Хоровые байки

Забавные истории, смешные высказывания на репетициях и концертах моего любимого Камерного хора нашего унивеситета. Собрано и записано в 1999-2002 гг.

1. Незадолго до последнего перед Новым годом собранием хора Михал Борисыч (руководитель) предлагает: «Надо нам перед Новым годом собраться всем вместе, чаю попить...» Все: «Ну да... может, и чаю тоже». — «Ну, значит, договорились: в понедельник устраиваем чаепитие... Да, мальчишки, так а по сколько водки берем?»
2. Яна Феликсовна (молодая преподавательница) сообщает, что у нее через пару дней день рождения. М.Б.: «Так тебя поздравить надо!» Яна Феликсовна: «Ну так позвоните!» М.Б.: «Не, ну, позвонить-то, конечно, можно, но я к тебе... как бы прижаться хочу...» Яна Феликсовна, посмотрев на часы: «А вот у меня как раз пары нет, «окно» с 11 до 12.30, вот и прижимайтесь сколько хотите».
3. Перед «Днем открытых дверей» хор решает, что петь школьникам. Решили спеть «Гаудеамус» и что-нибудь еще. Кто-то предложил «Многолетие». Остальные: «Да вы что, мы их «Гаудеамусом» и так усыпим!» Кто-то: «Ну вот, а «Многолетием» мы их как раз и добьем!» — «Зато это искусство! Пусть учатся понимать настоящую музыку! А то что такое современная музыка? Одна фраза — два слова каких-нибудь, повторяющихся на один мотив». — «Ну, вообще-то в «Многолетии» тоже два слова на один мотив повторяются...» — «Но зато какой в них смысл!»
4. Женя: «А я завтра замуж выхожу!» Все: «А!!!» Женя: «По Интернету!» Все: «А-а-а...» Сема: «И все по Интернету?» Женя: «Да, и брачная ночь тоже по Интернету». Сема: «Это как — мышкой, что ли?»
5. Японцы для участия в фестивале (нас пригласили попытать счастья в отборочном туре) от каждого участника требуют по аудиокассете с записью голоса. Обсуждаем этот факт. Леша: «О, я понял, для чего это! Вы прикиньте, сколько они кассет-то получат!»
6. Готовимся к звукозаписи для японцев. Усиленно ходим по коридору и распеваем немецкую песню, которую нам прислали для записи. Сема сокрушенно восклицает: «Все мои друзья поют эту песню!»
7. Думаем, как заполнять в анкетах для Японии графу «характеристика». М.Б.: «Вы напишите все сами, потому что я английским не владею и уверяю вас, что если это на английском напишу я, то вы НИКУДА не поедете».
8. Проверяем отсутствующих. Яны Феликсовны нет. М.Б.: «Ну, про Яну Феликсовну я знаю: к ней Феликс приехал...»
9. Время звукозаписи хора, все ждут своей очереди. Сидим с М.Б. кроссворд разгадываем. М.Б.: «Нелетающая птица». Я (в абсолютном ступоре от усталости): «Страус! Не подходит? Что еще не летает? Дельфин!» М.Б. (смотрит на меня внимательно): «Да... ты знаешь, дельфин действительно не летает». Я продолжаю считать себя знатоком птиц и сижу, вперив взгляд в стену. Тогда М.Б. говорит: «Да, ты знаешь, это действительно верно», — и пожимает мне руку. Только тогда до меня доходит, что я сморозила.
10. На концерт по поводу Масленицы мы долго просили М.Б. разрешить нам спеть «Посеяли лен за рекою». Но он не соглашался и говорил, что «Лен» еще сырой. Итак, концерт. Мы спели две песни. Нас собрались уже выгонять, но тут М.Б. поворачивается к публике и объявляет, что, дескать, «по просьбе хора (мы подсказываем: «Нас, в общем»)... да, вас... мы хотим спеть еще одно произведение». Но это все только под давлением хора, поэтому за последствия он не ручается. Итак, поем, вроде ничего. Вдруг в каком-то месте мальчишки пошли вразнобой, альты куда-то наверх заехали, сопрано вниз... Для зрителей, конечно, все эти премудрости были не так заметны (впрочем, говорят, ректор аж скривился), но мы чуть хохотать не стали прямо посреди песни.
На следующий день на репетиции устроили разборки. Сема — Лене: «Ты так заржала в микрофон, что, кажется, даже слышно было. Я сзади стоял, так чуть сдержался. Представляешь, что было бы, если бы я засмеялся: «Ха-ха-ха!» — там бы весь хор захохотал». Леша — Семе: «Ты стоишь еще и по скамейке ногой такт отбиваешь — я чуть не свалился, топ-топ на весь зал!» В общем, веселая это была Масленица.
11. М.Б. на репетиции пытается нас утихомирить: «Да вы не можете потише? Я же не могу вам так громко кричать!» Леша: «Мы вам рупор купим». М.Б.: «Ага... матюгальник. Как встану я на концерте перед вами...»
12. Поем «Посеяли лен за рекою». Слово «добрался» надо долго тянуть, особенно второй слог. Поэтому «ся» берем вразнобой — то раньше, кто позже. М.Б.: «Ну почему берете раньше? Я же вам показываю, когда брать. Как мне уже вам показать, так, что ли?» — поднимает ногу и засовывает руку под коленку. Леша: «Надо нам этот... монитор сделать с караоке, чтобы там слог высвечивался, который брать». — «Нет, лучше пусть Михал Борисыч с табличками стоит, типа штандартов. Сколько слогов, столько и табличек».
13. Директор Молодежного центра Котова всегда говорит хору о концерте прямо за день до оного. От этого хор жутко психует. И в этот раз то же самое. М.Б.: «Ну, мадам Котова снова не сказала нам, когда концерт... Котова-с-с, Котова-с-с... Интересно, а почему «с» ставится в конце, а не в начале?»
14. После концерта перед министром образования хор облегченно вздыхает: «Ну, наконец-то министра отпели...»
15. Наташа и Рома Дягловы насчет чего-то стали возмущаться. М.Б.: «Ну, что еще там за бунт в среде Дягловых?»
16. Лена Матюша сидела, сидела и вдруг посередине распевки вздумала открыть дверь (душно стало). И вот она, значит, внезапно подскакивает, подбегает к двери, открывает ее, и... входит Нина. Удивленный Сема осторожно спрашивает: «Лен, ты, это, привратником устроилась на полставки?..»
17. Дяглов, журналист наш, отсутствует уже целый месяц — работает. М.Б.: «Дяглова кто-нибудь видел?» Мы: «Ага — по телевизору».
18. М.Б. приволок щенка. Нельзя его дома одного оставлять — маленький еще. Зовут Дудский. Поем «Лакримозу» (заупокойная, реквием). В самом трагическом месте «Лакримозы» Дудский выходит из-под рояля на середину комнаты, садится и... делает лужу. И сбегает. «Эксгибиционист!» — произносит М.Б. и под общее ржание берет с рояля первый попавшийся листок и собирается промакнуть лужу им. ««Лакримозой»!!! — истошно кричит Алена.
19. М.Б. стоит за роялем. Дудский бегает около нас. Мы подбиваем его спеть партию сопрано. Наконец он решает угомониться около хозяина. Подходит и ложится у его ног, а голову кладет на его ботинок. И когда М.Б. начинает работать педалью, Дудский не меняет положения, и голова его смешно подпрыгивает на ботинке. Мы: «Вот-с... ассистент. Педали будет нажимать».
20. М.Б. рассказывает нашу программу концертов на май: «И вот 6-го или 7-го мы сделаем для ветеранов...» Мы: «9 мая!» М.Б. продолжает: «А потом в мае приезжает наш... самый главный пахан... отец... короче, патриарх Всея Руси... И они попросили спеть им «Многолетие» и «Аве Марию», но я сказал, что «Лакримоза» — это и есть «Аве Мария» и что разница между ними совсем не улавливается. Поэтому поем «Многолетие» и «Аве Марию», она же «Лакримоза»».
21. Поем «Лакримозу». Сперва мы долго спорили об одном слове (текст — на латинском) — «Huie», но все-таки пришли к выводу, что это неразборчиво написано и на конце должна быть буква «c», т. е. «Huiс». А штука эта тягучая очень, поэтому приходится петь: «Ху-у-у-и-и-ик...»
22. «Лакримоза». Разбираем текст. М.Б.: ««Лакримоза диэс илла...» Ну, а здесь, натурально, как в болоте: «Ква — ре — сур — гет...»». И вот поем мы первую строчку: «Lacrymosa, dies illa, qua resurget...» (причем первые три слова очень тягуче, а с «qua» — отрывисто). А М.Б. очень любит нас останавливать после пары тактов словами «Так, все! А теперь сначала!» — если ему что-нибудь не нравится. Причем на самом интересном месте. Так и в этот раз. Вышло в результате: «Лакримоза, диэс илла... Ква!»
23. М.Б. быстро и невнятно кому-то что-то объясняет. И до меня доносятся слова: «Пьяное форте... пьяное форте». Оказалось: «Пиано и форте».
24. Слушаем «Лакримозу» на кассете в исполнении венского хора. Потом М.Б. объясняет оттенки: «А вот здесь надо пиано сделать, а не кричать... Это так венцы неотесанные поют, а вы должны на пиано!»
25. Надежда Амировна и Яна Феликсовна опоздали на час. М.Б. между делом: «Да вы вообще опоздали!» Яна с Надей: «Да, мы опоздали по-большому!» Все ржут. Сема (натужным голосом): «Задержа-а-ались...»
26. Поем «Посеяли лен за рекою». Альты начинают: «Посеяли лен за рекою...» Но так уж они плохо спели, что мы не стали и продолжать свое «уродился лен с бородою». Фраза чья-то по этому поводу: «Так посеяли, что даже не уродился».
27. Перед выступлением в ДКМ (Доме культуры моряков) у нас было ужасно много времени, так как начало концерта намечалось на 16, а хор должен был выступать аж во втором отделении. Придя к часу дня, мы пристроились около гардероба и, в ожидании остальных и М.Б., стали, не обращая ни на кого внимания, в полную силу распеваться. Потом кто-то сказал: «Ну что, попели, может, теперь и домой идти?» Мы в ответ: «Ага, 8-го мая в холле ДКМ камерный хор ДВГУ дал благотворительный трехчасовой концерт для всех находящихся неподалеку».
Кстати, в программе в тот раз почему-то написали «Посеяли лен над рекою». Хорошо еще, что не «под рекою».
28. Решаем, когда и во сколько дать концерт в Доме ветеранов. Все или еще учатся в это время, или не могут. Никак не можем договориться. Наконец выбираем понедельник, 18.00. Вроде всем удобно. И тут кто-то: «А если у них в это время ужин?» Все (всполошившись): «Отложат! Обойдутся!»
29. Едем на выступление в Доме ветеранов в универском автобусе, а М.Б. заставляет нас распеваться — это с нашими-то дорогами! Получилось: «Сквозь волнистые тума-а-а-аны пробирается луна-а-а-а...» После этого М.Б. хотел было заставить Лену Матюшу петь «Дай Бог», где она солирует, на что Лена взвыла: «Я не могу петь в условиях общественного транспорта!» Мы — Лене: «Это не общественный транспорт, а заказной, а вот если бы ты пела в общественном транспорте...»
На концерте окончательно усыпили ветеранов своей «Лакримозой» на латинском (им бы еще синхронный перевод!). В середине концерта М.Б. объявляет очередной номер: «Композитор Глюк. «Мелодия» из оперы «Орфей»». И какой-то ветеран вдруг говорит на весь зал своим скрипучим голосом: «Ничего не слышно, что он там говорит?» Нас всех охватил приступ смеха. М.Б. тогда подходит поближе к ветеранам и орет: «Глюк! «Мелодия»!»
Следующий номер М.Б. снова объявляет нормальным голосом, но, видя опять недовольные ветеранские мины, снова извиняется, подходит поближе и выкрикивает: «Гимн! «Гаудеамус»!»
Во время нашего исполнения М.Б. стоит и строит нам всякие рожи, пародируя ковыряющихся в носу и стоящих мешком, отчего хор чуть не портит все дело своим хихиканьем.
Отпели. На прощание ветераны нас благодарят и сетуют на то, что жаль, дескать, что мы им еще не станцевали. М.Б., снизойдя к этой просьбе, делает несколько русских народных па, после чего ветераны довольно смеются, а мы разворачиваемся и сбегаем, пока и нас не заставили плясать.
30. Много шуток вызывала у нашего хора религиозная песня Чеснокова «Приидите, ублажим» (одно название чего стоит!). Там были следующие слова: «Его же мати зрящи на кресте висяща, рыдающи, вопияше, и матерски восклицаше...»
31. Поем «Лакримозу». М.Б. недоволен оттенками. Говорит: «Ну, вот, меня господь голосом обделил, но вы-то! Вы ведь можете здесь спеть как надо — форте или пиано. Вроде так каждая из вас хорошая девочка, но...» Мы (продолжая мысль): «...Но как рот откроет...»
32. На хор я постоянно опаздывала. В конце концов М.Б. это надоело, он встал передо мной в конце одной из репетиций и раз двадцать повторил мне: «Лена, завтра в 18.30!» На следующую репетицию прибегаю почти вовремя и с порога кричу (то бишь здороваюсь): «18.30, Михал Борисыч!» М.Б.: «Тридцать пять, Лена!» Я: «Тридцать, тридцать, Михал Борисыч!» Так и повелось у нас при прощании и при встрече: «18.30, Лена!» — «18.30, Михал Борисыч!»
На самой последней репетиции перед моим отъездом на каникулы спрашиваю: «Когда встречаемся — 1 сентября?» М.Б. (похохатывая): «Да, Лена, 1 сентября. В 18.30!!!»
33. Надо было отксерить партию. Я без всякой задней мысли прошу М.Б.: «КсернИте мне, пожалуйста... или ксЕрните...» М.Б. (посмотрев на меня выразительно): «Щас как ксерану!»
34. Накануне приезда китайского премьер-министра Ли Пэна. Хор должен петь. Сидим оговариваем наш внешний вид. М.Б.: «Обязательно все должны быть в колготках телесного цвета». Полхора: «Тогда пусть нам спонсируют покупку колготок телесного цвета!» М.Б.: «Кто — я буду спонсировать?» Хор (невозмутимо): «Нет, Ли Пэн». Сема: «Может, если хорошо споем, он вообще каждому отстегнет по сотне баксов?»
35. После постоянных опозданий на хор в течение полугода я целую неделю приходила даже раньше, чем надо. М.Б.: «Ты что это вдруг?» Я: «Закодировалась!» На следующий день опаздываю на полчаса. М.Б.: «Ну что, опять опаздываешь?» Я: «М-м-м... сорвалась!»
36. Перед концертом для Ли Пэна. Репетируем. М.Б.: «Ну что у вас такие кислые лица? Тут Ли Пэн приезжает, а вы... Вот представьте только себе: бегал вот простой босоногий китайский парнишка... и вдруг стал Ли Пэном и приехал к нам!» Это нас действительно несколько развеселило.
37. М.Б.: «Ну что вы так вяло? Как козьи маленькие кекешки на дороге!.. — подумав немного, — А нам нужна одна большая». Мы: «Ну, Михал Борисыч, сравнение более чем образное!»
38. М.Б. сделал себе операцию на мизинце. Теперь ходит с забинтованной рукой. Из пальцев забинтован только мизинец, который торчит, не сгибаясь. И вот на репетиции М.Б. начинает нам что-то показывать, жестикулируя, и вдруг замечает, что мы все потихоньку смеемся. Тут он обращает внимание на свою больную руку и понимает, в чем дело: показывает-то он указательным пальцем, а остальные сжимает в кулак. А так как мизинец пока у него временно неподвижен, то получается этакая распальцовка — «чертовы рожки» — с характерной жестикуляцией.
39. Новая «штучка» (как иногда называет М.Б. наши произведения) — «Барыня». В партии сопрано на несколько строк сплошное «тара-тара-тара». Раз двадцать, наверно. Уточняя ноту: «Михал Борисыч, сыграйте, пожалуйста, си в пятой «таре»». Вскоре мы окрестили это произведение «Песней о таре», или «Песней о верблюдах», так как посреди «тара-тара» вдруг появлялось не менее бессмысленное в данном контексте слово «верблюды», причем с ударением на последнем слоге. Песня была русская народная. О барыне и верблюдАх. Наверно, с философским подтекстом.
40. Разучиваем новую «бирюльку» (как тоже называет наши произведения М.Б.) под названием «Глория». А петь уже через пару недель. А не выучили еще ни черта. А поздно. А М.Б. все не отпускает с репетиции. Мы умоляем на сегодня покончить с музыкой. М.Б. на это: «Да нам петь уже скоро, а у нас «Глория» вся в соплях еще!» Так мы и окрестили произведение Шуберта — «Глория в соплях» по аналогии с выражениями «вишня в цвету», «яблоня в саду» и т.п.
41. В «Барыне» в конце идет у сопрано очень высокая нота — раз двадцать подряд со словом «ох»: «Ох, ох, ох, ох...» И вот сидят сопранки и пытаются изо всех сил выжать из себя высоченное «Ох! Ох! Ох! Ох!» В конце Алена вдруг спокойно так произносит: «Это называется «чуть я, маленький, не сдох»». Позже мы обозвали это место «Сопрано в агонии».
42. М.Б. обычно называет наши партии (бумажки с нотами) просто «портянки».
43. Я ненавижу «Барыню». Начинаем ее петь. Берем первый аккорд — очень грязно. М.Б. (поморщившись): «Фу, какая гадость!» Я (разумеется, подумав, что он не про нас, а про «Барыню», встрепенувшись): «И не говорите, Михал Борисыч!» Все начинают хохотать. Я (соображая): «А-а... вы о чем?»
44. Ксюша: «Я после концерта оставила юбку в аудитории». М.Б. (серьезно-заинтересованно): «Концертную?» Ксюша: «Нет, свою». М.Б. (расхохотавшись): «Ах, да какая ерунда!»
45. М.Б. выуживает откуда-то концертную юбку (а так как эти юбки с запАхом, то в развернутом виде выглядят как полотнища): «Вот, я тут юбку нашел... Надо кому-нибудь?» Все: «Оставьте на шторки, Михал Борисыч».
46. Обсуждаем концертную одежду. М.Б.: «Ну, вот на этот концерт для колледжан форма свободная. Но приличная, разумеется». Мила: «А короткие юбки или длинные?» М.Б.: «Ну, вот тебе что больше идет?» Лена: «Ей идет короткое… Но вы знаете, Михал Борисыч, без юбки она вообще дивно выглядит!»
Далее кто-то предлагает старый, но так и не испробованный вариант — прийти в нижнем белье. Причем в разных комплектах: как требуют правила приличия, — белый верх, черный низ. Мальчикам то же.
47. М.Б. на репетиции просто неприлично играет «Глорию»: ошибается, забывает и убыстряет проигрыши и т.д. В конце концов он извиняется и говорит, что, мол, темно и в его угол совсем никакого света не попадает, да так оно и есть: ноты действительно не освещены. Мы: «Михал Борисыч, вам надо лампочку на лоб, как у шахтера».
48. Собираемся отпраздновать осенних (а заодно и начальных зимних) именинников. Сначала, как водится, немного порепетировали, потом протерли рояль и со словами: «Ну что, начинаем использовать рояль по назначению!» — уставили его разными вещами: бутылки (штук семь) в рядок, яства разные... Причем первой «украшать» рояль, как именинница, начала Матюша. Она раскрыла свою сумищу и стала выуживать оттуда по блюду. Хор, окружив инструмент, молча наблюдал за этим зрелищем. Выудив все имеющееся, Лена последним номером достала блюдце, вилку и кружку, поставила все это перед собой и провозгласила: «Все, я готова!»
Но прежде чем пить, мы решили обсудить нашу новую форму, которую нам будут шить. Думали, думали, додумались в конце концов до того, что платье должно: немного тянуться, не линять, не садиться, немного блестеть, не пачкаться, не растягиваться, быть не мягким и не жестким, не жарким и не холодным, не вытираться и не обвисать, но в то же время облегать, не мяться и, как подытожил Сема, «в огне не гореть и в воде не тонуть».
Попили, теперь можно и попеть. Спрашиваем (в шутку) М.Б.: «Вы… играть можете?» М.Б. (подыгрывая): «М-могу».
Кто-то: «Давайте «Ты меня, я тебя»!». Оказалось, это про песню из «Юноны и Авось» — «Ты меня никогда не забудешь, я тебя никогда не увижу». Далее решили петь «Love of my life». Матюша: «Да это аттракцион неслыханной дерзости!» Пропели. М.Б. оценивает: «М-м-м, ну... узнаваемо».
Пьем. Тут я вспоминаю, что завтра уже зима, и ору: «Люди! Сегодня последний день весны!» Замечаю изумление окружающих: «То есть... ой... осени...»
До дома меня довезла Таня. Причем потом выяснилось, что, когда я выходила из машины, вместе со мной вышел шнур от магнитофона, стоявшего на заднем сиденье. Он всю дорогу болтался по земле, но чудом умудрился остаться в рабочем состоянии. С тех пор смотрю, чтобы вместе со мной из машины не выскочило ничего лишнего.
49. Хор празднует Новый год. Ждем, пока мальчишки принесут вино. М.Б. лежит на скамейке головой на чьей-то дубленке. А до этого, надо сказать, он вовсю наяривал нашу новую «бирюльку» под названием «Поет зима, аукает, мохнатый лес баюкает». Я подхожу, присаживаюсь рядом: «Михал Борисыч!..» М.Б. (косит под пьяного): «М-м?» Я: «Михал Борисыч, зима поет!» — «Угу». — «Аукает!» — «Вот скотина!»
Пили, потом, как обычно, пели. Причем совсем даже неплохо, избегая обычных ошибок — фальцета на «ля», нехватки дыхания, неплавного «увождения» и т.д. Мы: «Михал Борисыч, вы заметили, что в таком состоянии сопрано берут все, включая «ля» и даже «си», и дыхания хватает, и уводят плавно? Из чего следует вывод...» Алена: «Что перед каждой репетицией необходимо принимать по стопке водки внутрь».
50. Новые словечки нашего хора: гомосаксафонисты, фортепьяницы, клоаксно.
51. Концерт в гостинице «Хендэ». Битых два часа ждем городскую администрацию, которая, как обычно, где-то шляется. В конце концов надоедает, и тогда хор выстраивается в большой круг прямо посреди холла на втором этаже отеля и начинает играть: «Летели собаки по синему роялю, их было ровным счетом… и т.д.» Причем играем так: «...и — сказала — ноту — си бемоль — второй — октавы».
52. Должны петь «Крестьянскую пирушку», которую директор МЦ окрестила просто «Пьяницами». Я плохо знаю слова, пытаюсь репетировать сама. Пою: «…молодая жена черно... — и тут меня заклинивает, — ...черногри... нет, кажется, там не про коня». Вспоминаю предыдущий текст — действительно о жене. «Чернобри... нет...» Наконец вспоминаю: «Чернобровая!»
Правда, как оказалось, остальные тоже не очень знали текст, так как «скамьи», например, у кого-то были «сосновые», у кого-то «дубовые», а у кого-то «тесовые».
53. «Глория» начинается словами: «Глория ин эксельсис део». Мы уже совсем запелись и просто глючим. Я вознамерилась сказать что-то вроде: «Поем «Крестьянскую пирушку» и «Глорию»». Забыла слово «пирушка». Говорю: ««Глория» и… и… и…» Дяглова (дабы помочь мне): «Ин эксельсис!»
54. «Татьянин день». Боялись за «Пирушку», а накосячили в «Глории»: у М.Б. упали ноты (мы ему посоветовали в следующий раз прибить их гвоздями или прицепить на скотч), и, пока он их одной рукой подымал, другой нам что-то не то наиграл. Правда, мы не остановились, как-то справились и поехали дальше. Зрители-то даже ничего не заметили, но мы-то перепугались и расстроились страшно. Посередине «Глории» — проигрыш, рядом со мной стоит Леночка Маленькая (из школьников-колледжан) и вдруг в непосредственной близости от микрофона мне сообщает: «П…ц». А прямо перед нею — микрофон, а прямо передо мною — ректор сидит, на нас смотрит и блаженно так улыбается. Я думаю: «Блин! Ситуацию надо спасать!» А тут и не пнешь так, чтобы не видно было — первый ряд все-таки. Короче, я ее пихнула как могла, стоим дальше. Но Леночка не успокоилась и продолжает дальше шептать: «На Котову посмотри, на Котову!» (наверно, та делала нам какие-то знаки, обещающие скорую смерть от ее руки, хотя впоследствии она ни в чем не признавалась, уповая на то, что все было просто замечательно). Я как рявкну ей (тихонько, конечно): «Замолчи!» Отпели. Торжественно стоим, ждем знака папочки свои сложить, и вдруг Леночка начинает прямо по-конски ржать, и так под ее тихое ржание мы уходим со сцены.
55. Приходим на примерку новых платьев для хора. На дворе зима, на нас дубленки, в помещении дубак. Поэтому наш первый вопрос звучал так: «А раздеваться обязательно?»
56. М.Б. заставляет всех выплевывать жвачки на репетиции (прямо с тазиком  перед нами ходит и все тут): «Так, вытащили жвачки изо рта и выплюнули в таз!» Миша: «Так, все резко проглотили жвачку…» Костя: «Да, особенно если она на резиночке».
57. М.Б. на пейджер приходит сообщение от директора МЦ: «Во вторник концерта не будет, но будет в пятницу. От вас требуется 1 негритянское произведение и что-нибудь из русского» Мы изгаляемся: «Негритянское? А бананы брать с собой? А одежда тоже негритянская или что-нибудь из русского?» М.Б.: «Я думаю, что русским будет «Барыня» или «Зима», которая поет-аукает, а за негритянское сойдет «Придите, ублажим Иосифа»». При этом все начинают дико хохотать, поскольку последнее является богослужебным песнопением. Кто-то: «Давайте покрасимся в черный цвет и споем «Посеяли лен за рекою»». В общем, так ничего и не решили.
58. Леша рассказывает, как он прослушивался в Академии искусств: «Сказали, что я неярко выраженный тенор. Сказали: иди ярко выразись и тогда приходи».
59. После концерта. Просим отзыва М.Б. Он: «Ну, неплохо... Нет, я лучше скажу так: могло быть и хуже».
60. Поем. М.Б. останавливает нас и кричит: «Ну почему текст опять не пропевается?!!» Мы (тихо): «Текст... не пропьешь!»
61. Концерт. Выходит ведущий и объявляет, что сейчас, мол, хор ДВГУ споет «мессу си-бемоль мажор Моцарта» — совершенно не то, что мы должны были петь. Под аплодисменты выходит М.Б., поворачивается к зрителям, кланяется и говорит (с видом «Вы этого дурака не слушайте, он вам наобъявляет») — коротко и ясно: «Шуберт. «Глория»». Зал начинает посмеиваться, и мы под этот ржач запеваем свою «Глорию».
62. М.Б.: «Ну почему артикуляция такая плохая?!» Мы: «А мы… и так неплохо друг друга понимаем!»
63. Репетиция после концерта. Обсуждаем последнее выступление. Леша: «Да нормально выступили. Меня даже потом в туалете узнали!»
64. Репетиция перед концертом. Пробуем одеть в форму «раздетых». М.Б.: «У тебя юбка есть?» — «Да, кажется». — «А туфли?» — «Ага». — «Значит, осталась только блузка… Ну, вон там лежат несколько ненужных, поройся, выбери подходящую». Мы (язвительно): «Ага, покопайся в секонд-хенде».
65. Строим аккорд (голосовой). Должно было получиться 6-голосие. Поем очень грязно. Оправдываемся: «Это было… 30-голосие».
66. М.Б. долго нам что-то объясняет, а мы, похоже, не въезжаем. Тут Инга демонстративно берет конфетку «Рондо» и сует в рот. На возмущенный взгляд М.Б. она многозначительно говорит фразу из ТВ-рекламы: «Облегчает понимание».
67. Репетиция после какого-то праздника (читай: после всероссийской пьянки). Все очень «ржавые» (в плане голосовых связок). М.Б.: «Ну, богодульный хор какой-то...»
68. М.Б. о нашем неприличном пении на репетиции: «Дикий хор в лесах ДВГУ!» Мы (указывая на аудиторию, в которой мы занимаемся): «А это — наше логово».
69. Хор ругается на директора МЦ за то, что та недовольна нами: «Да она за год не поставила нам ни одного человека мужского пола и еще чего-то требует!!!»
70. М.Б. — о Кирилле: «Рок ему подавай! А рок приходит и уходит…» Инга: «Нет, Михал Борисыч, Рог не уйдет».
71. Последняя встреча с хором в этом учебном году. Стоим в зале главного университетского корпуса, кругом куча народу. Договариваемся о завтрашней пьянке. Разумеется, надо это сделать как можно приличнее. Примерно так: «В общем, папки приносим с собой, а на ноты будем сбрасываться».
72. Оля уехала на три месяца работать в Токио. Шлет хору письма и открытки. М.Б. начинает зачитывать их каждый раз такой фразой: «Вот что пишет нам наша Оля из этой дикой страны Японии...»
73. Как-то дали нашему хору задание — чуть ли не за неделю выучить новое произведение — «Барыню». Мы, конечно, выучили, но настолько неуверенно знали ее, что на концерте в буквальном смысле прятались друг за друга. В результате получилось так: рты все раскрывают, а звука нет. Васе с Ритой (нашим звукорежиссерам) попало, потому что все свалили на микрофоны, хотя они их врубили на полную мощность. Зрители потом ходили и спрашивали: «А почему вас было так плохо слышно?» На что мы загадочно улыбались.
74. В новом произведение «Chor» мужские теноров за неимением мужчин поют девушки-альты. М.Б. на репетиции: «Поднимите, пожалуйста, руки, псевдотенора!»
75. Выпускной юристов. Поем «Chor». Жмяку, который на репетициях вечно косячил, не досталось места на скамеечке, на которой стоят наши мальчики, и его задвинули назад, из-за чего он вообще ничего не видел (в том числе дирижера) и пел наобум. Надо сказать, что был у нас еще и оркестр, который задвинули не менее далеко, чем Жмяка, — прямо в занавес. Света-пианистка сидела почти за кулисами, причем спиной к дирижеру, поэтому играть ей пришлось, постоянно оборачиваясь на 180 градусов. Короче, в одном прекрасном месте Жмяк вступил на одну четверть раньше. Причем за ним пошли остальные мальчишки и часть девчонок. М.Б. стоит дирижирует, пробует вернуть нас на путь истинный, аж скандирует правильный текст. Но бесполезно. Я стою вообще только рот раскрываю: у меня справа стоит девчонка из музучилища и поет правильно, а слева стоит Ксюха и поет неправильно, то есть вместе с мальчишками на четверть раньше. Я не знаю, за кем петь, и просто открываю рот. Оркестр сначала шел за М.Б., а потом совсем расстроился и тоже нафальшивил, правда, не очень заметно. Им-то вообще труднее всех пришлось: произведение новое, играют всего неделю, дирижера не видят, что делать, не знают... Короче, две строчки мы таким вот каноном отпели (когда одна музыкальная фраза повторяется чуть раньше и чуть позже, с наложением), а потом, на наше счастье, там была пауза, после которой все пошло хорошо и даже лучше, чем надо (в качестве компенсации).
Потом нам слушатели рассказывали: «Ничего не было заметно, только напугали лица: глаза вытаращены, друг на друга оглядываются: думаем, наверно, что-то не так». Другое мнение (человека с музыкальным образованием даже): «Все было хорошо, только в середине канон спели как-то неуверенно». Н-да, юристам-то, на которых мы таким образом проэкспериментировали (они потом признавались, что «нормально, только слишком уж погребально, мы чуть не заснули»), было абсолютно пофиг, что мы поем, зато первый ряд аж скривился: понимают, сволочи, в музыке! А ректора аж передернуло. Он, кстати, сидел чуть не напротив меня, из-за чего я чувствовала жуткий стыд за наш косяк и старалась сохранить на лице счастливую улыбку (больше, впрочем, наверно, похожую на гримасу).
Обычно мы концерт обсуждаем на ближайшей репетиции, которая с этого и начинается, поэтому следующая репетиция началась словами М.Б.: «Ну, конечно, да-а-а…» Просмеялись все вместе, стресс сняли. М.Б.: «Нам повезло, потому что, на наше счастье, там была гармония, а потом было четыре такта паузы, на которой мы все очухались».
Да, а мужиков наших мы чуть не убили, конечно. Когда мы сразу после концерта возмущались, как можно было допустить такой косяк, всех успокоила Катя Штуда: «Да ладно, все равно все потом слились в экстазе!»
76. На концертах наши мальчики обычно стоят верхним рядом на скамейке, которую сами же выносят и уносят. А девочки — первыми двумя рядами, причем когда мы выходим и уходим, то должны как бы прикрывать мальчишек. О чем мы иногда забываем. Как-то раз за кулисами перед концертом Леша возмущается: «Когда отпели, вы хоть не убегайте так быстро, ждите нас, а то вы убежите, а мы, как дураки, с этой скамейкой идем!»