Почтальонка

          – В Воронеже тюрьма находится на улице Свободы, – сказала почтальонка, отсчитывая мне пять триста восемь пенсии. – Я там жила!
          – Забавно, – улыбнулась я, расписываясь в квитке и возвращая мелочовку.
          – Ой, да не в тюрьме, вы что! На улице Свободы! Десять лет жила с мамой в Воронеже, а потом переехала к мужу в Рязань.
          Наша почтальонка немолодая, кудрявая, шустрая. Приносит пенсию, иногда заказные письма. Мне не жалко отдать ей мелочь, даже восемь рублей. Но только ей. Никакой другой почтальонше не даю, жду, когда наберут сдачу, порой принципиально несу двадцать копеек, чтоб было кругло. А потому что – наглые. Пришли давать пенсию – давайте. А нечего глазами съедать: «мелочи нету». Куда шли – знали? Вот и имейте мелочь, коль нужна. А я не обязана давать всем сдачу.
          А эта почтальонка, она наша, она всегда весёлая, всегда с историями. То про коня в прихожей «завернула», то про то, как на антенне повисла, когда с балкона упала. Вот ведь жизнь досталась!
         Про коня уж очень мне понравилось!
         Дело, говорит, было так.

         Занималась она в детстве конным спортом. Лошадей любила, – страсть! Холила-лелеяла, гривы расчёсывала, крупы начищала, кормила и выгуливала – когда разрешали. Потому что не всегда разрешали выводить на поля. Ну, или куда там, точно не помню, она когда говорила, я в квитке расписывалась.
         И вот, что-то у них там такое случилось, что сказали: «Всё. Нельзя больше заниматься, секция закрыта, и коней вы своих больше не увидите». Топайте домой, в общем, ваше дело малое, в прятки и вышибалы играть.
         Но разве ж дети согласятся на такую несправедливость?! И почтальонка наша не согласилась. Приехала в выходной, ключ она ещё не сдала свой, открыла конюшню, вывела Воронка и, не седлая, ускакала подальше. Накаталась досыта и обратно поехала.
         А там – милиция!
         Ну и испугалась, конечно. Потихоньку-потихоньку – назад, чтоб не видели. Да где там! Разве ж не увидят? Они ей – свистеть, а она – пятками по Воронковым бокам и – только ветер в ушах! – куда кривая выведет.
         И вывела её кривая в город. Лошадь что – всего одна лошадиная сила, а у машин – много. Разумеется, как не старалась наездница, всё равно оторваться от погони не могла.
         И тогда что удумала: по узким дворовым улочкам на коне скакать! «Газики» неповоротливы, пока объезд найдут либо втиснутся-впишутся в повороты, а она вот на вороном своём петляет, только грязь из-под копыт летит!
         Поняла, кстати, девица, что лица её никто не видел, а значит, что коня именно она увела, никто не знает. И надо ей только вернуть его в конюшню так, чтоб не заметили. Делов-то!
        Но милиция-то не знала умысла конокрада, а потому настроена очень решительно была. Так решительно, что вызвала подмогу. И вот Воронок уже взмыленный, девчонка напуганная, без седла уставшая, куда деваться из ловушки, в которую загнала себя, не знает. Сирену услышала (ещё мигалки понаехали) и решила затаиться. А где? Верхом-то?
        И повернула почтальонка любимца своего… в подъезд. Благо тогда никаких кодов и домофонов не ставили ещё. А чтоб уж точно её не нашли, заставила коня подниматься по лестнице.
        И вот дошли они, цок-цок, до пятого этажа и встали. Дальше некуда. А развернуться, чтоб спуститься – негде. Ну, подождали с полчасика, наверное. Решила она, что уж точно теперь её в этом районе не ищут – сколько можно-то?! – и стала думать, как вниз сойти.
        А что тут придумаешь? Мне вот ничего в голову не приходит. А ей пришло! Позвонила в одну квартиру, в другую – какая откроет. Поздний уж вечер-то.
        Вот где я просела!
        – Представь, – говорит, пересчитывая мои пять триста пенсии, – картину: открываешь ты дверь, почти ночью, и смотрит на тебя… лошадь! Чёрная. На пятом, значит, этаже. Ты что подумаешь?
        – Что. Свихнулась – что ещё?!
        – Вот и мужик, стоит в трусах-семейках, губы у него трясутся, слюна тянется, а сказать ничё не может. Это я потом уже поняла, что чуть не угробила его, а тогда мне что надо было? Коняшку свою развернуть. Ну, я и говорю: «Простите, я на секундочку! Можно?..» Он в коматозе таком посторонился, я Воронка под уздцы, прошла к ним в прихожку, хорошо, «хрущёвка» была, сразу зал по ходу, а слева кухня. Ну, я коня влево, потом его жопой в зал – и передом на выход.
        Я деньги в кулаке зажала и рот от смеха прикрываю. А она сумку через плечо и уже из подъезда досказывает:
        – Чё там мужик после меня делал, не знаю, мне надо было как-то ещё по ступенькам на копытах удержаться.
        – А милиция-то, милиция поймала?
        – Ну, дык! Моя милиция бережёт! Оставили, оказывается, одного на всякий, он меня и взял. Хорошо их тренируют, хоть и икал он всю дорогу до отдела. Мать меня исполосовала ремнём: какой там конь – спала стоя! Ну ладно, побегу я, в следующий раз скажу, каково на антенне болтаться!


© Copyright: 2010
Свидетельство о публикации №210052900724

(копирайт мой, с другой страницы)


читать ещё: http://www.proza.ru/2015/09/26/650