Ожидание

– …официальное место работы? – спросила меня грузная девушка в белом халате.

– Эм… сижу с ребенком… – ответил я.

Детей у меня, однако, нет – ни одного.

Девушка пожала плечами, скривив при этом рот – будто они были связаны между собой, как лапки и голова у голубей.

– …безработный. – резюмировала она, старательно заполняя форму. – У вас, кстати, просрочен полюс.

– Правда?

– Ага. Я, покамест, это оставлю. Завтра подойдёте, там по коридору девушка сидит из страховой. Ваш у нее замените. И сюда положьте.

– А он не потеряется? – поинтересовался я.

– Зачем?

Я не ответил – только пожал плечами – теперь, видимо, была моя очередь.

Больше вопросов мне не задавали. Я сидел на скамейке среди кафеля и сжимал в руках паспорт и рюкзак. Саднило затылок, немного кружилась голова. Хотелось есть, что в сочетании с тошнотой вызывало интересные ощущения. Но не особо приятные.

Где-то рядом постоянно открывались и закрывались двери на улицу. Поэтому – я озяб и накинул куртку.

Вместе со мной в приемнике сидел возбужденный мужик, одетый в один только свитер. Бедняга сильно потел и прикрывал носовым платком разбитый рот. Было заметно, что там не хватает нескольких зубов. На усах мужика висели бледно-красные сталактиты запекшейся крови.

– Еще раз – что с вами произошло? – спросил его неожиданно вошедший врач.

– Чингиз напал! – пояснил мужик, кивнув головой.

– Как это произошло?

– Со спины у подъезда… ПАДЛА ЧЕРНОЖОПАЯ! УБЬЮ СУКУ!

– Понятно. – ответил доктор, что-то сказал сестре и ускользнул.

– Сейчас идёте в восьмой кабинет. Вам там сделают ЭХО. Восьмой кабинет – вас там ждут. – громко разъяснила она пострадавшему голосом вокзального диспетчера.

Мужик попыхтел, собрал манатки – паспорт и сигареты – и, покачиваясь, побрел в восьмой кабинет – туда, где его ждали. В дверях он вдруг остановился, повернулся в мою сторону и, держась за косяк, произнес:

– Пощекотал бы тебя, гниду, да баб и детей – не бьют. – и невозмутимо двинулся дальше, а я едва не ответил: «Согласен».

Кажется, он был пьян.

Пока я все сидел в приемнике, позвонила жена. Ночью мне пришлось написать за нее новогоднее поздравление, которое она, в свою очередь, должна была написать за кого-то еще. Это занятие было трудным и простым одновременно. Примерно так же нас в школе во время уроков физкультуры заставляли прыгать через козла. Сначала не понимаешь – зачем, а потом становится весело. И не можешь остановиться.

Жена сказала, что ей понравилось. «Это потому, что я профессионал». – подумал я. И ответил: «Спасибо». «Ты гардину повесил?» «Нет…» «Ладно, дома поговорим».

И повесила трубку.

А я принялся сидеть дальше. В «скорой» мне дали каких-то таблеток, поэтому чувствовал я себя превосходно. Словно валялся в горячей ванне. Даже слышал, как возле уха похрустывает пена. Но никакой пены, разумеется, не было. Думаю, это шумел мой потревоженный мозг.

Собственно, случилось со мною вот что.


Ночью я засиделся, и, испытывая словесные муки, увлекся настойкой немного больше, чем следовало. Мир был совершенно безумен и невозмутимо глуп. И, давно отчаявшись понять – в чем именно и почему, я силился как-то с этим жить. Муки же – и есть своего рода компромисс, необходимый для того, чтобы жизнь моя, которая, как и любая другая, к счастью, рано или поздно кончится, сделала это вничью.

Так или иначе, в девять утра я исправно вышел гулять с собакой, терзаемый угрызениями совести. Наша собака – рыжий коротколапый бочонок радости, похожий на лису.

Бороздя рыхлый и грязный снег, мы двинули к роще. Кругом копошились ворчащие злые люди в своей щепетильной сосредоточенности на повседневных делах. Они ненавидели друг друга, и отчаянно пытались откопать принадлежавшие им корыта. Я автомобиля никогда не имел. Мне всегда казалось – появись он у меня, вмиг стану таким же идиотом, что хуже смерти.

Одно из немногого, к чему я когда-либо стремился – это в ужасе спрятаться. Желательно – в какой-нибудь глухой тайге с автоматом в руках. Но на стрельбы в школе я не ходил, а моей супруге жизненно необходимы электричество и прочие блага цивилизации. В тайге же они, как известно, отсутствуют.
 
Имея автомобиль, спрятаться вы не сможете. И, говоря словами хитреца Максима Горького, «исследовать» – тоже. И вообще – чем больше у вас всего, тем сильнее вы суетитесь. А суета, лично у меня, вызывает физическую неприязнь. Короче, по мне – так все закономерно.
 
Миновав несколько дворов, мы вышли к роще. Я спустил собаку с поводка и она принялась резвиться в снегу. Это меня несколько умиротворило.
 
Обычно мы доходим до лыжной базы и после нее поворачиваем обратно. Но сегодня я решил погулять подольше.

Тихо шел снег, деревья и кусты стояли опушенными и нетронутыми. Все казалось в высшей степени нормальным. Поэтому, утопая в сугробах, мы шагали дальше. У Чапы, конечно, получалось ловчее. Ведь ног у нее в два раза больше, чем у меня…

Спустя некоторое время, когда роща кончилась, и мы оказались среди старых панелек, мне пришлось ее пристегнуть. Мы пересекли дорогу и через пару дворов вышли к крутому обрыву, внизу которого двигался Енисей. Позади него сквозь снегопад проглядывались горы. С другого берега доносился лай собак. По крайней мере – мне так казалось.

Пока моя женщина работала, мы бездельничали, сидя на скамейке у обрыва в попытке услышать реку. Рыжая устроилась у меня на коленях, едва уместившись, и отгрызала с лап куски льда.

Отдохнув – потопали обратно. Уже на дороге я остановился, чтобы еще раз взглянуть на красоту и о чем-то задумался. В это время Чапа внезапно дернула поводок, и я рухнул на землю, приложившись при этом головой о затаившийся в серой каше бордюр. Пока я пытался откопаться и все-таки встать, хоть и лежать было приятно, моя подружка подскочила, улыбаясь, и принялась вылизывать мне лицо. И я сразу ей все простил.

Мы брели домой, и в свете дня я видел звезды.


Вернувшись, я отмочил с чапиной груди снежные «бусы». Позавтракал чудной яишенкой с кофе. Сел что-то писать. А потом комната вдруг начала вальсировать. Перед глазами разлилась радуга. Я даже умудрился успеть восхититься ею, однако вскоре принялся извергать недавний завтрак на кафельный пол в кухне. Меня все еще корчило в холостых спазмах, когда я пытался отогнать собаку от бывшей яичницы.

Через час все-таки стало ясно, что дело начинает принимать дурной оборот. И все же мне до сих пор чудилась собственная несокрушимость. Но, несмотря на нее, я взял перекур и прилег на кровать.

К обеду боль принялась сигнализировать о близости инсульта. Перспектива срать под себя, давиться едой или передвигаться, как заржавелый железный дровосек меня не привлекала. В глухой тайге паралитик, скорее всего, не выживет. А значит – прощайте, недостижимая безмятежность и мифическое спокойствие. Был, конечно, небольшой шанс, что меня трахнет так сильно, что безмятежность и спокойствие станут моим образом жизни. Ахинея Кальдерона обратится в правду. И если сон – единственное нравственное состояние, а любая жизнедеятельность есть гниение, то я совершенно точно воспарю. Но при условии, что святой и похититель государственных тайн практически равны относительно доли экстремизма на сантиметр души, я бы все-таки предпочел второе. А второе, в свою очередь, не предполагает бездеятельности…

Короче, ситуация сложилась тупиковая, что меня, однако, не удивило. С трудом вспомнив, как звонить в «скорую», я набрал номер.

– Алло. – сказал я незнакомцу в трубке.

– Здравствуйте. – поприветствовали меня.

– Вынужден вам сообщить, что несколько часов назад мною была получена черепно-мозговая травма…

– Вы что, врач? – потребовал уточнений голос.

Немного подумав, я ответил:

– Думаю, нет.

– Тогда х*ли ты мне по мозгам ездишь?!

– Прошу прощения, но вас разве не записывают? – удивился я.

– Не твое собачье дело. Говори адрес.

Я сказал. «Скорая» прибыла довольно быстро. Минут через сорок. Дверной звонок прошел сквозь содержимое моей головы подобно ножу. Я отпер и, морщась от боли, пригласил всех внутрь. Задумавшись, чуть было не предложил гостям чаю.

Молодой паренек измерил мне давление. После этого фельдшер стала лениво допрашивать:

– Итак… что случилось?..

– Я гулял с собакой. Она дернула за поводок, я упал и ударился затылком о бордюр.

– С какой собакой?..

– Эм. Вот с этой.

Чапа улыбнулась и гавкнула. Как и все мы, она любит внимание. Фельдшер и санитар недоуменно пожали плечами.

– Ну… это… скользко же… и стоял я в неустойчивой позиции…

– Еще бы… Когд’а это случилось?...

– Эм. Несколько часов назад… Около трех-четырех часов назад.

– Сегодня?..

Поразмыслив, я сказал:

– Да.

– Вы уверены?..

Я повторил проделанное.

– Да, уверен.

– А сегодня какое число?..

– Господи, я-то откуда знаю?! – испугался я.

– Ладно… Заполните вот это… Подпишитесь здесь и здесь… Возьмите паспорт, полис и деньги на обратную дорогу…

Мы спустились в «газель». Путь до машины я преодолел самостоятельно, что в какой-то степени огорчало – всегда мечтал прокатиться разок на каталке. Видится мне в этом что-то величественное. Возможно – поверженная сила или несокрушимость человеческой мощи…

Подвеска кареты, судя по всему, работать отказывалась. Ее можно было понять. Но из-за данного изъяна каждая яма на дороге отзывалась ударом лома в позвоночник. Боль взмывала от копчика вверх до самой головы и вылетала в уши. Как в аттракционе «молот». Каким образом выдерживают такие поездки тяжелые больные, я представляю с трудом. Возможно – просто теряют сознание…

Вдобавок ко всему остальному, казалось, будто мы не едем на машине по асфальту, а плывем по реке на катере.

За окном уже стемнело. Огни проблескового маячка озаряли кабину приятным синим светом. Когда нам уступали дорогу, я чувствовал легкое превосходство. Вскоре мы прибыли в больницу…


… где я все сидел и дожидался. Как говорится, всю жизнь мы чего-то ждем…
Потом ни с того, ни с сего вошел доктор. Коротко поговорил со мной. Восьмой кабинет был в моем полном распоряжении. Я обрадовался.

Люди в нем, должно быть, тоже томились в ожидании. Не исключено, что и они мечтали укрыться от всего этого в душных и терпких дебрях глухой тайги. Им явно грезилось бездействие. Мифическое и недостижимое, чему виной – моя персона. Поэтому – не такие уж мы и разные, как может показаться на первый взгляд.

Разница только в том, что есть те, кто ждет в коридорах, и те, кто делает то же самое, но в кабинетах. Да и то, по сути – несущественная…

Кто-то мучается из-за нужды или внутренних противоречий. Кто-то – из-за погребенной в снегу машины. А кто-то, например, из-за меня.


Закрепившись в палате, я позвонил жене и сообщил последние новости. «Ты же говорил со мной до этого – почему ничего не сказал?! – сокрушалась она, возможно, испугавшись, а в конце – констатировала, – Идиот!..»

В, коридоре, не считая молчаливо горящего телевизора, было пусто.

23:27
02.12.16