Снежный Барс

О Хенмунде из Кейремфорда, лорде Фержингарде, всегда говорили разное. Одни — что он был трус и предатель, обнаживший меч лишь однажды в жизни: чтобы принести присягу. Другие говорили, что Хенмунд был мудрым и рассудительным правителем, спас свой замок, жизни своих подданных и свою собственную. В нем много было противоречивого, в этом тихом, отстраненно-безразличном и будто вечно настороженном человеке, и за свою жизнь он успел сделать многое. В историю своего дома он вошел под прозвищем, данным ему Эстергом Великим в насмешку — Хенмунд Благоразумный, — и оправдал его в полной мере.

***


Замок Кейремфорд перешел в руки Эстерга Завоевателя в куда лучшем состоянии, чем большинство крепостей, взятых приступом. Немногочисленные защитники практически не оказали сопротивления, осознавая свое безвыходное положение, и Эстерг потерял не больше трех десятков людей, прежде чем замок был взят.

По внутреннему двору сновали туда-сюда люди, собирали разбросанные арбалетные бельты и стрелы, стаскивали доспехи с убитых и умирающих и скидывали их тела в общую кучу. Трупы нужно будет сжечь, — решил про себя Эстерг, — еще неизвестно, какая тварь может вылезти из леса, привлеченная сладким запахом падали, и проникнуть в замок через разбитые ворота. С лесом, особенно тем, что окружал Кейремфорд с севера, шутить не стоило. Эстерг слышал, уже давно, что лорд Фаагтор не боялся бродить по лесам в одиночку и, по слухам, даже водил дружбу с существами, там обитающими. Но ведь он был безумцем, спесивым и кровожадным, и умер подобающей смертью.

Полководец подошел к еще исходящему черным дымом костру, ставшему для лорда Фаагтора погребальным. Тело лорда Фержингарда не сгорело полностью, и Эстергу показалось, что оплывший черной плотью полуобнаженный череп улыбается. Полководец выругался на своем родном наречии, сплюнул на засыпанную хлопьями обгоревшей бумаги землю. «Безумец, как есть. Я не оставил бы его в живых, даже если бы он сдался мне сам, — с отвращением подумал Эстерг. — Остается только надеяться, что его сын окажется более благоразумным».

Когда молодого Хенмунда Фержингарда притащили в зал великого чертога, на нем не было ни единой царапины. Либо он даже не успел вытащить из ножен меч, либо… даже не собирался. Сотник Дейр с силой толкнул его в спину, так что мальчишка упал на колени, прямо перед победителем. Солдаты рассмеялись, но на лице Эстерга не отразилось каких-то определенных эмоций, он продолжал ровно, слегка прищурившись, смотреть на лорда Фержингарда, а тот так же спокойно смотрел на него снизу вверх безучастным, серо-зеленым взглядом. Хенмунд, конечно, узнал, кто стоит перед ним — Эстерг Покоритель Севера выделялся из толпы воинов не только плащом из шкуры белого барса, ставшего уже его отличительным — почти гербовым — знаком, но и манерой держать себя. Дейр схватил мальчишку за длинные пепельные волосы, запрокинул ему голову, другой рукой рванул, разрывая, тонкие завязки рубахи, обнажив тонкую белую шею.

— Перерезать ему горло, seire? — спросил сотник, обращаясь к командиру. Хенмунд даже не вздрогнул, почувствовав у горла сталь, только нервно сглотнул и задержал дыхание.

— Я хочу, — хрипловато начал он, — принести присягу победителю. Лорд Эстерг…

— Я не лорд, — оборвал его полководец. — Я бастард и выродок своего дома. Не пристало благородному Фержингарду склоняться перед таким, как я, а?

Солдаты снова захохотали, а Хенмунд молчал.

— Может, хочешь последовать примеру своего отца? — продолжал Эстерг. — Для тебя тоже найдется груда поленьев и бочонок смолы, не переживай.

— Нет, этого я не хочу, — тихо произнес мальчик, не отводя взгляд. — Я сдался вам сам. Позвольте мне принести присягу.

— Где его меч? — спросил Эстерг одного из командиров. — Принесите.

Меч Хенмунда в ножнах из черного дерева, оплетенных цепями, с украшенной гравировкой гардой, бросили на мраморные плиты пола. Фержингард потянулся было к своему клинку, но Дейр дернул его за волосы и сильнее прижал зазубренное лезвие ножа к коже.

— Ну, нет, — усмехнулся Эстерг, наступая сапогом на рукоять меча. — Сперва клятву.

В великом чертоге воцарилась тишина. Хенмунд тихо и торжественно, под насмешливо-внимательным взглядом победителя, произнес слова клятвы на старом наречии, признавая Эстерга Покорителя Севера своим господином. Сотник отпустил его волосы и убрал нож. Очень медленно, выверяя каждое движение и не отрывая взгляда от лица Эстерга, Фержингард дотянулся до своего меча, вытащил клинок из ножен, поставил вертикально перед собой, уперев кончиком в зазор между толстыми серыми плитами. Он спокоен, губы не кривятся от злобы и бессилия, в глазах нет ненависти, тонкие и изящные, как у женщины, руки не дрожат. Хенмунд опускает голову, низко склоняясь к полу, и поднимается на ноги, лишь услышав снисходительно брошенное Эстергом позволение.

— Какой благоразумный мальчик, — рассмеялся полководец.

***


В каждом взятом замке Эстерг всегда — после решения самых насущных задач, разумеется — посещал и лично осматривал две комнаты: книгохранилище и сокровищницу. В одной он оставлял своего мастера-книжника по имени Римбух, которого, вопреки обычаю, везде возил с собой, в другой — доверенного камрера. В течение нескольких дней книжник должен был изучить имеющееся в библиотеке собрание текстов, большую часть которого Эстерг приказывал затем сжечь, чтобы навсегда уничтожить историю побежденного дома, а камреру полагалось составить полную опись сокровищ и драгоценностей для дальнейшего их распределения между воинами. Захватчик и грабитель Эстерг, прозванный Великим, относился к этим вопросам с большой тщательностью и педантичностью.

Поскольку особым богатством Фержингарды не славились, Эстерг решил начать с осмотра библиотеки. О ее расположении не пришлось даже спрашивать — к ней вели разбросанные по коридорам замка обрывки бумаги и листы пергаментов, вывалившиеся из ветхих переплетов. Полководец поднял один и быстро пробежал глазами:

«…В тот же год лорд Орсил Фержингард заявил свои права на Вдовью крепость, что в трех лигах от леса, к западу от Белого Зуба. Заняв ее с небольшим отрядом, распорядился выстроить при ней сторожевую башню…»

— Собрать все и сжечь, — коротко приказал Эстерг, комкая лист.

«Нет больше никакого лорда Орсила и его побед, и не было никогда. Север должен помнить только одного завоевателя».

Книгохранилище Кейремфорда располагалась в большом помещении с высокими потолками и множеством окон. Когда-то собрание хранившихся там текстов было внушительным, но лорд Фаагтор был слишком горд, чтобы оставить его победителю. Часть книг он начал жечь прямо в библиотеке, из остальных он собрал свой погребальный костер. Обожженные остатки летали по задымленному залу, осыпаясь черной пылью под сапогами. Эстерг прошелся вдоль выдолбленных в камне полок, практически пустых, взял первый тяжелый том с выгравированным на медной вставке длинным названием: «Полный список и описание целительных трав, растений, способствующих заживлению ран и изгнанию лихорадки, цветов пригодных для изготовления мазей, и корней, из которых приготовляемы отвары…». Следующая попавшаяся под руку книга повествовала о созвездиях, светилах и их движении. Эстерг наугад развернул какой-то свиток, только глянул на изящно-витиеватое название общеизвестной баллады «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона» и тут же небрежно бросил обратно вглубь каменной ниши. Это уж точно незачем жечь — ни лорда Менриарда, ни замка Рогшентон никогда не существовало, то была лишь выдумка сказителя.

— Где же мастер этого книгохранилища? — спросил Эстерг, обойдя помещение. А потом увидел его — тело старика валялось под столом в луже темной остывшей крови.

— И в этом лорд Фаагтор нас опередил, — невесело усмехнулся полководец. — Интересно, не прикажи я начать штурм сегодня с рассветом, а задержи осаду еще на неделю, этот безумец, пожалуй, успел бы разобрать собственные крепостные стены.

Эстерг обернулся к сопровождавшему его книжнику и приказал:

— Мастер Римбух, разберитесь здесь. Книги о науках и искусствах, баллады и сказания можно сохранить, но все тексты, в которых упоминается дом Фержингардов, должны быть сожжены. Покоренным нельзя оставлять то, чем они смогут гордиться и откуда черпать силы, чтобы однажды подняться вновь.

— Как прикажете, seire, — поклонился книжник и начал собирать с пола разбросанные оборванные листы.

Содержимое сокровищницы разочаровало Эстерга. Конечно, он знал, что обширные владения Фержингардов мало населены, слишком опасны и расположены вдали от всех торговых трактов, но как же тогда столь бедный и, на поверку, слабый дом столько десятилетий пользовался огромным влиянием на всем Севере? Эстерг повертел в руках массивную золотую чашу, покрытую странными символами и украшенную мелкими черными камушками. Работа изящная, но что-то в этом предмете навело полководца на мысль, что камни лучше вынуть, а саму чашу переплавить во что-то другое.

Эстерг не питал страсти к драгоценным побрякушкам, сам не носил даже колец и медальонов, но любил редкие на Севере драгоценные камни, ему нравилось вертеть самоцветы на ладони и любоваться игрой света в насыщенных цветом гранях. Самая главная драгоценность дома Фержингардов — рубин Сазкрил, ограненный в форме капли крови, — полководец счел достойным пополнением своей коллекции.

Из оружия он обратил внимание на несколько кинжалов с причудливой формы лезвиями и глубокими извивающимися желобками, хранились они не в ножнах, а в специальных футлярах из черного дерева. Эстерг взял один из кинжалов, чтобы проверить на вес и примерить к руке, и едва не порезался, когда рукоять каким-то образом чуть не выскользнула из его пальцев. Он положил оружие на место, решив про себя, что ни за что на свете не стал бы носить такой клинок на поясе, даже если бы нашлись ножны для такого лезвия.

После этого Эстерг обнаружил задвинутый в самую глубь сокровищницы небольшой сундучок и заинтересовался его содержимым. Внутри оказались монеты и изделия из необычного металла светло-зеленого цвета, обладающего благородным блеском и совсем не похожего на обычную медь. Полководец подобного никогда не видел, а ведь перед ним распахивались двери не одной сокровищницы. Двойные, будто сплавленные друг с другом монеты размером с ладонь, с одной стороны из того же зеленоватого металла, а с другой из темного золота, тоже оказались незнакомы Эстергу. Он выудил из россыпи монет и украшений перстень-печатку с изображением существа с головой чудовища, женскими грудями и змеиным хвостом.

— Я не узнаю этого герба. Чей он? — спросил Эстерг своего камрера, хоть и не рассчитывал на ответ. — Точно не Фержингардов.

Он равнодушно захлопнул крышку сундука, досадуя, что этой бледной зеленью нельзя вознаградить солдат. Эстерг был воином, полководцем и великим завоевателем, и его не интересовали загадки старины. Он мог бы сделать так, что через сотню лет, глядя на три переплетенные цепи Фержингардов, никто так же не узнал бы этого знака и не вспомнил бы название дома. Эстерг Великий мог бы уничтожить все благородные дома Севера, выпустить всю кровь из их старших ветвей, лишить прав, земель и гербов… мог бы, но не хотел. Покорять и властвовать над некогда высочайшими, а теперь склонившимися, больше тешило самолюбие завоевателя.

Однако победой над Фержингардами Эстерг был не удовлетворен. Кейремфорд был взят слишком легко, всего на пятый день осады, не позволив захватчику записать за собой очередной военный подвиг и достойную победу. Лорд Фаагтор так и не предстал перед ним и не преклонил колени, предпочтя погибнуть в пламени им же самим сложенного костра. Военная добыча была скромной, даже если вытрясти серебряную и позолоченную утварь и канделябры из всех залов. Конечно, Эстерг прикажет поискать то, что могло быть спрятано осажденными, но и так почти уверен, что ничего не найдут. Оставалось, правда, еще одно удовольствие, в котором он привык не отказывать себе и на которое считал себя вправе рассчитывать — он знал, что у лорда Фаагтора есть дочь. Саму девицу Фержингард полководец не видел, однако его уверили, что она юна и очаровательна, а значит, вечер и ночь обещают быть весьма приятными.

Однако и в этом намерении Эстерга постигло разочарование. Поднявшись в покои в башне лорда, он нашел там всех троих детей лорда Фаагтора. Хенмунд сидел в кресле, держа на коленях сестру, а его маленький брат прятался за широкой резной спинкой. При появлении Эстерга Хенмунд крепче прижал к себе сестру, прикрывая ее своим плащом, будто мог ее этим защитить. Эстерг мельком глянул на девочку, успев заметить, что она, конечно, очаровательна, но уж слишком юна. Он перевел взгляд на Хенмунда, на лице которого прежнее равнодушие сменилось смесью отчаяния и мольбы. Не думает же мальчишка, что все будет так просто?

— Придешь ко мне сегодня через час после заката. Обсудим условия твоей сдачи. Сестра может оставаться здесь, — приказал ему Эстерг и вышел из комнаты.

***


Эстерг не любил располагаться в башнях, хотя и считалось, что это больше соответствует его статусу. Он выбрал для себя небольшое помещение на втором уровне, без окон, но с большим камином. Там же он отобедал в одиночестве. Иногда он был не против разделить пищу со своими солдатами или провести вечер пьянствуя в компании некоторых сотников, но в этот день не было настроения. Почему-то Эстергу казалось, что Хенмунд не придет, по крайней мере, попробует прислать вместо себя какую-нибудь смазливую служанку. Но тот пришел сам, ровно в час после заката, как будто специально сидел и сверял по сектору и песочным часам. Он был одет в длинный темно-красный халат с меховой оторочкой и мягкие бархатные туфли, меча при нем не было. Обычно северяне ни под каким предлогом не расставались с личным оружием, особенно фамильным, но Хенмунд беспрекословно отдал свой меч стражнику, перед тем как войти к полководцу.

Эстерг сидел, скрестив ноги, на низком широком ложе, заваленном шкурами и подушками, и пил дратху из потемневшего серебряного кубка. Вставать, чтобы приветствовать лорда Фержингарда он, естественно, не собирался. Хенмунд сделал несколько шагов по комнате, но замер от резкого приказа:

— Стой. Сними-ка сперва одежду. Хочу убедиться, что ты не прячешь кинжал или яд.

«Меня уже обыскали ваши люди», — мог бы возразить мальчик, но он был смышленым и не стал возражать. Развязал широкий расшитый пояс и скинул халат на пол, стянул с себя рубаху из мягкой шерсти, чуть дольше необходимого подержал ткань в руках, будто пытаясь прикрыться, но потом уронил на пол и опустил руки вдоль тела. Фамильное ожерелье в виде трех переплетающихся цепей — золотой, серебряной и стальной, — снимать не стал, да ему и не приказывали. Эстерг равнодушно оглядел его. Достаточно высокий для своих лет, но тонкий и хрупкий, и это не детское, это останется с ним и в зрелом возрасте. Очень бледная, почти белая кожа с едва заметным узором розоватых шрамов на груди, животе и бедрах. Эстерг, хоть и не видел его родителей, подумал, что, должно быть, этот мальчик пошел в мать — в нем было что-то неуловимо-женственное, и не только благодаря длинным пепельного цвета волосам, свободно струящимся по плечам. Черты лица тонкие, будто высеченные в белом мраморе, вечно отстраненный, полупустой взгляд бледно-зеленых глаз. Благородства и утонченности этому мальчику не занимать, как и благоразумия. Эстергу нравилась его покорность.

— Налей мне дратхи, — велел он, подав юноше свой опустевший кубок. Хенмунд послушался, подошел к столу, на котором стоял поднос с остатками ужина и кувшин, наполнил кубок и протянул его Эстергу. Полководец не пошевелился, только недобро прищурился. Мальчик догадался — опустился на колени у ложа, подал ему сосуд, держа обеими рукам за основание.

— Прошу, милорд.

— Я уже говорил тебе, что я не лорд, — раздраженно проговорил Эстерг, отпив из чаши. — Можешь обращаться ко мне seire.

— Как прикажете, seire, — Хенмунд склонил голову.

— А ты точно сын Фаагтора Фержингарда? — насмешливо поинтересовался полководец, дернув его за волосы. — Такой послушный… непохоже на вашу породу.

— Я с самого начала пытался отговорить отца противостоять вам, seire, — тихо заговорил Хенмунд. — Я убеждал его, что нам лучше покориться и присоединиться к вам. Но он не стал меня слушать. Он никогда никого не слушал.

«Кроме своих хозяев», — докончил он про себя.

— А теперь он мертв, — подытожил Эстерг.

— И я рад этому, — Хенмунд выплюнул эту фразу не заискивающе-подобострастно, а с искренней, казавшейся несвойственной ему, злостью.

— Не очень-то ты почтителен к родителю, — протянул полководец, глядя на мальчишку уже с интересом. Обгоревшие останки лорда Фаагтора разрубили на части и бросили в выгребную яму. Эстерг не отдавал такого приказа — у него были свои представления о чести, и он бы в любом случае позволил захоронить побежденного лорда достойно, но у его преемника оказалось другое мнение на этот счет.

— Я полагаю, seire, до вас доходили слухи о том, чем занимался мой отец.

Слухи до Эстерга, конечно, доходили, но слишком приукрашенные и преувеличенные, и он не воспринимал тогда их всерьез. Будто бы лорд Фаагтор мучил и убивал своих слуг, будто имел привычку бродить по лесу к северу от своего замка и те, кто обитают в проклятых лесах, не трогали его. Поначалу Эстерг не верил этим россказням, но теперь был почти уверен — что-то было не так с лордом Фаагтором, и не только его безумие, которое, возможно, вовсе и не безумие, и что-то нехорошее происходило в стенах этого замка.

— Кое-что доводилось слышать, но много ли в этом правды? — уклончиво отозвался Эстерг.

— Немного, seire. Слухи, выходившие за пределы Кейремфорда, — лишь несколько снежинок в большой лавине. Наверное, к счастью, что большую часть этих тайн мой отец унес собой… и что сгорели те жуткие книги, по которым он сверялся.

— Значит, ты рад, что твой замок был захвачен, — несколько утрированно заключил Эстерг. — А что насчет твоих брата и сестры?

— Они еще дети.

— В самом деле? Сколько им? Брат лет через семь должен бы получить меч, а сестра года через четыре — выскочить замуж?

— Пожалуйста, seire Эстерг, они всего лишь невинные дети. Не причиняйте им вреда, прошу вас, — горячо зашептал Хенмунд, цепляясь за его колено. Волнение за судьбу младших родственников, похоже, было единственным, что могло согнать с его лица это вечное отстраненно-безразличное выражение.

— А за себя попросить не хочешь? — поехидствовал полководец, вызвав у лорда Фержингарда очаровательно беспомощную растерянность.

— За себя? — недоуменно переспросил мальчик. — Я ведь уже принес вам присягу…

— А разве я сказал, что принимаю ее? Я пока ничего не говорил и никакими обязательствами перед тобой не связан.

— Понимаю, — как можно спокойнее, но все же слегка дрогнувшим голосом произнес Хенмунд. — И чем я могу доказать свою преданность вам, чтобы иметь надежду склонить вас к решению пощадить меня и мою семью?

«Все-таки он очень смышленый», — в очередной раз отметил Эстерг.

— Иди сюда, — взяв его за плечо, поднял Хенмунда с колен и заставил забраться на ложе. Тот лег сначала неловко, полубоком, прижав сложенные руки к груди. Эстерг отвел упавшие ему на лицо пепельные прядки, небрежно провел по плечу. Кожа у мальчика нежная, только вся в мурашках, хоть в комнате хорошо натоплено.

— Сколько тебе лет? — спросил мужчина.

— Пятнадцать, seire.

— А сколько ты уже носишь меч?

— Меньше трех месяцев, seire.

Бывали случаи, когда юноши из благородных семей становились воинами в двенадцать или тринадцать лет, но это считалось большой редкостью, и Хенмунд исключением не был.

— Да ты сам еще ребенок, — беззлобно усмехнулся Эстерг.

— Я воин и глава своего дома, покуда он существует, — тихо, но твердо произнес Хенмунд, но потом не выдержал, отвернулся и спрятал лицо в сгибе локтя. На спине у него тоже розовеют несколько цепочек шрамов в виде рунических символов. Эстерг был уверен, что видел раньше такие знаки — на золотой чаше в сокровищнице и еще раньше, на других предметах. Он машинально провел пальцами по волнистой цепочке отметин от лопатки до поясницы. Мальчик вздрогнул и чуть слышно застонал сквозь сжатые зубы.

— Что, болит? — поинтересовался мужчина.

— Иногда.

— Это отец с тобой сделал? — в общем-то, в ответе этот вопрос и не нуждался.

— Он много чего с нами делал, — глухо отозвался Хенмунд.

Полководец снова пожалел, что не смог встретиться с лордом Фаагтором лицом к лицу. Судя по всему, интересный был человек. Жалко, что сгорел на костре — может быть, Эстерг придумал бы для него еще более подходящую смерть.

Эстерг быстро разделся — скинул свою рубаху и штаны из лосиной кожи. Одежду он всегда носил простую, а в бой надевал обычный нагрудник из вареной кожи и стальных пластин и его единственной отличительной чертой был только плащ из шкуры белого барса, им самим собственноручного убитого. Несмотря на свой уже далеко не молодой возраст — ему шел пятый десяток — Эстерг все еще отличался крепким телосложением. У него было много шрамов, но они были настоящими, полученными в бою, так что в отличие от Хенмунда, ему нечего было их стыдиться.

— Мне встать на четвереньки, или seire будет угодно взять меня, как женщину? — спросил Хенмунд тем же равнодушным тоном, как будто это относилось вовсе не к нему. Но Эстерг уже не обманывался его деланным спокойствием.

— Иди сюда, — он притянул юношу к себе, огладил по спине и бедрам, стараясь не задевать линии шрамов. — Ну, не дрожи так. Я же не изверг.

Это не насилие — ведь мальчишка пришел сам и не сопротивляется, хоть и трясется весь. Нужно немного приласкать его, успокоить. Эстерг не часто делил ложе с юношами, но, в конце концов, какая разница? Ласковое обращение приятно всем. Очень скоро мальчик раскраснелся и задышал чаще, даже начал сперва робко и неуверенно отвечать, водить прохладными тонкими пальцами по груди мужчины и касаться губами его заросшей щетиной щеки. Эстерг подумал, что Хенмунд, наверное, ни разу не был с женщиной, но спрашивать не стал, чтобы не смутить мальчика и не спугнуть его только проснувшуюся чувствительность. Когда мужчина коснулся его набухающего естества, мальчик охнул и вцепился в мягкое овчинное покрывало. Эстерг перевернул юношу на бок, спиной к себе, поцеловал шею, заставив поморщиться и фыркнуть от щекотки, огладил упругие округлые ягодицы.

Пока мужчина растягивал его, используя вместо смазки слюну, Хенмунд лежал тихо, даже не пискнул, но едва Эстерг начал входить в него, не выдержал, вскрикнул и дернулся, пытаясь отстраниться.

— Тихо, терпи, — рыкнул мужчина, одной рукой перехватив поперек живота, а другой сжав его бедро — грубее, чем собирался, наверняка на бледной нежной коже останутся синяки. Ну ничего, потерпит. Эстерг дал ему полминуты, чтобы привыкнуть, и начал двигаться, сначала неторопливо и неглубоко, потом быстрее и сильнее, насколько это было возможно в такой позе. Хенмунд вздрагивал, сдавленно скулил и кусал тонкие губы чуть не до крови. Излившись в него, Эстерг еще некоторое время не покидал его тело — так приятно, горячо и туго было внутри.

— Ты как? Живой? — спросил он, наконец отстранившись, и погладил мальчишку по влажной от испарины спине.

— Все в порядке, seire, — Хенмунд приподнялся на локтях, потом сел, поморщившись от боли. Крови нет и глазки сухие — наверное, и правда в порядке. — Можно мне идти?

— Подожди. На, выпей, — Эстерг взял стоящий на полу серебряный кубок с остатками дратхи и протянул Хенмунду. — И можешь остаться спать здесь.

— На вашей постели? — изумился юноша.

— Да, рядом со мной. Считай, что я признал тебя своим вассалом.

Хенмунд лег на другой край лежанки, укрылся покрывалом из чернобурки и притих, только дышал все еще сбивчиво и часто.

— Спи. Я не трону тебя больше, если сам не захочешь, — пообещал Эстерг.

— Спасибо, seire, — Хенмунд взял его руку и поднес к губам.

***


В бане Кейремфорда, расположенной на нижнем этаже замка, было жарко, полутемно, и пар клубился до низкого потолка, оседая крупными каплями на черных деревянных балках. Лорд Фержингард выгнал оттуда всех слуг, не считая немой старухи, которая следила за открытым очагом, и залез в каменную ванну к Эстергу. Вода была горячей, почти обжигающей, но Хенмунду это нравилось, он говорил, что от этого его шрамы перестают болеть.

— Помочь господину вымыться? — лукаво спросил он, обнимая мужчину. Эстерг развернул его к себе спиной, заставив опереться на скользкий бортик, огладил раскрасневшееся от пара тело и плавно вошел в него, поддерживая за талию. Юноша выгнулся и застонал, подаваясь навстречу.

— Горячо, горячо, — хрипло шептал он, не уточняя, от чего именно.

Эстергу нравилось, когда он становился таким — открытым, чувственным, страстным, — но Хенмунд по большей части держался все с тем же вечным хладнокровным спокойствием и отстраненностью во взгляде. Разве что наедине с Эстергом, в минуты близости менялся, проявлял чувства. Хотя было сложно сказать наверняка, какой он настоящий и когда ведет себя естественно. Конечно, полководцу было приятнее думать, что в такие моменты, как сейчас.

Ночами — и в самую первую, и во все последующие, когда Эстерг оставлял его в своей постели — Хенмунд спал плохо, беспокойно, часто вскрикивал, дергался во сне и в то же время прижимался теснее к Эстергу. Иногда в его тихом и бессвязном, как у лихорадочного больного, бормотании можно было различить обрывки просьб и безнадежных воззваний к богу и всем высшим силам. Когда мужчина касался дрожащего в ознобе юноши, гладил по голове и спине или обнимал покрепче, тот успокаивался, кошмар отступал. Эстерг никогда не спрашивал, что ему снится — что это за алтарь, которым он бредит в ночной тишине, и кого так жалобно и напрасно умоляет не трогать его. Не спрашивал потому, что был уверен — Хенмунд никогда и никому не расскажет об этом.

Вода в бассейне не торопилась остывать. Отдышавшись и придя в себя, юноша взял кадку с травяным отваром, налил туда немного кедрового масла и начал промывать свои длинные волосы. Эстерг наблюдал за ним, лениво облокотясь на бортик.

— Ты мог бы перезимовать в Кейремфорде, — Хенмунд уже в очередной раз сделал попытку уговорить Эстерга повременить покидать замок.

— Торчать здесь еще полгода или дольше?

Эстерг Великий редко задерживался в покоренных замках дольше, чем было необходимо. Его все время влекло дальше, к новым победам и завоеваниям, и эта страсть в нем была сильнее всего остального.

— А куда ты торопишься? — спросил Фержингард.

— Вперед. Всегда есть куда торопиться, нам отведен такой маленький срок на этой земле, — философски ответил Эстерг.

— Я же говорил тебе, там дальше ничего нет. На север и восток только проклятые леса и безлюдные земли. Разве что какие-то остатки укреплений, разрушенные века назад, но покорять там нечего. Север и так твой.

— Есть еще крепость у Триречья, дом Моринов из Солтера, Твердыня Волчьего Зуба… и еще земли на юге, за Брейнденским лесом. Никто ведь не знает, что там, — возразил Эстерг, и Хенмунд понял, что спорить с ним и уговаривать бесполезно.

***


Месяц спустя Эстерг Великий покинул Кейремфорд, оставив несколько своих доверенных людей и полсотни воинов, как гарантию лояльности дома Фержингард. Перед отъездом он условился с Хенмундом, что тот приедет в его замок по весне и женится на одной из его дочерей, которую выберет сам. Потом можно было бы заключить еще два брака — когда брат и сестра Хенмунда достигнут зрелости — но до того еще много ветров переменится, а северяне не любили заглядывать так далеко.

Лорд Фержингард договоренность сдержал и приехал, но с Эстергом никогда больше не увиделся. В конце осени тот отправился в свой невозможный зимний поход на Юг, но не вернулся ни к весне, ни через год, ни через десять лет… как не вернулся никто из его пятисотенного отряда. Что случилось с ними на ледяных трактах Брейнденского леса — так никто никогда и не узнал. Судьба основанной Эстергом новой династии после его исчезновения повисла на волоске, но, не без поддержки Хенмунда Фержингарда, наследникам Эстерга удалось удержать власть над Севером.

Много лет спустя, после подавления очередного восстания, мятежный лорд Серегол из Рогларской Пади, желая оскорбить Хенмунда, назвал его предателем и спросил ехидно, успел ли догореть погребальный костер лорда Фаагтора, прежде чем его сын преклонил колени перед захватчиком. На мгновение на лице Хенмунда отразилось негодование, и он схватился за рукоять меча, будто хотел убить закованного в цепи и безоружного противника. Но почти сразу успокоился и ответил, чуть улыбнувшись:

— Вы не знали ни одного из них — ни моего отца, ни моего господина. Так по какому праву беретесь судить?