Лес

I
Мы сидели на перроне и ждали, когда подойдёт наша электричка. Не на скамье, не в зале ожидания, а на самом перроне, свесив ноги с площадки, болтая ими
над рельсами.
Погода была сегодня явно не в себе – то невозможная жара, то заморосит лёгкий дождик, и так к вечеру стало совсем невыносимо душно. Пахло деревьями, всё было в тополином пуху. А вы часто задумываетесь о том, что пух – это лишь способ передвижения для семени? Благодаря этой назойливой паутинке семена разносятся ветром, пытаясь прибиться к вкуснейшей почве дождём. Даже тополь пытается оставить после себя след в этом мире.
Мы же тем временем так и сидели, нашим пухом сегодня была электричка, и мы пока не знали, куда сегодня прибьёмся. Девятнадцать, самое время для того,
чтобы слоняться.
А кто такие – мы? Два, не побоюсь этого слова, студента. Мы просто рождены для того, чтобы перезнакомиться со всеми девчонками, испробовать все сорта и бренды пива, и переночевать в как можно большем количестве мест.
Нет, про себя я могу сказать, что всегда был прилежным, в моей съёмной квартире всегда идеальная чистота, я люблю готовить, слушаю джазовую музыку и разбираюсь в ней. Внешне, конечно, вышел усредненным, но стараюсь производить
хорошее впечатление.
Мой же друг, К., абсолютная моя противоположность. Никто не знает, когда он последний раз был в университете, на каждой сессии он заново знакомится с преподавателями, и, тем не менее, сейчас он уже полноценный третьекурсник. Это не единственный его талант – он всегда находится в центре внимания, девчонки от него с ума сходят, и он знает толк в том, как сделать деньги из ничего. Про таких как он не часто говорят «далеко пойдёт», но все это чувствуют, не иначе. Стойкий, упрямый и простой – он всегда остаётся при своём, но не бахвалится этим, а спокойно (иначе и не скажешь) занимается своими делами – прогуливает занятия, перепродаёт какие-то подержанные праворульные иномарки, и пьёт со мной пиво на перроне.
– Где он там потерялся? – вдруг выдернул меня из размышлений К. – Мы здесь до ночи просидим.
– Не знаю, может мы пришли слишком рано?
– Да чёрт его знает, ты как будто смотрел расписание.
– Вот уж действительно, – я расплылся в улыбке, – ну, и куда мы сегодня отправимся?
– Знаешь, сегодня я, пожалуй, домой. У меня завал по учёбе, мне надо сделать несколько чертежей. А точнее, сегодня я планировал зайти к Лене, и попросить её меня выручить.
– Ха, с тебя-то не станется! – отметил я сквозь смех. На самом деле, смех этот был не до конца искренним. На протяжении многих лет нашей с ним дружбы я всегда был в его тени. Если мы с кем-то знакомились, то все девушки обычно рассказывали мне о своих проблемах, рассуждали о чём-то высоком со мной, а потом К. брал их под руку, и уводил за собой. Не сказал бы, что это вызывало сильную зависть, ведь это мой друг, но чувство одиночества часто меня навещало, от этого было грустно и сейчас.
Рельсы начали посвистывать, это значит, что поезд едет где-то близко, мы встали, выбросили пустые бутылки и закурили. На всём перроне, кроме нас, была одна парочка, и взрослый мужчина, с газетой подмышкой.
 
Зайдя в вагон, мы уселись поудобнее, и только тогда я понял, насколько на улице жарко. Монотонный стук колёс успокаивал, и в голову лезли разные мысли, но почему-то больше мыслей было о любви.
Когда мне было лет 14, у меня была девушка, В., моя «первая любовь». Она жила на другой стороне Леса. Каждый день, даже в самые сильные холода, я пробирался по заснеженным тропкам, опивающим сосны, чтобы прикоснуться к ней.
Она была не дурна собой, но, к сожалению, не без недостатков. А я внешне и тогда был усредненным, но всегда считал, что у меня богатая душевная организация (полагаю, что думать так про себя в 14 – это нормально). И вот две такие, если можно так их назвать, противоположности, сплетались в жарких подростковых поцелуях, лёжа на надувном матрасе, в пустой комнате с голыми персиковыми (или фисташковыми) стенами. В квартире пахло штукатуркой и холодным чаем.
Тогда, я, будто фанатик, пробирался по ухабам, падал, вставал и продолжал идти, только чтобы она обняла меня, радуясь, как дети отцу.
Весной холмы Леса сбросили с себя белое одеяние, и из их глиняных жил потекли ручьи. Тропинки размокли и стали грязными. А наши отношения достигли логичного тупика. Однажды она изменила мне, и я забыл об этом маршруте, да и о ней, я вроде бы, быстро забыл. Но в голове я тысячи раз возвращался туда, к этому Лесу, с одной лишь мыслью – она говорила мне, что будет всегда любить меня. Так что же, она любит меня до сих пор? А люблю ли я её? И эти вопросы отражались, словно эхо, в моей голове. Так тот Лес начал писаться с большой буквы.
– К., ты говорил когда-нибудь, что любишь?
– Что?! – он искренне рассмеялся. – Ты чего?
– Мне просто интересно, ответь, тебя ведь никто не услышит, кроме меня.
– Ну, было дело, да.
– И что же, ты любил, когда говорил это?
– Чего ты докопался? Не знаю, да, любил. – К. быстро изменился в лице. Наверное, у всех есть такая история, где что-то да стоит написать с большой буквы.
– Что происходит с человеком, когда он говорит, что вечно будет любить другого? – в этот момент в глазах К. появился тот самый друг, которого я так люблю. Именно этот парень умудряется ухлёстывать за недалёкими (но красивыми) девчонками, пить пиво, и при этом всём – мудро и осознанно рассуждать о жизни. За это я его люблю.
– Ну… – он вдохнул, сделав долгую и искренне интригующую паузу, – пожалуй, когда ты говоришь
что-то подобное, ты надолго связываешь себя с этим человеком. Пускай ты сказал это первому встречному, и ты забудешь о нём через полчаса, но, если тебе спустя пять лет напомнить о нём – ты скажешь себе: «Да, этому человеку я говорил, что буду любить его вечно». И на душе становится как-то тепло.
– А что, если он сделает тебе больно?
– Ну, в этом и заключается вся соль любви, разве нет? Вспоминаешь и думаешь: вот же сука – а на душе, хоть капельку, но становится теплее.
– Странно это как-то. Никогда не чувствовал тепла к сукам, – и мы залились смехом. Монотонный стук колёс успокаивал.
;

II
Осенью того же года К. пропал. Он долго не появлялся в университете, и поэтому никто сразу не заметил ничего необычного, даже я. Мы были близкими друзьями, но всё равно бывало, что мы не виделись неделями. Я учился, подрабатывал в маленьком магазинчике кассиром и пытался содержать свою квартиру в чистоте (без этого мой мозг переставал работать), а он тем временем крутился в отцовском бизнесе по перепродаже машин и вечно где-то пропадал, находя себе зачастую бессмысленные занятия.
Я много звонил ему, но мобильный был недоступен. В социальных сетях он был онлайн последний раз тогда, когда мы с ним болтали. Отец, когда я пришёл к ним домой, лишь развёл руками и сказал о том, что сам хотел бы у меня спросить, где его блудный.
Спустя несколько дней поисков у меня опустились руки. Я точно знал, что он жив, что с ним всё в порядке, поэтому за него я даже не переживал, однако внутри я чувствовал, что, скорее всего, больше его не увижу. И именно в этот момент на меня навалилось
Истинное Одиночество. Чистое и текущее по моим венам, будто горная река. Одиночество, которому нет сравнения, нет объяснения. Будто бы весь мир отвернулся в один миг от меня, хотя объективно ничего не изменилось.
В моём доме всё так же: скрипучие доски на полу, одно окно не открывается, потому что его заклеили больше пятнадцати лет назад, а на кухне стоит этот мерзко-приятный запах готовящейся здесь еды, который не выветривался уже десятилетиями.
Не скажу, что мне тут неуютно, наоборот, несмотря на всё то, что я выше описал, мне здесь было очень хорошо. Была у этого всего какая-то энергетика.
Так, спустя две недели, как я узнал о его исчезновении, чтобы как-то отвлечься от глупых мыслей, я начал ходить в бассейн. Плавал я так себе, но работа с тренером приносила свои плоды, и уже через месяц я мог спокойно проплыть брассом хорошую дистанцию. Так, постепенно я начал приводить себя в порядок, пытаясь выбраться из свалившегося на меня тёмного чувства одиночества.
Но если посмотреть правде в глаза – теперь ведь самое время начинать жить. Я был в его тени, и теперь я имею всё для того, чтобы вдохнуть полной грудью.
У меня даже появилась подруга. Мы с ней не особенно много разговаривали, говорить нам было не о чем, но при этом мы очень ладили. Выбирались куда-то вместе, вместе завтракали и ужинали, и мне всегда казалось, что она чувствует происходящие со мной события в жизни, и будто нарочно не спрашивает о них, чтобы не сделать больно. А может и просто казалось – я не успел этого понять.
Однажды утром она закатила скандал по поводу того, что я не хочу сделать ремонт в квартире, что мне нужно найти новую работу, она говорила, что не понимает, как мужчина может ездить на общественном транспорте. С губ сам по себе сорвался вопрос: "у тебя есть другой?", после которого она поджала губы, покраснев от стыда, и молча ушла, кажется, навсегда.
Размышлениям о том, каково это быть неудачником, я предавался в различных кафе. Обычно тут никто не удивляется одиноко сидящим парням, к вам ведь никто не подходит в кафе, и не спрашивает "давайте покушаем вместе"? Вот так и я, заказывал себе что-нибудь попроще, вроде бурритос с поджаренным на гриле мясом и свежими овощами в соусе, или большую тарелку солёного арахиса с пивом, и предавался размышлениям.
Иногда даже начинало казаться, что я вовсе и не неудачник, ведь всё складывается очень даже и здорово – я предоставлен сам себе и никому ничего не должен. Но, то ли из-за того, что я испытывал подобное впервые, то ли из-за того, что я просто не знал, что именно я сейчас испытываю, праздно слоняясь по кафе – свободы не ощущалось. Не было ощущения драйва, которое нам навязывается из фильмов, не было ощущения, что вот он – свершился поворотный момент в моей жизни. Только медленно кончались деньги и пиво в стакане. Полнейшая антикиноутопия.
Когда мне не хватало "кино-утопичности", я шёл в кинотеатр. Тщательно выбирал фильм, чтобы не испортить себе настроение полностью, садился поближе к экрану, и смотрел. Иногда так смотрел, что пропускал половину фильма, хотя вроде даже не отрывал глаз от экрана. Мысли роем ворошились в голове, то возвращая к приятным моментам, проведённым с К., то к приятным воспоминаниям о моём первом романе с В.
А иногда уносили меня куда-то дальше, делая моё задумчивое состояние колыбелью для душевных самоистязаний.
 
Однажды, после очередного такого одинокого вечера, мне приснился сон. В нём я шёл по Лесу, тяжело дыша, поскальзываясь на льду, что под снегом, и падая. Снег такой холодный, что обжигает мне руки. Кроны сосен прогибаются под снежными завалами, но сами стволы деревьев уверенно смотрят в свинцовое небо. Мимо проезжают лыжники и машины, делая ситуацию гротескной: им наплевать на всё, они спокойно двигаются вперёд, и на их фоне я кажусь слабаком или пьяницей, который пытается перебраться хотя бы через один сугроб.
На улице медленно темнеет, и хоть я почти пришёл, становится не по себе от мысли, что нужно идти дальше. Однако, чем ближе я к выходу из Леса – небо становится всё светлее, а снега – всё меньше. На лбу появляется испарина, и в лицо начинает светить солнце, ослепляя мои глаза. Я наступаю сапогом в грязь, и брызги падают на жухлую прошлогоднюю траву. Дышать в моём пальто становится невозможно, и Лес будто бы раздвигается, чтобы дать мне больше воздуха.
Я делаю с десяток шагов вперёд и выхожу на открытую трассу, не очень широкую, но непохожую на заброшенную, несмотря на то, что она абсолютно пустая. Слева – резкий поворот, уводящий куда-то за Лес, а справа виднеется фигура человека, метрах в пятидесяти. Моё зрение не позволяет мне разглядеть человека, и я медленно бреду к нему, он легко одет, стоит ко мне в полупрофиль и курит, наблюдая за жизнью Леса.
Подойдя ближе, я могу различить черты лица – это определенно К.! Но он словно не видит меня или просто не рад видеть. Однако, когда я уже совсем близко к нему, он поворачивает лицо в мою сторону:
– Ну, здравствуй.

;
III
Прогуливаясь по осеннему центру города, мне всегда нравилось дышать холодным сухим воздухом. Люди вокруг весёлые и жизнерадостные, будто летом, но все уже одеваются теплее, а вечером изо рта идёт пар. Это всегда давало мне какие-то силы для жизни. Моё любимое время года, мой любимый месяц – октябрь.
Не так давно я познакомился в интернете с девушкой. Она немного странная, но в целом – приятный собеседник. Мы о многом болтали. Она завидует мне – ведь я живу в своей квартире (пускай это и съёмная хрущёвка), а я завидую ей, ведь она живёт в городе моей мечты. У нас с ней всегда есть о чём поговорить, и мы быстро сблизились по переписке.
А теперь она пригласила меня к себе, так и сказала: «Слушай, а почему бы тебе не приехать? Приезжай!», и я согласился, а теперь прогуливаюсь по замерзающему центру, глядя на любимый вокзал моего маленького городка. Меня всегда влекли путешествия, но я никогда не мог найти для них сил, всегда был страх, что я чего-то не смогу сделать. И особенным для меня всегда была покупка билета, раньше я это делал только с матерью, а теперь у меня в руках билет на поезд. И всё ведь оказалось так просто: – приезжай! – хорошо.
Собирать вещи долго не пришлось, много одежды мне ни к чему, взял только свитер, сменное белье и книгу, которую давно хотел дочитать, а дорога – лучшее для этого время.
Квартиру закрыл на ключ, который спрятал в почтовый ящик (у хозяина там был специальный гвоздик, который выполнял функцию буфера между нами – там были записки, ключи и другие мелочи). Купил себе на вечер копчёной курицы со сладкими булочками, бутылочку пива, и отправился на вокзал.
Даже не знаю почему, но я с детства обожал поезда, даже метро. То ли это запах креозота, то ли успокаивающий ритм колёс, то ли ощущение безопасности – судить сложно. Знаю одно – мне никогда не было нигде так комфортно, кроме как в поездах. Минусы конечно есть, но в остальном это что-то с чем-то. И так, я отправился в любимое время года, на своём любимом средстве передвижения в любимый город. Для меня это звучало в голове как начало
какой-то сказки.
Хотя, сам вагон, на самом деле, оставлял желать лучшего. Поезд шёл транзитом через мой город, здесь пахло потом, пылью и дешёвыми полуфабрикатами. Но может быть и так, что именно за это я и люблю поезда, запах ностальгии. Октябрьская прохлада рисовала тонкий слой инистого рисунка на стёклах.
Ехал я плацкартом, мне загорелось поехать на боковой полке, а они есть только в плацкартах. Моё место было сверху, но, как оно обычно заведено – человек снизу не убирает столик, пока не ляжет
человек сверху.
На сидении снизу сидела девушка с золотыми волосами. Так часто называют блондинок, но тут это были именно золотые волосы, с пшеничным оттенком. Прямой и достаточно длинный нос дополняли огромные серо–голубые блестящие глаза. Они были абсолютно невыразительны, однако размер глаз становился в некотором роде «изюминкой» этой девушки. Она читала Толкиена, опираясь на стенку поезда – между ней и Октябрём было сантиметра четыре стенки вагона, хотя, я никогда не задумывался о настоящей толщине стенок поезда.
– Добрый вечер, – неуверенно заговорил я с ней; никогда не любил отрывать людей от чтения.
– Привет. – сказала она мне через книгу, едва отведя от неё глаза.
– Куда едешь? – наверное можно и на «ты», она моложе меня на год-два.
– К-в. К бабушке, а ты?
– С-г, к подруге.
– Невеста твоя что ли? – в её голосе был какой-то тёмный задор, хотя, внешне она, скорее, была похожа
на ангела.
– Ну, вообще нет. Просто подруга.
– Странно. Зачем ехать к просто подруге? – произнося эту фразу, она положила какую-то длинную розовую закладку, такие бывают у школьниц, и отложила книгу в сторону. Фентези, розовая закладка, недружелюбный тон и недурственная внешность: всё это не укладывалось в какую-то общую канву.
– Ну, ты же едешь к просто бабушке? – попытался я улыбнуться и успокоить её. Даже не знаю, помогло ли это. – Толкиен? Что за произведение?
– Сильмариллион. Читаешь Толкиена? – её глаза сверкали полнейшей незаинтересованностью, лицо будто сопротивлялось эмоциям.
– Нет, смотрел как-то Властелин Колец, только и всего. Даже стыдно как-то стало. – я снова ей улыбнулся, и обратил на это внимание: я впервые за долгое время улыбаюсь, хоть и от неловкости.
 Поезд тем временем медленно оттолкнулся от земли, и немного кряхтя, стал набирать ход. Город медленно поплыл за границы небольшого окошечка.
Мы обменялись с ней именами, её имя начиналось на букву А. Моё же – на другую.
– А., скажи, как ты относишься к пьянствующим соседям? Я могу угостить тебя курочкой, если плохо.
– Еда! – никогда не видел, чтобы люди так быстро менялись в лице. Она выпучила глаза, которые стали теперь просто безобразно большими, а щёчки стали как маленькие окорока от улыбки. Улыбка – не её, факт. Хотя в этой улыбке было и что-то притягательное.
– А ты что пить собираешься?! – И снова, за считанные секунды лицо изменилось, и она укоризненно и с ухмылкой посмотрела на меня. Как же мне неловко!
– Пиво, у меня только бутылочка, в дорогу,
так сказать.
– Я тоже хочу! – и снова эмоция летит словно вспышка, укоризненность сменяется обидой, будто у маленького ребёнка – такой настоящей и
наигранной одновременно.
– А тебе уже можно? – подначил её я.
– Конечно, мне 20, лол.
– Хорошо. Давай так! Сейчас мы выпьем с тобой эту бутылочку, ну, не сейчас, как из города выедем, а потом, в О-е, я сбегаю на перрон – и мы выпьем ещё по одной, по рукам?
– По рукам.
Кажется, я нашёл к ней какой-то особый подход. Или просто в нас проснулись дорожные алкоголики, а алкоголь, как известно, сближает.
Так и поступили, пока ехали до О-а – разговорились, она рассказала о своей учёбе, я о своей работе, правда о пропаже К. и о том, что жизнь моя стабильно идёт под откос, промолчал. Обсуждали животных, с которыми она связала свою жизнь, учась на ветеринара, я рассказывал о джазе и о том, как мы с К. отлично владеем синхронным переводом времени. Так прошло восемь часов болтовни, сделавшие дорогу до следующей бутылочки пива совсем незаметной.
Когда я вернулся с перрона, А. не было на месте. Книга лежала, но сиденье будто и не держало на себе хрупкого тела молодой девушки. Минуты стали тянуться вечностью – куда она могла подеваться? Туалеты закрыты, на улицу я вышел один. Спустя десять минут напряженного ожидания с двумя мокрыми от холода банками «Балтики» в руках, из тамбура выскочила А., собирая все косяки, и неся что-то в руках.
– Курица! – словно победный клич прозвучало имя этой птицы на половину вагона, и некоторые пассажиры даже оглянулись на неё, подумав, наверное, что это пришли из вагона-ресторана с тележкой.
– Тщ! Ты где была? Я уже распереживался!
– А чего это ты вдруг, друг? – очень жизнеутверждающе прошипела А., – я твою курицу съела, теперь ты мою. И пиво давай сюда.
Дальше, под стук колёс, мы так и просидели, смеясь от разных историй, и потягивая пиво. Всё сильнее мне это напоминало наши с К. вечные разговоры, и на меня, вместе с темнейшей ночью за окном, навалилась ностальгия. А. это заметила, и начала выуживать из меня информацию. Пришлось рассказать ей о том, как часто мы пили это же самое пиво с моим лучшим другом, о том, как много всего хорошего нас объединяло, а потом он просто исчез; и ни весточки, ни звоночка.
– И что же, совсем пропал? – искренне удивилась А. – Как это возможно?
– Да, просто исчез. Да он всегда был таким, ветреным, что ли. Возьмёт да пропадёт, а потом снова появится. Но в этот раз он будто совсем пропал,
я это чувствую.
– Что именно ты чувствуешь? Что он умер, что ли?
– Да нет, я знаю, уверен на все сто, что с ним всё в порядке. Просто, щемит внутри. Знаешь, как будто он меня предал.
А. снова поменялась в лице, но, не так, как я уже к ней привык, а будто застыла. Её лицо снова стало каменным, как тогда, как мы с ней познакомились.
Своими длинными паучьими пальцами она застучала по столику, выдав какой-то бешеный ритм.
– Я знаю, что такое предательство – пророчески внезапно начала она. – Мне в этой жизни много раз втыкали нож в спину. Хочешь посмотреть на шрамы? – А. неловко попыталась пошутить.
– Но как с этим жить? Да и я не уверен к тому же, что он предатель, вообще. Это ведь очень странно так говорить – он ничего не сделал.
– Да можно бездействием сделать всё только хуже. Это ведь и есть самое большое зло в мире – широко закрытые глаза.
– Но как понять, что это именно предательство? Просто потому что мне больно? Ведь у него правда могло что-то случиться.
– Ну, давай так. Ты считаешь его
близким человеком?
– Да, конечно! Ближе него никого нет. Или не было, не знаю, как сказать. Мы много времени провели вместе, и нас объединяет столько всего!
– Так вот, запомни, дружок: предают
только близкие.
– Что ты имеешь ввиду? – я начал чувствовать себя ровно так же, как если безрассудный К. начинал размышлять о жизни, говоря броскими афоризмами, ни один из которых я потом не мог найти в интернете.
– Ну, смотри, вот я сижу перед тобой. Как я могу тебя предать-то?
– Не знаю, никак, наверное.
– Ну, вот и я о том же. Только близкий человек может предать. Ему есть что в тебе опустошить, ибо в твоём сердце он что-то да занимает. И если он вдруг так с этим чем-то убегает от тебя – он предатель.
Поверь мне.
Её губы немного вздрогнули. До слёз ещё было далеко, конечно. Но я начал понимать, что тёмное в её душе меня так пугало. Вместе с книгой и своими огромными глазами она везёт в Киров ещё и огромную боль в сердце. И не ясно, причинили ей эту боль, или она живёт с ней всегда, но в её огромных глазах
сияла темнота.
Воцарившееся молчание прерывалось только неравномерным постукиванием колёс. В окно изредка запрыгивал свет фонарей на переездах, освещая бледную кожу А., которая смотрела в темноту за окном. Я не понимал – плачет она, или просто приходит в себя, но молчание становилось всё тяжелее и тяжелее, в итоге она же его и прервала:
– Давай спать.

;
IV
Мне снова приснился Лес.
Это был летний вечер, запах шашлыка гулял между деревьями, где-то вдалеке горел костёр. На берегу лесной опушки стоял старый сломанный автобус, без колёс, словно корабль посреди луга. Вокруг были какие-то люди, они словно призраки мельтешили перед моими глазами так, что я не мог разобрать их лиц. И только я стоял без возможности пошевелиться. Глаза начали медленно подниматься вверх, и я понял, что просто падаю, как старая каменная плита. На грудь что-то очень сильно давило, и дышать стало невозможно. Руки онемели, и я начал понимать, что медленно умираю, с каждым тяжёлым выдохом. Двигались только глаза, и сердце, отчаянно пытавшееся сбежать
из моего тела.
Деревья Леса окружали меня словно лабиринт, обнимали мои ноги, и я чувствовал, как сосны нежно и удушающе прикасаются ко мне. Вдруг, Лес начал меня медленно поднимать, но мне казалось, что поднимает всё, кроме моих лёгких.
Кроме страха я не чувствовал вообще ничего, глаза были будто в песке… Песок? Откуда здесь песок?
Я стоял посреди огромной пустыни, руки меня слушались как никогда, и я сделал осторожный шаг – вроде бы могу идти. Оглянулся, но сзади была видна только линия горизонта, играющая из-за жары.
Где-то вдалеке виднелась чёрная точка, словно какой-то дом или памятник, ноги тяжело поднимались над сухим и горячим песком, который немного утягивал меня вниз. На лбу появились капли пота, дышать было трудно, но уже не так, как между склонившимися соснами, а именно из-за жары.
Точка в горизонте быстро увеличивалась, быстрее, чем я подходил к ней, но ничего не выдавало её движения, это я был слишком быстр. Вдруг я увидел большой чёрный обелиск, что-то между пирамидой и стелой, на котором ничего не было изображено. Он будто бы всасывал в себя всю пустыню, оставляя только бесцветную почву, которая тысячелетиями прождала под песком. Так и я начал медленно подниматься вверх, вместе с песком, который резал мою кожу и глаза. Из-за ветра стало невероятно холодно, и я начал дрожать.
Проснувшись я понял, что лежу на своей верхней полке в вагоне, из видимой мне части окна ярко исходит свет, с холодно-белёсым оттенком – ночью выпал снег.
 
Съёживаясь, чтобы согреться, я понял, что лежу в лихорадке. Голова раскалывалась, у меня был жар. Снег иссиня-холодно и недвижно лежал между кустами, на ветках деревьев, везде, где ему нужно. Было ясно, что этот снег уже не сойдёт.
Я повернулся к проходу, в купе напротив верхние полки были свободны, а снизу ехала взрослая пара, я не видел как они вошли; женщина лет шестидесяти спала под двумя одеялами, а её муж сидел в наушниках и читал какую-то желтейшую прессу, купленную на вокзале. Интересно, что он слушает? Сергей Наговицын, Джимми Хендрикс, или быть может проклятый
Боб Дилан?
 Посмотрев на нижнюю полку под собой, я увидел, что там никого нет. Столик был поднят, и не было никаких следов жизни. Она ушла.
– Проснулся? – раздался мужской голос откуда-то снизу. – Ты бы поел? Столько спать!
– А что, я долго спал? – ответил я мужчине с газетой. Он был тучен, его волосы будто бы сразу росли
седыми – идеальная седина, будто снег за окном.
– Девочка, что под тобой ехала, сказала, что уже второй день спишь как мёртвый, а что не мёртвый – по храпу понимали. – старик засмеялся, но совсем не шумно, чтобы не разбудить жену.
В голове всё начало болеть, будто из неё только что достали железный прут. Стук колёс звучал тише, чем моё сердце –  так мне казалось.
– А где мы?
– Да вот Г-ч проехали, скоро В-а.
– А К-в?
– Ой, да ещё утром был! Мы с П-и едем, до конечной. Ты тоже?
Всё немного стало ясно – А. вышла в К-е, и уже давно кушает бабушкины пироги, и рассказывает, как познакомилась с соней, который спит по два дня кряду. Но что же со мной случилось, что я без задних ног? Нездоровится ещё так, и сон такой ещё…
Я достал из рюкзака свитер, который брал с собой. Оделся потеплее, нашёл пачку с сигаретами, и побрёл в тамбур. Подкуривая, я бросил взгляд за дверное окно в тамбуре: вечерело, снег приобретал васильковый оттенок, редкие фонари за окном освещали неровности краски на стенах тамбура, в углах стекла копился иней, а дым некрасиво пытался пробраться в щёлочку, к межвагонному пространству. Было безумно холодно. Меня потряхивало, зубы стучали быстрее, чем колёса о стыки рельс.
На следующее утро я проснулся уже в Ленобласти, проезжая мимо В-я я заметил, что снега здесь будто бы чуть меньше, но он всё же есть. Интересно – сколько снега сейчас в Сибири или на Хоккайдо?
 Выйдя на перрон, я вдохнул холодный утренний воздух Города Моей Мечты. Воздух совсем не такой, каким я его представлял. Небо кажется каким-то обычным, не таким, как на фото.
Свод вокзала напоминал потолки в готических церквях… Господи! Как я несведущ в архитектуре, и куда я с такой головой приехал!
Люди копошились, торопясь встречать кого-то, или на работу, или просто торопились, потому что здесь так заведено. Кто-то целовался, кто-то плакал, а кому-то (ну, вернее, большинству) было на всё наплевать, они как бездушные машины брели куда-то со своими чемоданами (и я уверен, что с собой они так же волокли свою прекрасную душу).
В толпе было много разных интересных людей: поодаль стояла группа бородатых мужчин, но не с этими стильными бородами, а таких заросших, будто провели год на рыбалке; мимо прошёл стереотипный мужчина в возрасте, одетый в костюм и плащ, несущий газету подмышкой, в очках и с зонтом. Пройдя вперёд несколько метров, вдалеке я увидел К.
Это точно был он.

;
V
Это был определенно он. Моё зрение не позволяло мне разглядеть его лица, но я всем телом почувствовал на себе его взгляд. Он пристально смотрел на меня, после чего развернулся, и быстрыми шагами, как и другие обитатели этого вокзала, стал скрываться среди людей. Я быстро направился в ту же сторону, за ним – сейчас он был ответом на все мои вопросы, и не только те, что касаются его.
 Люди вокруг казались мне угрожающими. Меня не покидало ощущение будто они следят за мной, или смотрят как-то пристально, я ловил провожающий взгляд людей, сталкивался с кем-то глазами, пока искал фигуру ускользающего от меня К.
Вдруг, так же внезапно, как и
появившийся-пропавший-друг, город С-г удивил меня ещё кое-чем неожиданным: запах; он разъедает мои нервные окончания в носу, унося мне в мозг импульсы о том, что я слаб, слаб и болен. Так быстро страх распространяется в самых катастрофических ситуациях, когда жизнь скользит по кончикам пальцев, когда ты понимаешь, что сейчас станет ещё страшнее. Вдруг что-то схватило меня за руку, и запах дешёвой китайской копии духов Burberry быстро увязался у меня в голове с этим знакомым высоким дрожащим голосом:
– Привет! Невероятно, это правда ты?!
– Да, – выговорил я, цепляясь за последние силы, – это правда я. 
Это была В. Это была та самая В., которая тянула меня будто магнит, через это чёртов промёрзший сосновый бор. Это была та самая В., которая видела меня в своём сне, как я стоял на улице, вокруг меня лежал снег, и мне было холодно, а потом этот сон
стал явью.
Это была та самая В., которая вынудила меня стать таким, какой я сейчас есть, благодаря её за
это, и ненавидя.
 Мои мысли отключили меня от реальности. Перед глазами мелькало Прошлое: как я, совсем ещё будучи ребёнком, смотрю на иконку гитары на её старом компьютере. Это был 2001 год, кажется, и она показывала мне новую операционную систему, которая только поступила в продажу: Windows XP. Меня тогда это интересовало гораздо больше, чем она, ведь я был ещё слишком мал. За окном лежал снег, много холодного, тёмного, вечернего снега. Мы пришли к ней после школы, чтобы побыть наедине, посмотреть на Windows XP, и чтобы я мог оправдать своё предложение проводить её до дома.
После этого, я вижу, как она уезжает, как мне казалось, навсегда, вместе со своим новым другом, на улице конец октября, её день рождения, и грязный тающий снег.
С тех пор я стал ненужным даже себе, занимался бог весть чем, и спустя лет шесть она вернулась в мою жизнь будто гроза среди января.
 Мы подростки. Она пахнет этими духами, которые я сам же, спустя почти десять лет, назвал подделкой Burberry. И вот, она пахнет этими духами, её тело выглядит уже таким взрослым, а я чувствую себя ещё таким пустым и глупым, мы стоим где-то между маленькими деревьями, и рядом с огромной автомагистралью. Что это было? Кажется, конец сентября. Мой первый в жизни поцелуй.
Спустя месяц она снова исчезает, будто бы навсегда, и делает мне больно, по тому же самому месту, в тот же самый день, уходя к другому, заставляя меня ненавидеть себя ещё больше. И этот едкий запах духов.
Проходит немного времени, наступает зима, холодная и лютая, именно та самая зима, когда она увидела меня в своём сне замёрзшим и стоящим на улице, и ей стало вдруг меня жаль. Именно после этого сна, я преодолевал несколько километров по этому лесу… Лесу.
Когда ты звонишь в дверь, в подъезде дома, который сейчас невозможно вспомнить, даже стоя упёршись в него лицом; и номер квартиры расплылся в памяти, как всё то, что не имеет значения – то ли 137, то ли 135. И вот дверь открывает она – такая красивая, такая молодая и такая счастливая, что я тут, а не за окном, среди снегов.
Бросается на меня, прижимает к себе, шепчет мне на ухо, как сильно рада меня видеть, вьётся вокруг меня, пока я раздеваюсь.
Как она плачет от страха беременности, ставя синий чайник на детский столик, кроме которого в квартире был только надувной матрас, как мы стоим на кухне, с какими-то фисташковыми, или ванильными стенами, и смотрим, как медленно-медленно в город приходит весна.
А потом вспышка, и я уже не помню, как всё это закончилось. Я помню, как она пахла, но не помню, как всё закончилось, и всё что приходит мне в голову – отвергается, будто обманное воспоминание.
 
Всё это пронеслось у меня в голове так быстро, будто вся моя жизнь уместилась в ту секунду молчаливого приветствия её на этом вокзале.
 – Ты как? – спрашивает она меня, видимо заметив, что мне не по себе.
– Я упустил друга, он только что был здесь и сейчас… пропал, – сухо выдавливаю я из себя, не веря, что это она, и она так просто начала болтать со мной.
– А ты как?
– Я, на самом деле, спешу – там мои родители чуть дальше. Давай обменяемся контактами, очень рада
тебя видеть.
Пока она записывала мой номер, который я ей диктую, я смог присмотреться к её внешности. Она стала ещё меньше, такой хрупкой и маленькой девушкой, но уже очень взрослой девушкой. Такой я не мог её представить никогда. Голубые, как лёд, глаза, аккуратная улыбка, прячущаяся за небольшими губами, и немного поднятые щёки, так не к месту выглядящие на этом худом лице, делали её лицо почему-то похожей на полумесяц.
Аккуратные и длинные русые волосы подчеркивали её обыкновенность, с её абсолютно не выясненной мною до сих пор странной и необыкновенной душой. Она всегда была будто немного глупа, но всегда всё делала так, будто просчитала заранее, и знает ответы на все вопросы. Улыбка немного нервозна, она всегда будто волнуется.
И вдруг, на фоне своей тоскливой злобы я почувствовал, что не хочу, чтобы она сейчас уходила, что мне снова приятны эти духи. Но было поздно, мы распрощались, и она убежала в том же направлении, что и К. – наверное там находится выход в метро.
Позже, выйдя на улицу, я вдохнул свежий воздух С–а, очень хотелось курить, но мысли были настолько спутаны, что я не мог никак вспомнить, что держу сигарету в руке.
Теперь, кажется, придётся здесь задержаться чуть на больший срок: К. жив, он здесь, он знает, что я здесь, и возможно, думает, что я здесь из-за него.
В. здесь, и кажется, что она будет здесь ровно до тех пор, пока я буду находиться здесь, а значит мы точно с ней увидимся ещё раз; а что, если она здесь
из-за меня?
Я улыбнулся, вложил сигарету между губ, закурил, и пошёл искать ответы, а так же место, где сегодня усну. Или не усну.
;
VI
Идя по Елагину острову, пробираясь через заиндевелые заросли, я обратил внимание на то, что все деревья здесь лиственные. Где-то листья совсем уже опали, где-то ещё желтели, замерзая на ветках. Не было ни одного хвойного дерева. Любой участок земли, окружающий меня деревьями, отправлял меня мысленно в прошлое. Но сейчас я должен быть
здесь, в «сейчас».
Я будто пропитался насквозь этим запахом духов, хотя прошла уже неделя. Неделя, как я брожу по этому городу, как встречаюсь со своей подругой, которая меня выдернула сюда, когда у неё есть свободное время. Она ещё не знает, что я здесь больше, чем на две недели, да я и сам в этом искренне сомневаюсь.
С воды поднимался пар, каналы старались сотворить туман перед моими глазами. Но перед моими глазами давно уже стоял туман. Туман из мыслей, запутанных донельзя, мыслей, которые мешают мне спать, и я будто в лихорадке, борюсь с этими мыслями, бродя по Елагину, и встречая зиму, которая здесь совсем не такая, какой я её привык видеть.
Спускаясь в метро, я обычно зависаю, смотрю на поднимающихся пассажиров на соседнем эскалаторе, как бы безнадёжно пытаясь встретить знакомое лицо в огромном незнакомом городе. И сегодня был
тот самый день.
– К.! Эй! К.! – кричал я, опираясь на поручень эскалатора. – Дождись меня наверху, я
сейчас поднимусь!
Но К., взглянув на меня, посмотрел мне в глаза несколько секунд, повернул голову, и так же спокойно продолжил подниматься вверх. Я сразу же перебежал на соседний эскалатор, как только коснулся подземной земли, и начал подниматься вверх. Я конечно понимал, где-то внутри, что К. наверху не будет, это было в его взгляде, но вера заставляла меня бежать вверх по эскалатору. Поднявшись наверх, я огляделся – К. и правда нигде не было, я выбежал на улицу, вокруг было морозно и пусто. Стеклянный купол станции покрылся паром, и чёрный цвет стекла смешался с едва заметным белёсым оттенком холода на стекле.
Вернувшись в свою комнату в хостеле, которую я договорился снимать на зимнее время за небольшую сумму в месяц, я упал, будто без сил, на свою кровать. И в этот момент было бы логичным, если бы я думал о том, что мой друг убегает от меня, что я сейчас в четырёх с половиной тысячах километров от дома, и нахожусь здесь просто так, бесцельно и почти беспричинно. За окном пошёл лёгкий снегопад, быстро тая, но обильно ложащийся на чёрный асфальт.
Однако мои мысли были не о К., они были обо мне. Именно сейчас я осознал, что я по-настоящему один. Моя подруга живёт своей жизнью, и не имеет возможности бегать за мной и развлекать меня. К. уходит от контакта со мной, а контактировать
с В. – самая глупая и нездоровая мысль. Я один, и мне нужны средства для того, чтобы жить здесь, и чтобы искать ответы на свои вопросы. А это важнее, чем просто лежать, и думать о том, какой К. негодяй.
Отлежавшись я оделся, и вышел на улицу, снег только усилился, но тёплый асфальт только сильнее начал его плавить, становилось слякотно. Идя по Л-му проспекту, через дорогу я увидел странный маленький магазинчик, на котором было написано "Музыка".
В наше время, когда ты можешь послушать что угодно, просто сказав фразу "О'кей Google", или зайдя в поиск аудиозаписей, такой магазин выглядел гротескно, поэтому я решил зайти туда. На двери висел небольшой лист с надписью "примем продавца–консультанта, з/п от 15000", и я решил, что меня сюда привели боги.
 
– Здравствуйте, я увидел объявление у вас на двери.
– О… Ах, да, добрый день, молодой человек, – со мной поздоровался взрослый и худой мужчина в очках, волосы ещё пытались сказать, что они русые, но седина припорошила их до неузнаваемости. Мужчина стоял за стеклянным прилавком и курил. Казалось, что в этот магазин заходили последний раз несколько месяцев назад, и только с той целью, чтобы спросить дорогу. – Вы хотите работать здесь?
– Я просто сейчас ищу подработку, у меня есть свободное время, – говоря это, я понял, что зашёл я сюда абсолютно спонтанно, и теперь мне нужно придумывать своё резюме прямо на ходу.
– Мы здесь продаём музыку – компакт-диски, виниловые пластинки, есть немного старых кассет. Так же тут есть возможность приобрести музыку в
интернет-магазинах, но этой возможностью совсем никто, кроме меня, не пользуется. Вы что-нибудь знаете о музыке? – вопрос звучал так, словно мужчина, которого для удобства назовём Д. В., только опомнился, что он говорит с соискателем.
– Да… Я люблю джаз, по первым тактам смогу отличить бибоп от кул-джаза, прогрессив. Ещё слушаю современную музыку, совсем немного разбираюсь в современной инди-сцене, – впервые я испытывал гордость за то, сколько времени я провёл, слушая музыку, сидя с закрытыми глазами возле колонок, и понимая каждый звук инструмента.
– Этого более чем достаточно. Когда вы сможете выйти на работу? Мне нужен ваш паспорт. И да, извините, но официального трудоустройства предложить вам не могу.
– Это ничего, – проговорил я Д. В., протягивая ему свой паспорт, – а на работу могу выйти хоть сейчас, у меня правда много свободного времени.
– Сейчас? А давай сейчас, – с улыбкой сказал Д. В., и протянул руку, жестом показывая, чтобы я прошёл
за стойку.
После небольшой экскурсии по подсобным помещениям, и простейшей инструкции по кассе (параллельно я ему рассказывал о своём опыте работы с кассой, клиентами), Д. В. надел своё чёрное пальто, вставил между губами ещё одну сигарету, попрощался со мной рукопожатием, и сказал, что придёт к
закрытию магазина.
Выдохнув, я опёрся локтями на стойку. После этого в моей голове возник лишь один вопрос: "Что сейчас, чёрт побери, произошло?".
За стеклянными витринами падал снег, победив в войне температур, и медленно ложась на асфальт. Мимо сновали люди, изредка бросая взгляд на магазин, и проносясь дальше по своим делам.

;
VII
Помещение пропахло запахом сигарет, стеклянная гранёная пепельница стояла прямо рядом с кассой. Я прошёлся по маленькому магазину, изучая ассортимент. Музыка была ориентирована на меломанов: диски Led Zeppelin теснились с дисками Aerosmith, через пару рядов стояли диски со сборниками джазовой музыки, которые с разных сторон были укомплектованы лучшими работами Дюка Эллингтона, Чета Бейкера, Рэя Чарльза.
На противоположной стороне были стеллажи с российской музыкой, и там тоже ощущался какой-то колорит: все альбомы Земфиры, пара дисков группы Ночные снайперы, Сплин. Русского шансона и MP3–сборников с группой "Золотое Кольцо" я не нашёл, даже в том, что мне не нравилось из музыки,
чувствовался вкус. За стойкой был музыкальный центр, рассчитанный на три диска, в нём стоял диск–сборник с песнями Эдит Пиаф, который я включил. Классический французский вокал заполнил атмосферу магазина, соседствуя с сигаретным дымом.
На улице медленно смеркалось, и я искал источники освещения, кроме света из витрины, однако ничего, кроме старой советской настольной лампы найти я не смог. Это меня не беспокоило, потому что с ней атмосфера магазина стала поистине волшебной. С улицы доносился шум машин и гуляющих по проспекту людей, однако в этот день никто так и не зашёл в магазин. Я подумал, что здесь можно будет дочитать начатую книгу, и необходимо обустроить рабочее место для себя.
Д. В. вернулся в магазин в начале девятого, в своём чёрно–белом от снега пальто. С порога я понял, что что-то не так:
– Ты чего без света сидишь? – без улыбки спросил меня "босс".
– Я не смог найти где включается общий свет. Но разве так не лучше, с лампой? – я пытался бравировать его атаку.
– Ладно, допустим, но на улице ведь вывеска с иллюминацией, вечером вообще не видно что тут.
– Простите, я не знал. Вы сможете показать мне?
Босс снова повёл меня за стойку, в небольшую каморку, где были стеллажи с упакованными дисками, небольшой кофейный столик из IKEA, на котором стоял чайник, пара выцветших чашек, рядом была дверь, ведущая в старый санузел. На стене, за вешалкой, был ровный ряд с выключателями, и большой кнопкой, которая отвечала за уличную иллюминацию. Д. В. попросил не забыть об этом завтра, и показал как происходит будничное закрытие магазина.
– Завтра открываешь магазин в 9 часов утра, не проспи. Клиентов крайне мало, но вполне возможно, что именно завтра мимо будет идти покупатель, которому кровь из носа потребуется дискография битлов, поэтому надеюсь на твою ответственность. – Д. В. достал из кармана новую связку ключей, которые блестели, переливаясь светом скудно светящей
лампы в каморке.
После того, как мы закрыли витрины, и входную дверь, босс отдал мне ключи, и подняв ворот своего пальто, по-киношному ушёл в противоположную сторону. Я же отправился к себе той же дорогой, что днём меня принесла в этот загадочный пустой магазин.
 Когда я вернулся домой, груженный пакетами с дешёвыми полуфабрикатами и крупой, хостесс передала мне жёлтый запечатанный конверт – сегодня пришла почта. Бумажная почта так удивила почтальона и хостесс, что мне передали конверт прямиком в руки. Сверху конверта был изображён почтовый индекс отправителя: 00320, в котором, кажется, не хватало одной цифры, чуть ниже адрес хостела, а также моё имя. Там, где по логике вещей должно было располагаться имя отправителя стояла лишь одна буква – "К".
Я быстро распечатал конверт, даже не дойдя до своего номера, сел на кухне, на которой кроме меня было ещё два молодых человека, они о чём-то разговаривали между собой поодаль, и не могли бы подглядеть текст наскоро написанного письма, хотя, если честно даже мне самому было не так просто разобрать почерк К., который писал лениво, пропуская буквы, и не дописывая слова до конца, превращая окончания в тонкую колеблющуюся нить.
 
"Я так понял, что ты сейчас В С–е? Чуть было не схватил меня тогда на Ладожском, а сегодня утром на Крестовском. Нам с тобой определенно сейчас нельзя видеться – я вляпался в некоторые проблемы, и даже то, что пишу тебе это письмо – уже подвергает меня большому риску. Я сейчас в Суоми, отправил тебе письмо из столицы, и отправился на север, у меня там есть одно место.
Знаешь, что я тебе скажу, братан? Когда у тебя талант продавать машины – лучше не бросаться им налево и направо, и не продавать автохлам серьёзным людям, обманывая их и вводя в заблуждение. Сейчас я немного пережду, к тому же есть небольшая халтурка, после чего вернусь.
Однако, за всё время моих странствий я пришёл к одному интересному выводу – ты мне не нужен. Ты со мной будто тень, никакой индивидуальности, и всё, чем ты смог мне подсобить в этой жизни – пару раз дал списать в университете. Глупый и бесхарактерный – таким не должен быть мой друг. Мне нужен сильный и достойный человек рядом, такой, которому я могу доверять.
Твоя же безынициативность иногда пугает меня до такой степени, что мне приходилось нарочито выглядеть рядом с тобой лучше, авось
потянешься за мной.
Раньше бы никогда такого не сказал, какое-то уважение у меня к тебе всё же было, а сейчас я далеко, и мы с тобой вряд ли когда-то снова увидимся." – письмо внизу завершалось жирным символом "К.", подписывая автора письма под каждым словом, и ставя жирную точку в наших отношениях. Так думал он.
 – Ребят, – обратился я к тем двум парням, что сидели за столом поодаль, и о чём-то живо спорили, – а что такое Суоми? Где это?
– Это Финляндия, дружище! – сквозь улыбку крикнул мне через кухню тот парень, что был выше, и в очках. – На финском Финляндия называется "Суоми".
– И как туда добраться?
– На пароме! – смеясь крикнул второй, и они улыбаясь продолжили обсуждать свою тему.
 Осталось узнать, когда такой паром отправляется, и главное откуда.

;
IIX
Утром, открыв магазин, я начал свой день с прослушивания музыки Sneaker Pimps, было удивительно, что такая музыка продаётся тут на дисках. В моём городе об этой группе знает с десяток человек, а тут можно приходить, и покупать их диски… Хотя, всё равно никто не приходит.
Солнечное утро пасмурного города немного меня разочаровало тем, что глаза болели от блестящего на солнце снега. Солнце грело, не обращая внимания на осенний снег, который вчера грел меня своим холодным синим сиянием.
Я сидел за стойкой, пил чай, и изучал трамваи, проезжающие по, очень по-европейски оформленной, выделенной для них полосе, как вдруг в магазин зашёл Д. В., он снова был чем-то взволнован, но уже без злого выражения лица, а будто хотел поговорить со мной о чём-то важном.
– Привет, как рабочее утро? – начал он издалека.
– Доброе утро, хочется сказать "как обычно", значит я немного уже освоился. Сегодня заходили туристы, китайцы, купили альбом "Роллингов", у мужчины был CD–проигрыватель на поясе.
– Двадцать первый век, что тут скажешь, – проговорил Д. В., отстранившись, и закурив сигарету. Он подошёл к стойке, и повернулся ко мне боком, куря в сторону витрин, и наблюдая за происходящим на улице. – Слушай, а ты говорил, что у тебя очень много свободного времени? С чем это связано, отчислили
из универа?
– Нет, я просто искал здесь кое-кого, и, кажется, что не нашёл. Остался на какое-то время, чтобы пожить, посмотреть на город. У меня сейчас очень много времени для того, чтобы спокойно подумать о разном – раньше как-то не выходило.
– Понимаю. И что же, этот человек – девушка? Любовь заставит – и не в такое болото примчишься, – босс ухмыльнулся, и с улыбкой посмотрел на меня
через плечо.
– Нет, это мой… знакомый. Мы с ним когда-то хорошо дружили, сейчас он стал другим, и я приехал сюда, чтобы поговорить с ним, повспоминать прошлое, но он кажется не очень хочет меня видеть.
– Зря ехал, выходит? – задал вопрос Д. В. в воздух, и после короткой паузы продолжил. – Послушай, я к чему спросил. У меня есть одна важная проблема, решение которой я хочу поручить человеку, у которого куча времени. Сам я постоянно занят дома, у меня больная мать, я за ней ухаживаю, живу без жены, и мама – единственный человек, который у меня остался. А проблема требует небольшого отъезда из города.
– Мне нравится куда-то ехать, на самом деле, Д. В., – проговорил я с надеждой на какое-то движение, – думаю мне необходимо сейчас встряхнуться, куда нужно ехать, и когда?
– Ехать нужно в ближайшее время, и тут основная проблема. Ехать нужно в Хельсинки.
– Куда? Это не в России, да? У меня ведь даже загран. паспорта нет, визы…
– Да, это финка, я думаю, что мои друзья из органов мне смогут с этим помочь. Я правда сейчас никак не могу уехать. Мне нужно отвезти туда бумаги, подлинные варианты кое-каких старых договоров, которые мне смогут в будущем принести хорошую прибыль. Поэтому я готов оплатить твои расходы, мне просто нужен надёжный курьер, – Д. В. выпалил это всё так, словно репетировал, пока шёл сюда.
– Нет, я за, мне просто как-то с трудом в это верится. Я никогда не был за пределами России.
 
В течение пары дней Д. В. помог оформить мне все необходимые документы, я ехал в Хельсинки как законный представитель своего босса, и мне был выдан тикет на четыре дня, находится на территории Финляндии больше этого срока мне запрещали законы Финляндии, и если бы я остался там на более долгий срок, то меня бы выпроводили оттуда, прямо до парома.
Паром. Нет, я не мог поверить в то, что в другую страну, в двадцать первом веке, можно отправиться
на корабле.
Вечером я отправился на набережную, которую поглотил серый туман, в котором прятался корабль. Когда я шёл, я представлял каким может быть паром, который везёт людей из одной страны в другую. Паромы в Сибири – это баржа, пришвартованная к катеру-буксиру, на такую баржу обычно может заехать несколько автомобилей, и люди часто стоят, опираясь на перила баржи, и курят в реку, отражающую палящее сибирское солнце. Здесь я планировал увидеть что-то подобное, но немного более комфортное, вместительное и без автомобилей, какой-нибудь быстроходный вместительный катер. Но то, что увидел я – стоит написания отдельного романа. Это был огромный белый лайнер. У него было имя – Св. М., и я сбился со счёту, пока считал количество этажей, или, если сказать вернее – палуб. Над Св. М., теряя ориентиры, летали буроголовые чайки, выкрикивая что-то непристойное.
Взойдя на борт, я задумался – а страшно ли плыть на огромном красивом корыте по середине Балтийского моря? А укачивает ли меня на волнах?
Плыть предстояло всю ночь, Д. В. заказал мне, наверное, самую дешёвую каюту на всём корабле, но даже она выглядела умопомрачительно, и главное – была одноместной. По ширине она была как две двухместных кровати, к стене справа были прикручены нары, с чудесным мягким белым матрасом, на стене висела небольшая картинка в рамке, ни то "Девятый вал", ни то "Бурлаки" – в живописи я полнейший профан. На прикрученном к полу столике стояла ваза с искусственными цветами – ваза, как выяснилось, тоже прикреплена к столу, то ли чтобы не упёрли, то ли чтобы не ударила ночью спящего человека, свалившись во время качки. Над столиком виднелся круглый иллюминатор – не очень большой, но на хорошем уровне, чтобы в него можно было взглянуть. Я находился где-то внизу корабля, и волны были практически перед лицом, что делало наблюдение в иллюминатор как минимум некомфортным. Всегда казалось, что, падая на самолёте есть пара минут что-то обдумать перед смертью, а вот когда замкнутое помещение заполняется водой – можно просто крикнуть "Амитофу" и закрыв глаза, пустить воду в лёгкие. И да, я начал замечать свои тревожные мысли, а значит кораблей я всё же боюсь, может даже
больше, чем самолётов.
Санузла в каюте не было, был общий на палубе, палуба состояла из блоков с каютами, небольшим холлом, где комфортно может находится только человек шесть, и небольшой столовой-рестораном, где можно было перекусить. Плаванье занимает всю ночь, поэтому я вышел прогуляться по кораблю перед сном, чтобы крепче уснуть. Люди то и дело говорили об айсбергах, наверное тоже впервые вышли в море. На улицу выходить не очень хотелось, там было достаточно серо и темнело, за окном во все стороны простиралась
снежно-морская степь. Но вдруг я увидел, как за стеклянной дверью, ведущей на внешнюю палубу, мелькнул знакомый силуэт – это был К.
Я выскочил на улицу прямо в свитере, в лицо ударил морской холод и снег, который липкими хлопьями пробрался куда-то глубоко в меня. Только выскочив на палубу, я понял какой я дурак – К. ведь был в Финляндии, и он не может быть тут; я повернул голову направо – и действительно, быстрыми шагами по палубе шёл моряк, видимо работает на корабле, и совершает какой-нибудь обход. Когда я зашёл назад в тепло, я почувствовал знакомый запах, от которого мне хотелось выскочить назад на улицу. Это были те самые духи, но только была какая-то разница, будто это были настоящие духи Burberry, а не их китайская подделка. Женщины оставляют свой след настолько глубоко, что даже пространство хранит их запах, не говоря уже о том, как он может проникнуть в память.
 Судно аккуратно покачивалось, иногда переходя на крутые кочки, но также быстро возвращаясь к своей привычной амплитуде. Прежде чем я отправился в свою каюту – решил зайти в местный бар, и заказал себе полбокала бурбона. Давно я не чувствовал вкус крепкого и настоящего алкоголя – он быстро меня подкосил, и я побрёл к себе.
В каюте было немного прохладно, в иллюминаторе было видно, как снежинки падают на стекло и растворяются, а волны пытаются поймать их налету. Я лёг под одеяло прямо в одежде – совсем не хотелось раздеваться в таком опасном месте, и быстро уснул, сладко, словно вижу последний сон в своей жизни.
IX
Сон же был сегодня явно на моей стороне: я снова был в Лесу, но это был первый раз, когда Лес меня не пытался поранить. Сквозь худые стволы сосен пробивались солнечные лучи, дыхание было тёплым, и пар заполнял тишину хвойного леса. Я гулял между деревьями так, словно мне некуда спешить, по стволам забегали вверх, против всех мыслимых законов физики, белки, держа что-то в своих лапках. Пройдя через густую и тёплую чащу, я вышел к какой-то площади, мостовой и, повернув голову направо, увидел Исаакиевский собор, утопающий в тишине утренней измороси. Пробежав вверх по ступеням, приблизившись к массивным колоннам, я услышал громкий звук, будто какой-то корабль тёрся дном о песок – открылись врата, ведущие во внутреннее убранство собора. Перед моими глазами был титанических размеров иконостас, купол собора давил своим весом, вокруг горели тысячи свечей, а сквозь небольшие бойничные оконца пробивался утренний свет.
Я проснулся в умиротворённом состоянии, солнце холодно пробивалось в иллюминатор, то был только самый рассвет моего первого финского утра. Корабль аккуратно раскачивался на волнах, в иллюминаторе виднелась земля – какие-то небольшие кусочки суши, острова. Из коридора палубы пахло чаем с шиповником, кофе, бутербродами. Пожалуй, это было самое уютное утро моей жизни.
Сойдя в порту Хельсинки я осознал, что прибыл в страну, на языке которой я знаю только слово «Суоми» (знаю второй день), и фразу «Вилле Хаапасало» (из фильмов о национальном характере русских).
Однако, сам городок (по сравнению с С-м, Хельсинки был маленьким европейским городком) был интуитивно понятным. Я указал таксисту адрес, куда необходимо поехать, отдал ему полтора евро, и сидел, смотрел в окно, на пятиэтажный, припорошенный снегом, город.
Зима приходила в Хельсинки явно раньше, чем в С-г, я это заметил, как только вышел из небольшого четырёхэтажного здания, где располагалась какая-то ассоциация, судя по вывеске – связанная с музыкой, остальное было по-фински. Очень хотелось курить, но я не знал, как люди в этой стране относятся к тому, чтобы русские туристы курили посреди улицы. Как вдруг мои размышления прервались неожиданным (хотя
и предсказуемым):
– Эй, есть курить? – спросил меня хриплый голос откуда-то позади. Повернувшись я увидел тучного лысого мужчину с двумя золотыми зубами и несколько раз сломанным носом.
– Ты чё, не вразумишь? Венайян эймат юмарра? – ломано переспросил меня по-фински этот Хриплый.
– Что? Простите, я просто первый раз за границей, очень удивился русской речи.
– Ой, интиллегент, из С-а поди приехал, много тут вас таких! Сиги-то есть?
– Да, угощайтесь. А чего, тут нормально так вот курить на улице? – спросил я, протянув ему пачку.
– Ты где начитался такого-то? Финнов не знаешь? Мы же по сравнению с ними – белая кровь! Они тут из синьки вылазят только проверить, не начался ли полярный день, – хриплый рассмеялся булькающим кашлем, который быстро перешёл в глубокий кашель.
– Понятно. Я вообще тут с одним делом, языка вообще не понимаю, может вы можете чем-то помочь?
– Ну спрашивай, я тут в порту с мужиками браконьерствую немного, живу лет пять уже, сориентировать могу.
– Вопрос простой, я знакомого ищу. Где может спрятаться парень в Финляндии, типа меня, такой же, как вы сказали, интеллигент?
– Тоже мне простой вопрос. Знаешь почему финка одно из самых безопасных мест на планете? Да потому что здесь всем побоку вообще всё, что происходит. Тут спрятаться можно вообще во всей стране, тундра да болота, – Хриплый явно озадачился, а это значило, что дело начинает пахнуть жареным, – но такой как ты может спрятаться только в одном месте – поближе к В-у, чтобы если чего – сразу назад в Венайю прыгнуть.
– Венайю?
– Это Россия тут так называется, по-фински.
– Понял, а где это? Куда мне сейчас идти?
– На автобус, на автобус. Возьмёшь билет в Виролахти, это маленький приграничный городок. Я почти уверен, что в этой дыре ты его и найдёшь.
Хриплый рассказал мне подробнее, как я могу найти автобусную станцию, и как купить билеты на терминале, не зная речи. Ехать, по российским меркам, было совсем недалеко – 160 километров.
Сидя в комфортном европейском автобусе я разглядывал виды южной Финляндии, и был ими крайне не впечатлён. Я часто видел сверстников, которые мечтали «свалить» из страны, например в Финляндию или Чехию, а тут даже и посмотреть было не на что. Хельсинки – маленький и скучный городишко, а за окном – смесь тундры с тайгой, бесцветные степи, припорошенные снегом, который всё накроет своим покрывалом, со дня на день. Даже с видами Т-й области не сравнится, а про Алтай и Байкал – думаю можно даже и не упоминать.
Приехав на автобусную станцию Виролахти, я понял, что лучшее, что сейчас я могу сделать – это найти еду, а потом прогуляться. Это была маленькая деревушка, окруженная обработанной землёй, здесь скорее всего выращивают что-то неприхотливое, а сейчас просто пережидают зимний период. Единственное, что я быстро здесь полюбил – тишина.
Идя по тихой заснеженной улочке, в поисках чего-то напоминающего супер-маркет, мне в голову пришла отличная мысль – ведь если К. где-то здесь – он должен что-то есть, а еду в Европе люди добывают в магазинах. Вполне ведь вероятно, что не каждый второй россиянин, проезжающий через эту деревушку, периодически заходит в магазин за едой. Господи, К., даже ненавидя меня, и убегая от меня в Финляндию, ты помогаешь мне думать.
Однако, как только я подумал о супермаркете, пройдя не больше двухсот метров от станции, слева неподалёку я увидел небольшой магазинчик с большой синей надписью S-Market и, почему-то Kioski, которая автоматически прочиталась мною как «киоски»; удивительный язык. На небольшой площадке перед магазином расположилось несколько автомобилей и заправочная станция. Градусник на магазине показывал -14 градусов, и красные цифры выглядели как что-то неестественное на фоне низких чёрных туч, которые готовились уронить на меня свои осадки.
Внутри было как-то знакомо и уютно, очевидно все такие магазинчики одинаковы на всей нашей планете. Но войдя в него я осознал другую важную проблему – язык. Как я могу взаимодействовать с финнами, не зная их языка, и тем более расспрашивать про такого же как и я «венайца», который приходит к ним и покупает еду. Кассир – молодая светловолосая девушка сидела за кассой, и, скучая, перебирала ценники. Я набрал себе небольшой запас различных снеков, чтобы чем-нибудь перекусить, но чтобы всё это можно было как-то поместить в свою куртку, и неуверенно подошёл на кассу. На дисплее кассы была написана цена – что-то около пяти евро, я так же неуверенно положил деньги в её руку, на что она заметила по-русски с сильным финским акцентом, торопясь и протягивая некоторые гласные: «Не бойся, мы не кусаетсья здесь в Виролахти!», и смущенно улыбнулась, как бы проверяя, насколько правильно она сказала эту фразу.
– Скажите, – начал я медленно, пытаясь понять по её лицу понимает ли она то, что я говорю, или нет, – я могу попросить вас о помощи?
– Помош? – переспросила меня финка, и, видимо вспомнив, что означает это слово, улыбнувшись продолжила, – конечно, чем помочь?
– Часто здесь бывают клиенты из России? Венайя, – попытался я блеснуть знанием финского.
– Венайа! Да, конечно, да, приезжают, – медленно и с явным усилием говорила девушка с именем Х. на бейдже.
– А бывает ли парень, одного возраста со мной, иногда приходящий?
– Парен? – Х. задумалась на несколько секунд, пытаясь сопоставить то, что я у неё спросил с тем, что происходило сейчас в её голове, – да, ест один парен, пару дней покупает еду здесь.
– Где я могу его найти, если он живёт здесь один? – я старался как можно сильнее упростить вопрос, и именно в этот момент чётко осознал, насколько сложный и тонкий у нас язык.
Х. кивнула, поняв суть вопроса, и достала с прилавка путеводитель по округу, в котором мы находились. Найдя карту Виролахти, она медленно и вдумчиво объяснила мне где находится такси, и как мне можно проехать до указанного ей на карте места. Это было где-то неподалёку, судя по карте, но место не самое легко доступное, легко заблудиться на улочках с похожими названиями. На отшибе деревушки была маленькая гавань огромного озера, противоположный берег которого был на территории России. Там недавно сдался небольшой домик в аренду, а слухи здесь расползаются быстро. Поблагодарив Х., я вышел на улицу, спрятавшись от ударившего в лицо холода поздней осени.
Сев в такси, я показал название улицы, на которую мне было нужно; по грунтовой дороге, ведущей из центра деревушки, мы добрались до туда так быстро, что я даже не успел нормально согреться в машине.
За небольшим красным домиком был маленький кусочек земли, быстро переходящий в лёд, пытающийся сковать тёмную воду озера. Поблизости не было ничего, кроме хвойной чащи, деревья стояли плотно упираясь друг в друга своими кронами и лапами. Я обошёл дом с обратной стороны, и подошёл к берегу озера. Холодный ветер пытался забраться под мою куртку.
Здесь пахло чистым воздухом, водой, которая местами проглядывала между льдом, смолой хвойных деревьев, что стояли на берегу, и дешёвой копией
духов Burberry.

;
X
Я смотрел на тёмную воду озера, покрытую льдом, когда меня окликнула В. Повернувшись, я и впрямь увидел её, она чудесно выглядела сегодня – длинные волосы немного завивались из-за влажности, щёки горели, то ли из-за смущения, то ли из-за прохлады. Глаза, как и обычно, смотрели будто сквозь меня. Она попыталась обнять меня, приветствуя, однако я сделал пару шагов назад, выдержав с ней дистанцию.
– Ну и ладно, – улыбнулась она, – что ты
здесь делаешь?
– Думаю ты понимаешь, зачем я здесь, В., – сухо ответил я, – другой вопрос в том, что здесь делаешь ты?
– Я вышла с тобой поздороваться.
В. снова выглядела глупо. Врать она не умела в принципе, и сейчас её отговорка звучала лишь как намёк на то, что от неё я не узнаю ничего, что хотел
бы узнать.
– Послушай, – продолжила В., – я сейчас будто увидела наяву свой давний сон, я его очень хорошо помню. Я помню, как стою у себя дома, выглядываю в окно, а за окном метель, и ты стоишь, глядя пустыми глазами в моё окно. Так и сейчас, я подошла к окну, услышав шум подъехавшей машины, а там стоял ты, пусто озираясь по сторонам, припорошенный свежим снегом. – В. рассказывала это медленно, будто извлекая из своего сознания свои образы, медленно и вальяжно, как она всегда любила делать всё, к чем прикасается.
– Тебе снова меня жаль? – только сказав это, я понял, что пошутить сейчас у меня точно не получится.
– Да, я ведь понимаю, что ты очень скучаешь по мне. Я очень часто делала тебе больно, я предавала тебя,  и до сих пор не могу понять – зачем я это делала? Мне просто так хотелось, играть с тобой. И я никогда не знаю, когда мне остановиться, ты всегда вызываешь у меня какие-то чувства, а я всегда играю с тобой.
Её слова холодом прокатились по моей спине. Одновременно во мне родился протест, ведь я по ней давно не скучаю, и вообще я здесь из-за К., а не из-за неё, но всё, что она говорила – отражалось в моём сердце, и старое, давно уснувшее древним сном, чувство оживало и просыпалось.
– Нет, В., ты не права. Я не скучаю по тебе, хоть и отношусь к тебе очень хорошо. Я тебе за многое благодарен, даже если ты делала мне очень больно – я становился сильнее, и сейчас я такой какой я есть во многом благодаря тебе.
– Значит это я скучаю по тебе. Я ведь люблю тебя.
Сказав это, В. начала подходить ко мне, видимо для того, чтобы обнять. С каждым сантиметром её приближения ко мне страх, вызываемый её духами всё усиливался и усиливался, и я снова попятился назад, выйдя на тонкий лёд озера, выставляя руку вперёд, чтобы остановить её намерение. В., увидев это, заплакала. Плач – это очень слабое слово, для того, чтобы описать то, что с ней произошло. Стон, похожий на выдох, вырвался из её груди, звуча очень по-животному, она упала на колени, а затем набок, свернувшись в позу эмбриона, и закрыв голову руками. Её красное пальто было всё в снегу.
Я подошёл к ней чуть ближе, но не знал, что ей сказать – женские слёзы меня дезорганизовали. Я присел рядом с ней, положив руку ей на плечо, и перебирая в голове слова и фразы «хватит», «перестань», «пожалуйста, не надо», «В., посмотри на меня», «успокойся», не сумев выбрать чего-то подходящего. Сквозь слипшиеся на её лице волосы, В., взглянула на меня глазами, полными любви. Эти глаза я видел уже раньше, и пускай прошло множество лет, я всё равно знал этот взгляд.
Она припала к моей руке, обнимая её, словно спасительный канат, я помог ей подняться, после чего она жадно бросилась к моим губам, заставляя меня поддаться её намерению. Жар этого поцелуя быстро согрел меня, я обмяк и обнял В. за плечи, крепко прижав к себе. Снег лежал красивыми островками на её чёрных волосах, на заднем плане аккуратно ложась на лапы хвойного леса.
– Я скучала, дорогой, – она тихо произнесла эту фразу, голосом полным нежности и заботы.
– Я тоже.
И в голове сразу же зародилось сомнение. Это то самое чувство, которое приходит, когда ты лжёшь, уверяя себя, что во благо. Ты теряешь землю под ногами, и не знаешь где сейчас находится правда. Ты только что осознавал, что этот человек вызывает у тебя только страх, но сейчас, идя на поводу её чувств и своего животного одиночества: ты обманываешь её, вселяя надежду в её хрупкое и болезненное сердце. Однако, результат такой оплошности не заставил себя долго ждать, немного отстранившись, В. аккуратно спросила:
– Тогда почему же ты никогда не искал меня, если скучаешь? – голос её был спокоен, будто уже ничего не может потревожить её душу.
– В каком смысле? Я… Я искал тебя, – продолжал я лгать, надеясь, что всё нормализуется именно сейчас.
– Ты очень плохо искал меня, – в её голосе начали появляться нотки нервозности, и она аккуратно убрала руки из объятий, телом давая мне понять, что хочет, чтобы я её отпустил, – я нашла тебя на краю света, а ты не мог найти меня, находясь со мной в одном городе!
Она нашла меня? Но, ведь я как раз не прятался, я ведь и сам всё время бежал за, а не бежал от.
– Ты постоянно сбегаешь от меня! – начала причитать В., прервав мои мысли.
Нет, я бежал за. Я использовал весь свой ресурс мозга, чтобы попасть сюда, и не для того, чтобы выслушать, что я трус.
– Как ты вообще меня нашла? – начал я издалека.
– Мне помогли очень хорошие люди, твои знакомые стали для меня друзьями, за всё то время, пока я искала тебя.
– Знакомые? – в глазах становилось темно, – где К.? Ты знаешь где он находится?! – Я терял самообладание и начинал ненавидеть её сильнее с каждой секундой.
– Да, он здесь конечно, мы с ним…
В. не успела договорить до конца, только произнеся «Да», я попятился назад, от этого удара, который сейчас поразил меня глубоко в сердце. Я не мог понять, что именно вызывает такие сильные эмоции, но я почувствовал предательство, я почувствовал себя преданным, и моё сердце билось так, будто было не согласно с происходящим.
Зайдя слишком далеко на тонкий лёд я услышал хруст, и моё тело будто бы что-то начало поднимать – на самом деле лёд треснул под моими ногами, и я провалился в озеро.
Вода была кристально чистой, но невероятно холодной. Первые секунды я даже не мог понять что со мной происходит, наверху я услышал глухой истошный крик. Как только тело начало реагировать – было уже поздно, я терял сознание, и не мог пошевелить руками. Видимо месяца, проведенного в бассейне, после того как пропал К., было недостаточно для того, чтобы вынырнуть и набить ему морду.
Глаза медленно закрывались. Я слышал какие-то звуки, но они были так необычно приглушены, вода сдавила мой слух, мои лёгкие, и кажется меня самого. Вода, которую я так боялся всё это время – станет для меня моей последней колыбелью.
Сверху я видел преломленное серое небо, пронизанное ветвями стоявших у домика сосен. Тишина и спокойствие овладевали мною, как вдруг я увидел какое-то зелёное пятно, летящее на меня, словно чайка, желающая пообедать неудачником.
Кто-то (это была точно не В.) прыгнул ко мне в воду, и схватил меня своими длинными пальцами за плечо, в этот момент, видимо, почувствовав безопасность, или из-за холода, я отрубился.
;
XI
Когда я открыл глаза – первое, что я почувствовал это тепло и комфорт. Я лежал на боку, уткнувшись носом к стене, покрытой вагонкой, накрытый тёплым перинным одеялом. Тело ломило от лихорадки и усталости, будто бы по мне кто-то проехался. Я начал медленно поворачиваться, и мне стукнуло в голову. С прищуренными от боли глазами я перевалился на другой бок, и увидел, как подле меня сидит А.
Её ангельски-золотые волосы слиплись от воды, она сидела в какой-то фуфайке, обёрнутая в плед. На обогревателе сушился зелёный свитер.
– А.? Это… Что ты тут делаешь? – слова покидали меня с огромным трудом.
– Греюсь, – угрюмо улыбнулась А., видимо не подозревая, что встретить её в этой жизни я больше не планировал, и эта встреча невероятно меня шокирует.
– Что произошло? Где я?
– Ты в домике, возле которого ты пытался утопиться. Если бы не мой разряд по плаванью – мы бы тебя снежочком закидали сверху, и поехали бы спокойно отсюда подальше. – Я от неё отвык, она была «как всегда» язвительна и прекрасна. Кажется я по ней заскучал за всё то время, что думал о деньгах, предателях и прочих глупостях.
– К. тоже здесь?
– Да, он скоро придёт, они с В. ушли на улицу, видимо что-то обсуждают, – А. задумалась и уставилась на свой свитер. От неё приятно пахло чем-то вроде еды, или это был запах кошачьей шерсти – я не мог разобрать, организм ещё восстанавливался.
– А., послушай, я сейчас доверяю только тебе, поэтому ответь, пожалуйста, на пару моих вопросов. Ты помнишь о том, как я говорил, что ищу своего друга, К., ты ведь понимаешь, что это тот самый друг?
– Конечно, понимаю. Только не понимаю, кто кого больше искал. Но ты определенно идиот. Поехал так далеко, поверив в то, что тебе прислали письмо из Финляндии, когда мы наугад сочиняли этот конверт из того, что было. Потом пришлось за тобой тащиться сюда, стараясь тебя обогнать.
– Это вышло случайно, мой начальник отправил меня сюда, – говорить было трудно: в горле пересохло, тело ломило, а ещё всё происходящее было похоже на какой-то бред.
– Серьёзно? Хозяин лавки с компактами, в которую заходит полтора человека в месяц, вот так вот берёт и отправляет незнакомого парня за свой счёт в другую страну? Ребята документы выбивали тебе в течение нескольких недель, используя все свои знакомства.
– Я теперь ничего не понимаю. У меня один простой вопрос – зачем это всё?
– Спроси у К., это его идея приготовить тебе такой странный подарок. Он был уверен, что тебе понравится, – А. снова задумалась, вцепившись своими длинными пальцами в уголок одеяла, – если бы немного всё не пошло наперекосяк.
– Подарок? А что пошло не так? Стой, подарок? Я чуть не сдох из-за такого подарка!
– Да, в этом вся проблема. Должно было получится как-то по-праздничному, колпаки, торт. Но до приезда в С-г ещё всё изменилось. И я не знаю по чьей вине, потому что я с ними только недавно. Ты вообще знаешь, что ты ехал с К. в одном вагоне?
– Да что за подарок? Что вы празднуете? В каком вагоне? – моя голова кипела от той кучи вопросов, что навалились на меня. Хотя я и ехал сюда затем, чтобы на многое ответить – понял, что только больше задаю.
– Нет, ты правда болен. Сколько тебе лет?
– Мне двадцать два, это важно?
– Важно! Когда твой день рождения?
– В ноябре…
– Идиот, твой день рождения – сегодня! Сегодня! Поздравляю, сказала бы, что у тебя теперь два дня рождения, но у тебя, дурика, он совпал с твоим первым днём рождения! – А. выпалила это всё, и словно обиделась. Эмоции как вспышки менялись на её лице.
– Чёрт возьми. Сегодня мой день рождения? А… что пошло не так?
– К. влюбился в В., – выдохнув заметила А., – вот и всё. А это вызвало череду неприятных последствий.
– А ты? Как ты оказалась в их компании?
– К. в поезде обратил внимание на то, что мы болтаем с тобой всё время, и когда ты отрубился – спросил у меня о тебе пару вопросов. Мы с ним познакомились, он рассказал мне о своей идее, и я посчитала её интересной, и, если честно, самого К. достаточно интересным. Мне он понравился.
Я не смог сдержать своего смеха:
– Так у вас тут что, треугольник? – смеясь, но видя, что А. наливается краской, выцедил я сквозь зубы.
– Квадрат, если тебя брать в расчёт. Не забывай, что В. больная на всю голову, и не может жить без
тебя. Иногда.
Эти слова дали мне больную пощёчину, и я понял серьёзность чувств А., которые она защищала – она полюбила парня, которому нравится девушка, которой нравлюсь я. При этом при всём, я по-настоящему рад был увидеть именно её – девушку, которая полюбила того самого парня.
– Или ромб, – задумчиво произнёс я, глядя на дверной проём, – а как скоро они вернутся?
– Не знаю, ушли уже в принципе давно.
Когда К. и В. вернулись, они сразу зашли ко мне в комнату, чтобы справиться о моём состоянии:
– Ну как ты? – немного запыхавшись спросил меня К., – ты нас здорово напугал.
– Если бы не А., я не знаю что бы с тобой случилось, – нервозно проговорила В.
– Я в порядке. Сегодня у меня целых два дня рождения. Спасибо А. за это.
А. смущенно улыбнулась и вышла из комнаты.
– К., скажи, зачем ты всё это затеял? – спросил я, в надежде наконец-то расставить все точки над и.
– Ты наверное уже не помнишь, но как-то мы ехали летом с пляжа, и ты сказал, что хочешь отметить свой день рождения за границей. Где-нибудь в Европе. Я решил сделать тебе такой подарок, потому что жизнь мне казалась на тот момент невероятно скучной. Я хотел взбодрить тебя, и взбодриться сам. Так всё и завертелось, а потом я встретил В.
К. нежно взглянул на В., и приобнял её за плечо, она прижалась к нему и улыбнулась, глядя мне в глаза.
– И что, вы теперь встречаетесь? – спросил я, окинув их взглядом.
К. хотел было что-то ответить, но тут с подносом зашла А., весело крикнув: «Глинтвейн!». На подносе был сандвич, который предназначался имениннику, и который я с удовольствием схватил, сразу же отправив его в себя, запивая тёплым вином.
– С днём рождения. Желаю тебе не прыгать в воду! – с укором пролепетала А., и раздав всем напитки, взяла себе стакан, прижав поднос к себе.
– Спасибо. Я очень рад, что встречаю свой праздник в такой компании, – искренне улыбнувшись ответил я на поздравление. Наступила небольшая пауза, которую каждый заполнил тем, что пил тёплый глинтвейн. Северная Европа, дом на отшибе промозглой деревеньки, стоящий на берегу озера, пледы, глинтвейн и сандвич. Таким был мой первый день двадцать третьего года.
Тело ломило от жара и усталости, поговорив на отстранённые темы, ребята решили оставить меня отлёживаться, и я уснул.
Мне снился Лес. Я шёл по нему, теряя равновесие, и падая в сугробы, вставая, и снова пытаясь пробраться через заснеженную тропу. Каждый шаг заставлял мою ногу проваливаться всё глубже в снег, и после очередного неловкого шага – я снова свалился в сугроб. Однако он не стал обжигать меня холодом, я просто начал тонуть в нём. В ушах звенело, и я уходил всё глубже и глубже, глядя на верхушки сосен, мимо которых летало, словно мушка, какое-то зелёное пятно. После этого снег захватил меня полностью и я проснулся, резко оторвавшись от кровати и жадно хватая ртом воздух – я жив, и я не утонул.
В домике было холодно, свитера не было на обогревателе. Я приподнялся, взял со стула свою одежду, и встал с кровати, параллельно натягивая свой тёплый свитер.
На кухне было зябко и пусто, что-то осталось из еды, чайник был ещё немного тёплым, я включил его, и начал шарить по карманам куртки, висящей на крючке, в поисках сигарет. Подкурив, я обнаружил на столе небольшую записку, написанную почерком К.:
Если ты забрался так далеко – то сможешь вернуться домой. Свой подарок я сделал, и это последний подарок от меня.
Я люблю В., и ей нельзя находиться рядом с тобой, потому что ей очень больно и тяжело. Мы
решили уехать.
Я искренне надеялся, что А. останется с тобой, но она увязалась за нами, видимо боится оставаться здесь одна, поэтому мы уехали втроём, проводим её до автобусной станции, а сами отправимся в небольшое путешествие, это будет полезно для нервов В., она вчера многое пережила.
Однажды ты дал мне урок – не прятать своих чувств, потому что если ты их прячешь, ты их прячешь в первую очередь от себя. Вот я и решил начать всё с чистого листа. Не пиши мне больше, пускай я и не считаю тебя никчёмным слабаком – наши пути должны разойтись, ты был хорошим другом.
Оставайся таким же незаурядным, что был и до этого, ты необычный человек, и на многое способен.
К.

P.S. Помнишь, что я говорила о предательстве? Только по-настоящему близкие, не забывай этого. И меня помни. – А.