Гарнизонная жизнь городка

 С прибытием и расположением  в местечке солдат, жизнь здесь  стала более налаженной. Мужское население сразу увеличилось на два десятка молодых, застоявшихся и желающих развлечения парней - потенциальных женихов, и поэтому женщины и девушки как-то воспрянули духом, начали прихорашиваться и выходить по вечерам гулять на улицу или просто посидеть на лавочках у своих дворов. У дома, где жили Жигуновы и сестры Шершовы, был палисадник с цветами, росла березка, посаженная недавно Женькой и был вкопан на одном столбике столик и небольшая скамеечка возле него.  Эта уютная беседка в палисаднике с цветами выходила прямо на центральную площадь Алунты. Слева на пригорке в пышной зелени старых кленов располагался  костел, с выложенной из камня оградой. Далеко за костелом находилось одноэтажное здание школы. Это была уже окраина Алунты. А за школой, еще дальше, если идти по тропинке, находилась парная баня, где купались по очереди все, кто любил побаловаться парком и был здоров сердцем. Слабые просто не выдерживали его обжигающее  под ударами березового веника действие.
Рядом с Жигуновыми жил Сучалкин с женой Марите. Работал он инструктором комсомола. Одна нога у него была негнущаяся, прямая как костыль, и он ходил, выбрасывая ее при шаге вперед и подпрыгивая. Иногда он напивался и шумно до неприличия скандалил со своей Марите – учительницей гимназии. Во время войны Сучалкин был танкистом, получил ранение в ногу. Потом его направили сюда в Алунту.  Здесь он познакомился с Марите, женился на ней и остался жить в Литве. Напиваясь пьяным, он ревновал ее ко всем парням города, кричал и грозился убить, если поймает ее болтающей с кем-нибудь из солдат.
За Сучалкиным жил Васька Ломок (Иванов) и семейство Тишкиных, состоящее из шести человек: матушки, двух дочерей: Маши и Груни, и трех братьев-подростков: Ваньки, Гришки и Павлика. Их дом стоял на углу улиц на Утену и Конюхи, напротив алунтского ресторана. А за рестораном, в главном и длинном каменном здании со двора находилась казарма солдат алунтского гарнизона.
Здесь же, в доме напротив ресторана, жил и Сашка Аникин, двадцатилетний весельчак и бесшабашный парень, который вдруг попал в Алунту, встретил сорокалетнюю, да еще с кривыми как колеса ногами женщину Анну с тремя детьми, сделал ей еще четвертого и остался жить с ней в Алунте. Работал он на молокозаводе и на  все насмешки: зачем он молодой  парень женился на такой старой и кривоногой женщине с детьми, отвечал браво и весело: «Она для меня лучшая из женщин. Хоть крива ногами, но хороша и непревзойденна в любви!». У них родился маленький, тоже кривоногонький  потешный мальчуган, которого Сашка научил, шутки ради, ругаться по-взрослому. Его назвали Витей, но братья, ровесники Женьки Жигунова: Колька и Арсенька, звали его «Хомич».
Как-то по репродуктору он услышал репортаж футбольного матча из Москвы, в котором очень часто звучала фамилия динамовского вратаря Хомича. После этого неудержимый Витек бегал по комнатам с мячом, падал на пол, нечаянно зацепившись за угол кривыми ногами и вопил: Хомич, Хомич, Хомич… Так и прозвали его, еще почти не осознающего того, что он говорит Хомичем. А он бегал, падал и матерился заядло и комично,  как малюсенький взрослый  кривоногий гномик. Братья покатывались со смеху от его витиеватых  трехэтажных матовых выражений, а Витек-Хомич был доволен тем впечатлением, которое он производил на окружающих людей.
В этом же доме, но в его западном крыле со двора, жили Нарушис с женой Владкой – любительницей крепких мужских объятий. Нарушис сам не мог дать ей того, что  хотела эта ненасытная женщина, и поэтому напивался до бессознательного состояния, пока Владка развлекалась ночью с молодыми солдатами. У них были две дочери: Ванда шестнадцати лет и Валька восьми лет. Валька была вечной спутницей Женьки и Ефима, когда они бегали, играя, где-нибудь за Алунтой возле горохового поля: на косогоре у сосен или у речки.
Дальше по дороге на Конюхи находилось здание гимназии со спортивными сооружениями, а напротив него, на этой же улице жил единственно действующий в Алунте пожарник Балдаускас, у которого была большая старая  лохматая немецкая овчарка и медная пожарная каска, блестевшая как его собственная лысина. За домом Балдаускаса жила Набагене, снабжавшая за деньги  и в долг молодых людей, и отдыхающих защитников самогоном. По главной дороге на Утену, за рестораном была аптека, где жил аптекарь и любитель музыки Герайтис, игравший вальсы Штрауса на аккордеоне, да еще по нотам.
За домом Герайтиса располагался Сельсовет, алунтский клуб с библиотекой и стадион, а за стадионом усадьба Кяушиса с большим яблоневым садом, куда Женька с мальчишками летом бегали красть большие как кулак, белые сочные яблоки «Белый налив».
В северо-восточной части центральной площади Алунты стояла почта, а начальником почты была Амилька, невысокая 38-39 летняя одинокая и неудовлетворенная в любви женщина. На втором этаже здания, у почты жил начальник МГБ Вагонис, который похаживал к Амильке, а напротив почты стоял дом Яньки Новицкой, и по дороге на Маляты жил коваль с красавицей дочкой Валькой: там стояла его кузня, единственное ремонтно-техническое предприятие Алунты, где ремонтировалась вся несложная сельскохозяйственная техника: плуги, бороны, косы, грабли, сенокосилки…
И, наконец, после долгого спуска по улице на восток, метрах в ста от Алунты, находился молокозавод и жил гармонист, и сапожник в одном лице Пашкевич - любитель обильных возлияний крепких алкогольных напитков. В таком виде и состоянии жизни находилась Алунта летом сорок восьмого - третьего послевоенного года.
Ее жителям что-то нравилось, а что-то не нравилось друг в друге. Например, Вальке, дочке Нарушиса, нравился Женька, а Женьке нравилась краснощекая Райка. Ванде нравился Петька, а Петьке нравились все алунтские гимназистки. Владке нравились солдаты и не нравился пьяный Нарушис, а Нарушису нравилось, что его поят солдаты, но не нравилось то, что они делали потом с Владкой. Виктору нравилась Янька и еще, как играет по нотам вальсы Штрауса на аккордеоне Герайтис, а Герайтису не нравилось, что Виктор играет без нот и пьет с сапожником Пашкевичем в клубе. Вальке Ковалевской  не нравились местные парни, а нравились офицеры из Вильнюса и Утян. Вагонису нравилось иногда ходить и выпивать к Амильке, и не нравилось гоняться по ночным дорогам за бандой Лютаса. Валентину тоже это не нравилось, но ему нравилась его молодая и красивая жена Капитолина. А Аньке Шершовой нравилось играть на гитаре и петь в беседке «на всю Алунту», соблазняя этим молодых солдат гарнизона. И на эти концерты Аньки повадились ходить и Колька  Блохин, и Гордейчик, и сержант Бражников. Так и жила Алунта от весны до весны, и от события к событию.
Уже окончилась учеба в школе. А в гимназии давно закончились экзамены. И посреди площади защитники с гимназистами оборудовали волейбольную площадку: вкопали столбы и натянули сетку. И в пятницу устроили соревнования между тремя командами: солдатами, гимназистами и командой защитников, которую возглавлял высокий ростом Петька. И команда защитников легко расправилась со своими соперниками. Защитники  ликовали…
А в субботу, рано утром, многие женщины Алунты вместе с детьми решили отправиться в Тумасов лес по ягоды – собирать чернику и голубику, а может быть насобирать и грибов. В их компанию втесались и Женька с Райкой.
Тумасов лес – это старый лес. Когда Женька с женщинами вошли в него, то очутились в темном, лишенном света и звуков пространстве. Над голыми желто-оранжевыми стволами огромных стройных сосен, где-то высоко-высоко шумели тихо, как море от ветра, кроны вековых деревьев. Под ногами пружинил, как сетка, валежник – настил из опавших за многие годы иголок с ветвей деревьев. Травы под ногами не было. Она не могла расти там, куда ни разу не заглядывало солнце. Хруст старых веток и голос аукающих  женщин отдавались эхом, как в высоком беспредельном здании. Там, где были прогалины в  листве деревьев и проникали на землю лучи солнца, росли зелеными кустиками под листьями ягоды черники и голубики. Люди сразу затерялись в этом затененном глухом лесу. Синеватая дымка его глубины поглотила их всех без всяких признаков движения. Женьке с Райкой стало страшновато, они стояли, прижавшись друг к другу. Где-то в вышине вдруг гулко разнеслась дробь от ударов клюва дятла: «Тыр-р-р-р-р!». Женька вздрогнул и ему тут вспомнились прочитанные сказки о бабе Яге, леших, о сером волке. Ему подумалось, что все это ему покажется сейчас здесь, наяву: уродливая избушка на курьих ножка, сгорбленная худая баба Яга с одним зубом, крючковатым носом и деревянной лопатой, чтоб посадить его в печь, страшные лешие за каждым пнем, обросшим мохом и серый волк, который сидит в глуши и ждет, как бы поскорей схватить добычу и проглотить. Но потом мало-помалу Женька освоился в этой синеватой темноте, страх прошел и он начал смотреть себе под ноги, и искать в освещенных  низинах зелени заросли с голубыми ягодками. «Ау-ау!» - слышалось  вдали и в глубине леса. Это  перекликались между собой, чтобы не заблудиться в лесу, собирающие ягоды женщины. Райка крикнула ему:
- Ты не уходи далеко, будем все время рядом друг с другом… А то страшновато, вдруг еще заблудимся.
Женька согласился и полез в заросли искать спелые матово-синие ягодки голубики. Под стволами у деревьев ему попадались и грибы-боровики с маслянистыми тугими шляпками, и  толстыми как пестик ножками. Они стояли и зазывно улыбались как маленькие лесные гномики. И Женьку охватила страсть и радость добытчика. Он забыл и про Райку, и про бабу Ягу со всеми ее лешими и кикиморами, и кидался то в одну, то в другую сторону, готовый захватить и собрать все, что можно унести в его плетеных из бересты корзинках. Иногда он лишь поднимался и смотрел туда, где собирала ягоды Райка, видел ее спину и вновь увлекался поиском и сбором ягод. Уже не стали слышаться и звуки перекликающихся женщин, и лишь тишина и затененная синева леса простиралась вокруг и рядом. Женька испугался, что может заблудиться, но увидел просвет в кронах и протоптанную чуть заметную стежку.  И вдруг услышал чьи-то шаги и негромкие голоса. Подползла Райка, схватила его и нагнула.
- Ой, Женька, тише  - это идут бандюги, - зашептала она ему, придавливая его к земле. Они укрылись  в зарослях папоротника и замерли не живые - ни мертвые… Рядом по тропке прошли, разговаривая по-литовски, вооруженные автоматами и винтовками люди. Они прошли и не заметили их, а через минуту уже скрылись, как растворились в пугающей тишине леса. Женька и Райка, дрожащие от страха и холода, схватили корзинки с грибами и ягодами, кинулись по тропинке в обратную от людей сторону. Они бежали до тех пор, пока не достигли опушки леса и не уткнулись в дорогу, идущую на Алунту.  Скрывшись в кустах у дороги, они решили подождать других сборщиц ягод. К двум часам дня все уже собрались на дороге, и двинулись уставшие, довольные и веселые от пережитых ощущений по пути домой в Алунту.
А в Алунте в этот день произошло ЧП.  Из подразделения солдат алунтского гарнизона дезертировал ефрейтор Гордейчик, прихватив с собой оружие САВТе (автоматическую винтовку Симонова) с боеприпасами. Как говорили его  сослуживцы, еще накануне вечером он ходил, шутил  и пел песенки, в общем был в хорошем настроении. Видно по всему, что он готовил этот побег еще давно и вчера вечером уже окончательно решился его осуществить.  В конце ночи заступил в наряд часовым у здания казармы, рано утром оставил пост и ушел на восток в ту сторону, где была его родная Белоруссия. Ушел в четыре утра, а в шесть часов его уход уже обнаружили. Подняли на ноги весь гарнизон и послали поисковые группы из шести-семи человек каждая со специально обученными собаками овчарками, которые могли по запаху обнаружить след беглеца и догнать его.
Друг Гордейчика, собаковод, младший сержант Бражников, отпустив поводок собаки, бежал за Рексом  и думал: «Что же это ты наделал, Василий, ведь осталось служить всего каких-нибудь три-четыре месяца. Но видно нервы не выдержали или что-то дома случилось». Он вспомнил, что недавно Гордейчик получил письмо с родины, но что в том письме было написано никто не знал. Вдали показался хутор, справа - болотистый луг с копнами накошенного сена. Рекс с визгом дернул поводок и потащил Бражникова по тропинке к хутору. Бражников крикнул солдатам и те с оружием на изготове окружили дом. Нужно было ему с собакой идти проверять дом. Отцепив поводок, Бражников пустил Рекса вперед и сам кинулся за ним, за сержантом последовал еще один солдат. Когда заскочили в дом, то в  комнате обнаружили только одну перепуганную старуху. Бражников начал расспрашивать ее по-русски, но она только мотала головой и твердила по-литовски:
- Ня жиноу (не знаю), ниека ня жиноу.
Вдруг Рекс начал рваться в сарай и на горище. Сержант, сдерживая собаку, осторожно открыл дверь и зашел в сарай, в сарае никого не было, но вверх на горище была поставлена лестница. Собака, рыча, кинулась к ней. Бражников, сняв с головы пилотку, накинул ее на ствол автомата и полез вверх по лестнице, Рекс рвался за ним. Он поднял пилотку над краем лестницы. Над горищем стояла тишина… он отвел затвор автомата и высунувшись за край горища дал очередь в эту пустую тишину горища. Больше увидеть он ничего не успел. Он лишь почувствовал как на него налетел сноп огня. Не надо было Бражникову лезть на горище, Гордейчика там не было. Надо было послать вперед собаку, но сержант пожалел своего любимца.
А Гордейчик в это время лежал в одном из стогов сена на болоте и не знал, что в эти минуты уже не стало его друга Коли Бражникова, что своим бегством из части он не только испортил жизнь себе, своим родным, но и подставил под пули своего лучшего друга.…
Бой был коротким. Бандиты, выстрелив по Бражникову и бросив гранату за дверь сарая, стали выскакивать  с горища на улицу, но все двери были уже под прицелом и они падали один за другим, так и не успев дать очередь по залегшим солдатам. Их было четверо. Это была та группа, которая прошла мимо Женьки и Райки несколько минут назад по лесной тропинке. Выйдя к усадьбе, они увидели солдат, которые, охватывая хутор, быстро приближались к нему. Им ничего не оставалось, как поспешно спрятаться вверху дома на горище. В этом бою погиб и верный пес Бражникова Рекс. Видя, что упал хозяин, Рекс выскочил по лестнице на горище и вцепился в горло одному из бандитов мертвой хваткой, после чего бандиты тут же пристрелили его…
К вечеру тела Бражникова, его пса и четырех бандитов привезли в Алунту. Все жители небольшого городка были в шоке от такой развязки.
 Гордейчик, который дезертировал из алунтского гарнизона не ушел в Белоруссию. Он все время крутился возле Алунты,  ночевал в копнах сена и был всегда начеку. Он знал, что идти туда, в Белоруссию, было нельзя - там его уже ждали, и он бы сразу же попал в лапы НКВД. Поэтому решил переждать. На тихаря  приходя к кому-то из крестьян, он брал табак, еду и уходил восвояси. С оружием в руках и не заметный, он был для крестьян еще страшнее, чем бандиты или алунтские чекисты. Днем, сидя где-нибудь в кустарнике или замаскировавшись в стожке сена, он видел, как мимо проходили солдаты – его бывшие сослуживцы, которые до сих пор продолжали искать его среди пашен и лесов. Один раз его чуть не проткнули железным стержнем, когда проверяли, тыкая шкворнем в одну из копен, в которой находился Гордейчик. И он лежал, не шевелясь, затаив дыхание. Конечно же он мог бы уложить их тут же, на месте,  пятью выстрелами из САВеТе (автоматической винтовки Симонова). Но ему было жалко стрелять  в пацанов, своих друзей, каждого из которых ждала мать, невеста, жена.
Проснувшись в копне сена рано утром, Гордейчик сквозь утренний туман, который оседал в низинах речных пойм, увидел, что кто-то двигался в его сторону. Шедший навстречу, был или ранен, или настолько обессилен, что еле-еле плелся, все время спотыкаясь и падая. Оттянув затвор винтовки, Гордейчик стал ждать приближающегося к его копне человека. Бесстрашный и опытный в бою, он не боялся  встречи даже с бандитами и они, заметив порою, его тоже не трогали. Они знали, что он дезертировал из войск с оружием, а раньше был хорошим бойцом и снайпером.
Тяжело идущее существо оказавшееся человеком, пробежавшим без отдыха, наверно,  верст двадцать, подошло к копне и упало без сил на сено. Гордейчик, подумав: «Может он полежит и дальше пойдет»,  стал ждать. Отдохнув немного, человек сел. Гордейчик, сквозь просветы в сене, присмотрелся к нему.  Это был мужчина в гимнастерке. Лицо какое-то знакомое. Потом, рассмотрев его повнимательнее, он узнал его – это был защитник из алунтского взвода. «Норейка, кажется», - подумал он. Они ведь часто ходили на операции с защитниками. Делать было нечего, надо было разоблачать свое место ночлега.  «Иначе он скоро сам  полезет вглубь сена, ко мне в гости», - сообразил Гордейчик. Сбросив с себя охапки травы, он вскочил и направил винтовку на нежданного гостя:
- А ну, вставай и руки вверх!
Норейка остолбенел от неожиданности. Но потом, придя в себя и узнав Гордейчика, произнес, вставая с поднятыми руками:
- Гордейчик, это ты!
- Да, это я, - ответил Гордейчик, - а ты-то как здесь очутился, пан или товарищ Норейка. За мной шпионишь?
У Норейки в кармане была  оставшаяся  вторая граната, но опустить руки было нельзя и он начал врать, чтобы выиграть время и жизнь:
- На Алунту напали бандиты, они разбили наш взвод, а я вот убежал и остался живым.
- Не может быть! Как они могли осмелиться напасть на хорошо охраняемый гарнизон Алунты с полусотней вооруженных бойцов.
- А вот так и осмелились. Их тоже было немало. К тому же они напали ночью неожиданно…
- Ладно, напали так напали. Солдаты не слабые, как-нибудь отобьются, да еще и бандитам всыплют под зад… А у тебя там табачок, брат, не найдется? – опустил винтовку Гордейчик.
 - Закурить что-то хочется, – обратился  он к Норейке.
- Есть, конечно, есть, - полез тот в карман за гранатой. Он выхватил ее и, теперь уже вытащив кольцо из запала, бросил ее в Гордейчика.
Тот успел среагировать: чуть вскинув ствол винтовки, он выстрелил в Норейку и прыгнул плашмя за стог наземь и, падая, ощутил удар и горячее пламя взрыва…
Когда он очнулся, то почувствовал боль в боку и застонал. Зная, что раненный уже не выживет здесь в полях и лесах, он пополз к дороге, к людям сдаваться. Он не видел, что сталось с Норейкой: на месте взрыва была куча земли и дерна. «Среди  этой кучи, - подумал он, - наверно был и Норейка».
Вскоре его нашли солдаты, лежащим с оружием в руках и без памяти прямо на середине дороги…
 Когда его поднимали, он простонал:
- Сдаюсь добровольно и с оружием… прошу учесть…
Его привезли в Алунту, в закрытой брезентом военной машине, сделали перевязку. К машине никого не подпускали. Гордейчик попросился поговорить с кем-нибудь из защитников. Валентин был рядом с машиной, поэтому позвали его. Валентин залез в кузов. Там сидели два автоматчика и лежал на носилках неуловимый Гордейчик.
- Ну, привет, друг, как ты себя чувствуешь? Сколько ты всем нам нервов потрепал… - заговорил с ним Валентин.
-  Ну  что ж, я горжусь, что стал достойным противников в нашем военном состязании.
- А Николай Бражников, твой друг, тогда погиб: они искали тебя и на чердаке на бандитов напоролись…
- Да ты что! – вскрикнул Гордейчик. - Эх,  Колька, Колька, - опустил он голову и замолчал.
- Что ты мне хотел сказать? – напомнил  ему Валентин.
- Слушай, Володя, я там в поле встретился с вашим защитником Норейкой. Видишь, что из этого получилось? Наверно, он искал банду, но наткнулся на меня. Он сказал мне, что на Алунту напала банда и разгромила  ваш  взвод, а он успел выскользнуть.
- И где же он  сейчас, - заинтересовался Валентин.
- Погиб от собственной гранаты, - кивнул Гордейчик. - Он бросил в меня гранату, а я в него выстрелил… Потом, когда я очнулся, там была воронка, и рядом я увидел его мертвое тело.
- Ну ты, брат, молодец, сделал доброе дело для нас, - обрадовался Валентин. - Норейка служил и шпионил, и все сведения о нас передавал  в банду. Прошлой ночью он сбежал как раз тогда, когда мы его  хотели арестовать, а ты вот помог нам.  Поставил точку в этом  деле. Ну что ж, это тебе зачтется, я сообщу начальству. Прощай, - сказал Валентин.


Рецензии