства, беспрепятственно вошёл туда. Обернулся и спросил.
- Идёшь или нет?
Я подбежал к воротам. Охранник не глядя, пропустил меня. Остановившись в холле. Незнакомец стал спрашивать меня, как зовут, сколько лет, чем увлекаюсь, кто родители, ещё что-то. А в конце произнес:
- Завтра приходи с двумя фотографиями.

На следующий день я снова был у посольства. Опять прошёл без проблем охрану. Зашёл в само посольство, где меня уже ждал вчерашний незнакомец. Странно, я даже не поинтересовался кто он? Взяв у меня фотокарточки он моментально исчез в глубине посольства, оставив мня в одиночестве на 20 мин. Вернувшись, он вручил  паспорт на имя какого-то Йовановича, но с моей физиономией, дал несколько денег и сообщил мне инструкцию, как и что нужно делать.

Уже через неделю я был в Белграде. После десятидневной подготовки, в какой-то войсковой части, меня козьими тропами везли к месту моей дислокации. По приезду,  поставили на довольствие, указали место отдыха, ну и, всучили потрепанный автомат. Так началась моя война.

В отряде нас было 28 человек. Больше всего было Сербов, хотя и было их меньше половины. Болгары, Греки, Белорусы, Румыны, короче каждой твари по пари. Был даже один Еврей, он в нашем отряде был нечто вроде командира. Почему нечто? Да потому, что порядки там царили полукриминальные. За три недели, что жарились на солнцепеке, мы постреляли всего пару раз, ночью. Да и то, с пьяна. Бывали и драками между нами. За три недели отряд недосчитался двоих. Иногда к нам приезжали журналисты. В основном с западных стран, в особенности дамы. Были они ещё те штучки. Всё просили нас рассказать о том, как и сколько мы убили людей. Просили позировать перед объективом с увешанным до зубов оружием. Бухали с нами. Вернее, мы их спаивали. Потом всем табором пользовали. Увидеть ночью в отряде поддатую девицу, на которой из одежды была военная куртка, было делом обыденным. Наутро она лежала в какой-нибудь канаве, сверкая голым задом. Парни записывали на её камеру, пока она была в отключке, всякие шалости. Я в таких играх не участвовал. Алкоголь принципиально не пил. Короче был я там что-то вроде белой вороны. Даже мысли были уйти от них. И ушёл бы. Было бы куда. Совсем было отчаялся. Как вдруг удача. К нам пришла группа из 4-х человек. Я тогда сразу смекнул - охотники. Когда обедали, я сидел вдалеке от остальных, ко мне подошёл один из них. Представился Мирко, бывший капитан Югославской армии.
- Ты, говорят Русский?
- Да.
- Сибиряк?
- Не совсем.
- Я слышал про ваших, они здорово дерутся.
Предложил мне закурить. Я ответил, что не курю. Когда он предложил мне перейти к ним в отряд, я прям, взвился возле него. Мирко, положив свою руку мне на плечо, осаждая мой пыл, улыбчиво произнес: 
- У нас настоящее дело, а здесь... - Мирко демонстративно повернул голову в сторону и мой взгляд устремился за ним. На ветвях большого куста, красовались женские трусы.
- Иди к тому здоровяку, что с ПК, а я с твоим командиром потолкую.
Тогда было всё просто. Войсковых частей как токовых не было. Вольные отряды. Захотел к одному примкнул, не понравилось, ушёл в другой. Махновщина, одним словом.

Свое первое, настоящее боевое крещение я получил через две недели. Но за эти две недели, я многое познал в военном деле, в отличие от предыдущего отряда. В этом отряде царило настоящее товарищество. Костяк нашей группы составляли Сербы. Я был единственный русский, но не единственный иностранец. Был у нас весельчак Чех. Здоровенный детина. При виде него испытываешь легкую робость и уважение. Настолько величаво и мощно он выглядел. Не удивительно, что абсолютно все смеялись над его шутками, хотя если сейчас вспомнить, что он рассказывал, то станет не понятно, от чего мы ржали тогда. Уснуть он мог только в обнимку с ПК. Был среди нас и Француз. Довольно странно было видеть Француза по эту сторону окопа. Так как все западные комбатанты были в числе хорватов. Но при первом же знакомстве с ним, всё становилось яснее дня. Ведь он был убежденным сторонником коммунизма, причем Троцкистского толка. Но я уважал его, и в целом относился снисходительно к его увлечению коммунизмом, потому что он меня натаскивал новыми, доселе неизвестным мне приемами борьбы, которые не раз выручали меня в боевых столкновениях. Мое спортивное самбо, конечно, давало ряд преимуществ по сравнению с человеком, не занимающимся физически, но когда дело доходило до реального боя, оно было малоэффективным, так как в бою нет правил. И наградой за победу тебе будет не медаль, а твоя собственная жизнь.

Однажды июльским вечером. Мы, вчетвером, выдвинулись к назначенному пункту. То, что у нас не диверсионное задание я понял, когда мы под утро пропустили две машины с Бошняками. Хотя место для атаки было идеальным. Но командир только записал что-то в блокнот, и мы двинулись дальше. Ближе к следующему вечеру мы вышли к небольшой деревушке, вернее к тому, что от неё осталось после погрома. Из 15 строений целыми казались только два дома. Осторожно зайдя в один из них. Я обратил внимание на разбросанные игрушки в одной из комнат, они лежали в маленьких, уже почерневших пятнах крови. Мне стало не хорошо. Я вышел во двор и прижался к стене. Глубоко хватая воздух, я почувствовал левой ступней что-то мягкое. Опустив голову вниз и сделав шага в сторону, обнаружил человеческую кисть. У неё был вид, словно её забыли, убегая из горящего дома, и вот, вот должны были за ней вернуться. Она лежала и тоскливо ждала своего хозяина. Послышалось характерное клацанье языком. Это был сигнал командира “Уходим”.

Проходя последний дом, примыкавший вплотную к лесу, вся наша группа замерла. Неожиданно мы увидели стоящих вдоль стены шестерых человек с оружием. Мы стояли буквально в пяти шагах от них и, несмотря на сумерки, я увидел в их глазах не меньшее удивление. Среди них я ещё разглядел щуплого человека, явно выделявшегося среди здоровенных бойцов своими жалкими габаритами. “Женщина” подумалось мне.

Сомнений не было перед нами стояли хорваты. Секундная пауза и мы вцепились друг в друга словно звери. В ход пошли автоматы как дубины, ножи, кулаки и даже зубы, у кого они ещё оставались. Через несколько минут всё было кончено.

В живых осталось только двое: я и она. Женщина лежала на земле лицом ко мне и смотрела на меня своими серыми испуганными глазками. Она была похоже на зверька. Мои зубы так плотно сжималась, что я не мог двигать челюстями, поэтому, я жестом руки показал, чтобы она встала. Вдобавок, не знаю почему, я пнул её по ноге. Она взвизгнула, схватилась за ногу и зло посмотрела на меня, но подчинилась, и хромая поднялась.

Тут, она стала, заикаясь лепетать на английском языке, иногда вставляя кривые русские слова, говоря, что она американка, что журналистка. Ещё что-то про конвенцию. И чем больше она лепетала, тем сильнее я испытывал чувство гадливости по отношению к ней. Прикрыв, своей ладонью, ей рот, я жестко вдавил журналистку в стену дома. Не чувствуя опасности от неё, я стал осматривать своих павших товарищей. Они были мертвы. В первый раз я ощутил чувство утраты близких мне людей, тоска подступила к груди. Слезы так и хотели выскочить из глаз, но я силился и не давал им этого сделать. Особую, почти нестерпимую боль я испытал, когда увидел Степу, Стефана, весельчака чеха. Он как исполин, лежал вытянувшись на земле, держа руки по швам. Из его сердца торчал нож. Я не выдержал и захныкал. Как мог, пытался восстановить в себе порядок, но всё было тщетно.

Вдруг, я вспомнил о моей пленнице. Резко обернулся в её сторону. Слезы моментально испарились. И видимо у меня был такой страшный взгляд, что при виде его она в ужасе присела. И даже вскрикнула, словно получила, ожег. Женщина начала шевелить губами, но звука из её рта не исходило, будто нашептывала молитву. Взяв блокнот командира группы, пленницу я двинулся в сторону дислокации своего отряда.

Ночью я заблудился. Моя пленница уже пришла в себя. И я стал замечать, что порой она смотрела на меня недоуменно, как бы вопрошая: “Милый, ты же не туда идешь”.
Но славу богу я вышел на наш Секрет. Там было двое бойцов, слегка поддатых. У них я выяснил, что взял немного левее, от своего лагеря. Пришлось заночевать у них. Немного пообщались с «ЦРУшницей», как выразился один из бойцов. Меня тоже насторожило то, что её ответы были словно заученные фразы. Завтра, я намеревался довести свою пленницу до своего лагеря. И там уже выяснить, что она за птица. Конечно, помянули погибших. Через час меня начало сваливать в сон. Возвращаясь из клозета в блиндаж, я вдруг присел в окопе на корточки и задремал. Спал я не больше 20 мин. Как вдруг резко подскочил и огляделся. Вокруг было тихо, но какое-то чувство тревоги охватило меня. Зайдя в блиндаж, я увидел мерзкую картину. Американка лежала на земле с разбитой губой и отбивалась ногами от одного из бойцов. Второй, сидящий за столом, встал и с разбегу пнул женщину в живот. Она свернулась калачиком и затихла. Тогда первый присел к ней и стал стаскивать с неё штаны. Она снова оживилась и согнутым пальцем ткнула обидчику в глаз. Он отскочил, схватил со стола нож и ринулся на неё. Мгновенно, я влетел вовнутрь помещения и просто сшиб нападавшего с одного маха. Он рухнул. Я развернулся ко второму, как тут же, тяжеленная туша повисла на мне. Мы оба упали и начали бороться на земле. Я почувствовал, что резко теряю силы. Спину охватил жар. Сознание стало меркнуть. Потом всё было, как во сне: лицо белокурой женщины кричащей мне что-то, звездное ночное небо.

Когда я пришел в себя, то увидел белый как снег потолок. Оглядевшись, понял, что нахожусь в больнице. В конечном итоге мне стало известно, что нахожусь в больнице города Сплит. И меня зовут Хенк Томсон. Оказывается, я американец и являюсь добровольцем хорватской армии. Всё это я узнал от медсестры. Сообразив, я поддержал легенду. Белокурая женщина, оказалась никакой не журналисткой а, как и предполагал боец из Секрета, агент ЦРУ. Звали её Линда. Это она меня привезла сюда. И выходило так, что это не я её, а она меня полонила. Я понял, почему она ухмылялась тогда в лесу, когда я блуждал, не зная куда идти. Она прекрасно ориентировалась на местности. Лежа на больничной койке, я постоянно рассуждал, задавая себе вопросы: “Какого черта она притащила меня сюда? Ведь я никакой информацией не обладаю. Может, ей важно было то, что я Русский. Но, зачем тогда выдала меня за Американца? В благодарность за спасение? И, где она?“ Я не мог ответить себе на эти вопросы. Но я знал одно - надо уходить. И чем скорее, тем лучше. Лежа в VIP палате, и чувствуя постоянную заботу к себе, я быстро шёл на поправку.

И надо же было, такому случится, как только я решил навострить лыжи, ко мне в палату ворвались пятеро вооруженных людей. Они стащили меня с кровати на пол и стали бить. Затем вывели из больницы, расталкивая зевак, и запихали в фургон. Так я снова оказался в Боснии.

Только теперь я стал настоящим военнопленным. В лагере, нас, бедолаг, было 68 человек. Притом действительно участвующих в войне, было менее четверти. Остальные были людьми случайными. Видимо они не подпадали под новую идеологию молодого Хорватского государства. Кроме Сербов были там и Цыгане, и Албанцы и даже пара Бошняков. Странно, но с Бошняками у нас не было конфликтов. Они даже беспрепятственно отправляли свои религиозные надобности. Видимо общая беда отодвигает взаимные обиды на второй план. Хотя мы и сторонились их. За три месяца пребывания в лагере я потерял божеский вид. Кормили нас раз в день. Воды давали сколь угодно, но вся она была тухлая. Я настолько отощал что, как-то поправляя столб нашего забора, весившего не более 12 кг, я с трудом поднимал его двумя руками. А ведь было время, когда я одной рукой играючи крутил пудовую гирю. Всё время мы проводили в лагере. Ничего не делая. Утром и вечером перекличка. Иногда приезжали богатые купцы и брали несколько человек для своих нужд. Бывало, что когда наши надзиратели напивались, то вызывали кого-то из нас к себе и мордовали. Так они расслаблялись. Одного отделали так, что после, он уже ходить не мог. Средь нас постоянно витали разговоры о побеге, но никто не делал даже попыток.

Однажды к нам приехала группа западных журналистов. Нам, перед их появлением, приказали выкрасить заборы и бараки. Дали нам краску. Ну, мы ради хохмы выкрасили барак в цвета национального флага Хорватии. Журналисты, конечно, не стали это фотографировать. Они вообще вели себя странно, складывалось впечатление, что они приехали не для правды, а для чего-то другого. Когда тюремщики, обозленные нашей выходкой, стали избивать нас, журналисты отворачивались и спокойно разговаривали между собой, как будто ничего особенного не происходило за их спинами. Затем нас четверых красивших повели за соседний холм. За ним был овраг, углубленный рукотворно. Когда нас ткнули туда, я вдруг осознал, что это наш конец. Странно, но страха я не испытывал. Хорваты сняли с плеч автоматы и направили на нас, как из-за холма появился посыльный и стал кричать надзирателям. Те, указывая на меня автоматом, приказали подняться к ним, дабы вернуться к журналистам.

Оказывается, кто-то вдруг вспомнил, что я Русский. И меня обязательно нужно было показать журналистам. Передо мной поставили камеру, и журналистка задала несколько дежурных вопросов. Пару раз она меня поправляла, говоря, что именно я должен отвечать. После съёмок они отошли. А стоящий, всё это время в тени, человек, в чёрных очках, подошёл ко мне и сухо сказал, что в скором времени меня обменяют на Французского пилота. И что скоро я поеду домой. Домой. Какое тёплое и живое слово – домой.

Через три дня в очередной раз приехал купец. Ему нужно было вскопать огород и вырыть погреб возле его нового дома. Отобрал пять человек. Трех сербов, цыгана и меня.

Уже на ферме, трое из нас, видимо давно сговорившихся, напали на охранников и убили их. Когда с охранниками было покончено, мы зашли в дом. Хозяин сидел, молча, не показывая ни малейшего страха перед нами. От того как он себя поведет и что при этом будет говорить зависела его жизнь, но он словно не цеплялся за неё. Он держался стойко, и местами дерзко вызывая у меня восхищение. Он знал, что охранники мертвы, и что с ним церемонится, никто не будет, но всё же вёл он себя достойно. За что, был бит одним из бывших пленников. Когда, к лежащему на полу и отплевывающему сгустки крови фермеру, стал приближаться второй пленник, передергивая затвор автомата, я встал между ним и его жертвой. Я тогда сказал своё слово в его защиту, и платой мне за это стала оплеуха и приказ связать и бросить в недостроенный погреб.

Разделились на три части. Сербы с автоматами пошли в одну сторону. Я и цыган в другие. Цыган, тогда, давал понять, что теперь каждый сам за себя и ни я, ни сербы ему не нужны. Мне почему-то показалось, что он местный или знает какую-то тайну. И этой тайной он решил ни с кем не делиться. Сербы же, после случая с фермером, не стали со мной якшаться. По правде, я и сам не желал с ними идти, по тому же случаю. 

Не успел я отойти от фермы и 200 метров, как правое колено вдруг вознамерилось изменить своему хозяину. Нога будто одеревенела и не сгибалась вовсе. Сказалась спортивная травма. Кое-как я доковылял до сарая и забился в самый укромный угол. В первый раз я испытал чувство безысходности. Впервые от меня ничего не зависело. Мне оставалось только ждать. Ждать, как судьба распорядится мной.

Приехавшие на ферму надзиратели пришли в ярость. Они тут же бросились в погоню. Часть из них осталась, чтобы забрать своих мертвых. Из сарая я нервно наблюдал за происходящим. Неожиданно в сарай зашёл отвязанный хозяин. Почуяв чужака, взял серп и подошел к тому месту, где я хоронился. Увидев меня, скверно засыпанного соломой, долго смотрел на меня. Моё сердце колотилось так, что мне казалось, что не только я, но и он слышит его. Не издав ни единого звука, фермер, отложив серп, вышел и закрыл за собой сарай. Я тогда подумал, что сейчас он придет с надзирателями. Но они не приходили. А через пару часов надзиратели уехали.
Вечером ко мне снова пришёл хозяин.

Уже через час я сидел у него в доме за столом и жадно уничтожал хлеб с молоком и мёдом. Ничего вкуснее я не ел в жизни. По утру он снабдил меня деньгами, одеждой и инструкциями. Объяснил к кому я могу обратиться в Сплите, что бы меня смогли переправить в Словению, а уже оттуда в Россию.

Я всё сделал, как он меня научил и уже через пять дней я был в Москве. И даже когда меня задержали бдительные пограничники, с моим фальшивым паспортом, я нисколько не переживал. Ведь я был дома.

Далее был суд. Сначала хотели меня судить за наемничество. Но эту тему быстро замяли. И всё же дали 2 года колонии поселения, за незаконное пересечение границ. Через 6 месяцев, половину из которых я провел в лазарете, я вышел на свободу. Помогло ходатайство отца.

Уже в Хабаровске, когда мне стукнуло 18 лет, мне пришла повестка из военкомата. Пройдя медосмотр, и стоя голым перед комиссией, толстый, и усатый на пол-лица военком, долго изучавший моё дело, вдруг сцедил:
- Свободен.
После чего швырнул дело секретарю. Я спросил, в какие войска меня направят. Военком брезгливо взглянул на меня.
- Ну, если только в штрафбат.
- Не понял? - Удивился я.
- Нам урки не нужны. У нас армия, а не малина.
Стиснув кулаки, я приблизился к нему. Он встал и набычился на меня. Не смотря на его вес, я бы с легкостью расправился с этим заплывшим усачом. Но сидящие в комиссии офицеры и женщины подбежали ко мне и вытолкали из кабинета. Военком ещё долго что-то кричал мне в след. Но я его не слышал. Я шёл по коридору, и вспоминал войну.

А через месяц я вновь получил повестку из военкомата. По прибытию обратился к дежурному. Он указал на первое окно. Там, молча проверив мой паспорт, вручили мне военный билет.
- Что это? - Спросил я.
- Читай. Там всё написано. - Послышался голос из окна, после чего окошко наглухо закрылось и зашторилось.

Я впился глазами в красную книжицу “ограничено годный, не служил, должность - писарь делопроизводства, рост, размер обуви и головы”. А на последней странице был вкладыш. В котором значилось, что на случай чрезвычайных ситуаций, я в течении двух часов обязан явится по месту своей последней учебы. Так и закончилась моя история с армией.

Конец рассказа Александра.

Вадик задумчиво смотрел в окно, хотя за окном была ночь. В нём уже не было той спесивости и надменности, что была при встрече. Александру, он показался даже жалким и потрёпанным. Алкоголь, похоже, окончательно выветрился из него. И его очертания приняли естественный вид. 
- Однако, пора спать. - Натужно произнес Вадим. Он, молча, расстелил постель и почти сразу уснул. Александр же ещё долго лежал, с открытыми глазами, размышляя о разных вещах “Странное существо человек, ведь я никому не рассказывал о тех далеких событиях. Ни родителям, ни друзьям. А вот сейчас, выложил всё незнакомому мне человеку”. Перед тем как отойти ко сну Александр почему-то вспоминал детство. Утром, проснувшись и выпив чаю, Александр всматривался в происходящее за окном. Вадим читал журнал, нацепив очки с толстой линзой. Эти очки и спортивный костюм Вадима напоминали Александру тихого пенсионера, играющего в домино во дворе дома.

По приезду на Московский вокзал Петербурга, попутчики прямиком отправились в метро. Подойдя к станции, пожали друг другу руки и пожелав, дежурно, удачи, окунулись в водоворот подземки. И каждый, из них, сел на свой поезд.