Восемь лет назад. Глава 18

Подземелье было озарено факелами, что на влажных каменных стенах. Старинное вместилище спёртого, густого воздуха, мутных и зловещих огней и холодящего сердце духа. Посередине – шахта, откуда поднималось зловоние. На край этой мрачной ямы Кристиан сейчас положил хрустальные розы – подношения усопшим, что навсегда упокоены здесь.

Даниэль оцепенел, бледнея:
 
- Запах мёртвым… Кристиан…

Де Снор поднял на него чёрные глаза. Он поправил рукой, что двигалась как призрачная лунь, свой цилиндр. Он самозабвенно приблизился к Даниэлю. В его взгляде Кристиан прочёл, что он всё понимает без его слов. Живописец говорил низким и бархатистым своим голосом:

- Мой приют пропитан гнилью. Но я не чувствую, как пахнет гибель. Я ощущаю лишь сладость букетов, что очень долго стоят в вазах. Ароматы моих цветов зла.
Даниэль осознавал, что перед ним сейчас стоит он – убийца сотен. Мой герой не двигался. Он не ощутил того, как по его щеке скатилась обжигающая слеза. Кристиан молвил, порой страшно и слабо, неизвестно чему улыбаясь:

- Ты иногда приходил на ту набережную, где я жил раньше. Смотрел в окна той квартиры, глядел в  волны Леты. И вода тогда тебе представлялась чёрной, какой бы она не являлась для всех других глаз. Я тоже порой там был, на набережной. Как и ты, я жаждал, чтоб мы встретились. Я помню всё. Наш первый день знакомства, когда мы пили вино за то, что мы оказались в Мидиане. Мы пили за волю судьбы. Верно?.. Мы были счастливы, как дети.

Мой герой не отвечал ничего. Кристиан повёл его куда-то. Итак, лестница наверх. Первый этаж его башни. Снова ступени. Расстояние их показалось Даниэлю возмутительно неравномерным. Гостиная. Напольные часы в стилистике ампира. Или барокко? Или?.. Стрелки на них недвижны. Беспорядок. Велюр софы. Немного потёртый. Пепельница, что переполнена. Бокал с красным вином, который наполнен на одну четвёртую… Или на одну пятую? Всё мешается. Всё нереально. Этого не может быть. Кристиан не может. Это всё шутка. Везде пахнет неистребимо и устойчиво ей – смертью. Даниэлю сложно дышать. Его грудь сжимает. Он хочет вырвать с корнями ощущение того, что он знает о Кристиане правду.

Де Снор прикурил. Его губы зашевелились:

- Всё это тебя ранит. Я на грани катастрофы. Я прошу у тебя помощи. Только ты можешь меня понять. У меня больше нет никого, а у тебя такое красивое сердце, что я смею просить его милости. Я помню, как десятилетие тому назад пришёл к тебе, чтобы выполнить веление Эсфирь - отдать тебе её перстень. И в тот же вечер я умолял тебя, страшно безмолвного и ледяного, чтоб ты прекратил моё страдание. Я отнял у тебя то, что ты любил. Я забрал всё. Я чудовище и убийца. Я перед тобой. Собери в кулак свою боль, в которой я повинен, и ударь меня. Уничтожь. Заплати мне тем же. Я достоин быть поверженным. И твоё отчаяние готово было меня испепелить. И ты подошёл ко мне. Ты взял мою голову в свои ладони. Я уже знал, что мгновение - и ты заживо снимешь с моего черепа кожу. Твои руки дрожали. Отомсти же мне!.. И ты... Я видел явно и буквально насквозь, как в душе твоей что-то пересилило ледяную ненависть. И  ты поднёс моё лицо ближе. И ты поцеловал меня в лоб. Сказал: "Прощён. Ты прощён. И ты меня за всё прости. Я такой же, как и ты. И не мне вершить суд над твоей жизнью." Я помню это так ярко!..

- Не нужно об этом, я прошу. Расскажи мне обо всём, о чём хочешь рассказать сейчас, - сжимая виски в ладонях, промолвил Даниэль.

- Всё началось восемь лет назад...

Да, именно. Всё началось тогда. История Кристиана возникала в сознании Даниэля, натурально рисовались все сцены и образы. Но в руках ваятеля была не кисть, а остро заточенный нож.

Восемь лет назад де Снор начал жить в этой старинной башне. Данному предшествовало почти полтора года его скитаний. Он был гоним собственным сожалением за то, что он натворил, лишив жизни Адели. Плетью его ударяла утрата Эсфирь. Он себя презирал как никого и никогда. Но Мидиан призвал его обратно к себе. И он вернулся в этот город. Денег от проданных холстов едва ли хватало на то, чтоб он сводил концы с концами, обитая здесь, в мрачной твердыне. Он казался себе и всем проклятым призраком, что бродит среди руин без успокоения и утешения. Но неожиданно состоялась встреча, с которой всё и началось. В одном из захолустных баров он познакомился с девушкой. Она была прекрасна, отчаянно пьяна и заплакана. Де Снору она поведала о том, что бросила дом несколько месяцев назад, поскольку она возненавидела свою прошлую жизнь, словно жизнь та была не её. Она инсценировала самоубийство. У неё были поддельные документы и ненастоящее имя. Якобы она утопилась в бурном потоке реки. А вода холодная, чёрная…

- Куда же тебя унесли волны? – спрашивал у неё Кристиан, гладя её нежное лицо своей ледяной рукой.

- Я жила рядом с морем… С северным… - опуская ресницы, отвечала она.
 
- Ты сейчас смотришь неподвижными глазами ввысь и видишь полярные сияния, - шептал он. И целовал её заветренные губы…

- Ты художник? – покачиваясь неровно на своих каблуках, спрашивала она с блуждающей на исхудалом лице улыбкой. Она шла мимо его полотен в одном нижнем белье. Кожа её ещё розовела от недавней страсти. Она обнаружила на полу острый нож и подняла его. То же самое лезвие использовал де Снор, лишая Адели жизни. И она подозвала Кристиана к себе. Она говорила отрывисто и обморочно:

- Мне некуда идти. Пообещай, что напишешь меня. Смилуйся…

- Я обещаю, что я увековечу тебя, - промолвил он.

Она приставила рукоятку к его солнечному сплетению, а самый конец острия впился в её кожу. Её влажные очи дрогнули непролитой горячей солью. И она резко сделал шаг, повиснув у него на шее. Он чувствовал, как руки её слабеют. Он сравнил это с самой высшей тоской самозабвенного наслаждения, когда напряжение сменяет эйфория, а после плоть обессилена. Он обнимал её. Сейчас он обожал её.

И он её изображал на холсте, усадив в кресло. В её глазах были запредельные океаны, где пели серены. Он творил на одном дыхании, позабыв про ход времени. Он не работал так никогда. И никогда он не ощущал подобного восхищения. В нём наверняка и бесповоротно раскрылся его дикий, высокий и полоумный гений. И Кристиан готов был ему отдаться без остатка, словно он осознал своё предназначение.

А после, уже под утро, он вынес её во двор. Ему было всё равно, что кто-то обнаружит её тело. Что кто-то его арестует. Что кто-то ужаснётся, проходя мимо его башни. Ему было всё равно. Он стоял у окна. Но в сизом воздухе появилась, откуда ни возьмись, сгорбленная старуха в лохмотьях. Подмышкой она держала громоздкий деревянный ларец. Она доковыляла до убитой и рухнула перед ней на колени, ощупывая её костлявыми руками и приговаривая: «Не остыла… Не остыла…» 
Она склонилась ниже, как будто приникая к мёртвому лицу. Из-за её положения и груды тряпья на ней, Кристиан, не видел, что старуха делает. И совсем скоро она откинула голову назад. Вместо той рухляди уже была молодая женщина с длинными белыми волосами. Она приметила Кристиана, что спрятался от неё за портьеру.
Она вошла к нему, как нимфа, облачённая всё в ту же ветошь. На её коже не было ни единой морщины. Только розовое цветение. Своим взором она бросила притаившемуся Кристиану вызов.

- Кто ты? – прошептал он изумлённо.

Белокурая ундина достала из сумочки погибшей паспорт и представилась её именем:
 
- Меня зовут Габриэль.

Её полные губы улыбнулись:

- Пусть будет так… Нам надо убрать тот труп. Я не хочу, чтоб ты попал под стражу. Я желаю пользы для нас обоих. Помоги мне, и я сделаю тебя знаменитым на пару десятков лет, пока не надоешь Мидиану.

…Она оказалась колдуньей. Её возраст перевалил за столетие. Власть ей давала остовы колдовской книги, что были всегда в резной дубовой шкатулке. У неё имелась способность провидеть. Габриэль променяла это на кое что-то более для себя ценное. Взамен появился тот портал – белая дверь на пустыре. Габриэль зазывала жертв туда через заговорённую вещь, что несчастные держали у себя. Они посмертно дарили ей свою силу, молодость и прерванную жизнь. Грязную работу делал Кристиан. Он убивал их, когда они оказывались уже за гранью, и колдовство прекращало действовать. Он перерезал им горло, как то было с Адели. В после – он их изображал. Он рисовал их все восемь лет. Натурщицы (самые лучшие для него натурщицы) сменяли друг друга очень быстро. Подвал пополнялся новыми телами. Да, Кристиан получил популярность. Но он понимал, что она скоротечна. Он тяготел к чему-то большему.

И сейчас, находясь перед Даниэлем, он тихим и тающим голосом произносил:

- Их губы были бездыханны и недвижны. Они улыбались мне своими порезами поперёк горла. Идём, я покажу…

Даниэль вошёл в его мастерскую. Он увидел там лишь готовый портрет на холсте. Он сполз спиной по стене, обхватив руками голову. Кристиан говорил, садясь в то кресло:

- Двадцать девятого мая пройдёт моя последняя выставка. С этими работами, разумеется. Но меня там не будет. Мидиан узнает убийцу. Полиция мигом направится ко мне, чтоб задержать. Но живым они меня не застанут. Миру нужна трагедия – идеальная смерть, гротескное шоу. А мне нужна – Вечность. Признание навсегда. Если меня арестуют раньше срока, то я даже в заключении расправлюсь с собой. В тюрьме ли, в психиатрической больнице – всё равно. Моё самоубийство – это последняя, заключительная моя картина. И я её напишу, во что бы то ни стало. Дело в том, что Авилон догадывается, что за мной все эти убийства. Мне грозит обыск. Габриэль вовремя оставила меня с этой проблемой. Мне грозит разоблачение. Я умоляю тебя, дай мне умереть так, как я хочу. Это мой смысл. Ты меня не спасёшь, не переубедишь. Ты же знаешь. Я надеюсь только лишь на то, что Авилон послушает тебя.

Даниэль смотрел на него, стоя на коленях, и изнемогал от непомерной жалости и сожаления к нему:

- Беги из Мидиана, оставь всё… Одумайся! Остановись! Раскайся! Молись о Прощении…  И как же тут надо молить! Ты же моя кровь, моё продолжение, часть моей души… Ты же мучаешься! Ты тяжело болен!

И мой герой совершенно отчётливо осознавал, что ни одна его надежда не оправдается. Кристиан увенчает тысячи вариантов своей жизни только лишь своим исходом, как бы кто ни рвался ему помочь. Его не излечить.

Де Снор отчуждённо приподнял уголки рта, чтоб сказать с полынной горечью:

- Да, верно. Мучаюсь. Мне иногда бывает очень страшно... Я получу всё, что хотел, но стоит ли оно того? Я уродливая язва на лице человечества. Я прошёл этот путь и понял, что я - Ничто, не умеющее сделать другого счастливым, а поэтому никчёмное и пустое. Но я дойду до конца по этой дороге. Будет запредельный холод, как в девятом круге дантовского ада. Будет Вечность, которой я позволил отнять у меня единственную мою Жизнь.

И тут он стал мертвенным и сумрачным. Он обнял Даниэля и медленно, блёкло сказал:
 
- Я умоляю, не тоскуй обо мне никогда. Редко обо мне вспоминай. Ты будешь с Евой всегда. Ты станешь первым, кто из Велиаров окажется таким счастливым. Ты достоин этого. А я достоин обратного. Пообещай мне, Даниэль, что выполнишь мою последнюю волю, и мы расстанемся с лёгким сердцем.

- Обещаю, - ослабшим от страдания голосом откликнулся мой герой.

Более они не обмолвились и словом, когда Кристиан провожал его снова в подземелье. Там через белую дверь Даниэль окажется на той поляне, где до его особняка - подать рукой. Они лишь взглянули на прощание друг на друга. Они больше никогда не встретятся.

Ева пробудилась, когда Даниэль поцеловал её в лоб. Он сидел на краю кровати в нежной утренней полутьме. Он него пахло ночной прохладой, словно он только что пришёл с улицы. Он был безмерно печален. Он был пьян от своей тоски.

- Дани, что с тобой? – произнесла взволнованно Ева.

- Пожалуйста, ничего не спрашивай. Может быть, я расскажу когда-нибудь. Но не сейчас. Я не хочу об этом.

И она гладила его лицо осторожно и влюблённо. Она единственная могла присмирить ту боль, что терзала его сейчас.