Умерла чужая кошка

- Умерла чужая кошка.

- Что? Какая кошка?

- Никакая, – говорит Юлька, она варит суп и перескакивает от стола к мойке, потом к холодильнику, почти не давая шансов уловить траекторию ее перемещений. - Просто фраза прицепилась, - продолжает она, - и вертится в голове. Как строка из песни.

- Паршивая фраза, не верти ее.

- Почему? Мог бы выйти детский стишок:

«Умерла чужая кошка,
Сиротою стала блошка.
Сиротой проснулся веник
И украденный вареник».

- Ну, хватит.

- Ты же любишь такие стихи, без смысла, без веса.

- Эти стихи не детские, они дурацкие.

- Эй, суслик. Я не хочу, чтобы умирали кошки. Чужие, родные, ничейные. Но, если есть шуточные стихи про смерти людей, почему про кошек нельзя?

- Потому, что мне не нравится.

Мое объяснение не кажется жене честным. Она думает, я фальшивлю со своей сентиментальностью.

- Юль, ты когда-нибудь перечитывала «Белый Бим черное ухо»?

- Нет. И кино не пересматривала. Один раз и все. Мне хватило.

- А у меня кот как-то умер. Один раз и все. Много лет назад. Но мне хватило.

- Блин, причем здесь твой кот. Ты «Том и Джерри» с носовым платком теперь смотришь? Там его хоронят несколько раз. Ты или выпендриваешься или прикидываешься. Или ищешь повод обидеться. Но нашел самый дурной!

Она права. Мы фаршируем обычные слова личностным смыслом и интонациями. Слова это коробочки, в которых мы переносим персональных тараканов. Поэтому в одинаковых коробочках разное содержимое. И в Юлькиных стихах нет ничего крамольного.

Мы обедаем молча. Мне неловко. Потом я мою посуду. В мою очередь почему-то кастрюль всегда больше. Это раздражает и смешит. Я начинаю прикидывать, как в Юлькину смену подбросить ей самую грязную кастрюлю, думаю из под чего она должна быть. «Умерла чужая кошка» вдруг звучит в моей голове.

- Юль, - кричу я в комнату, - ты не могла бы сочинить стишок про меня?.. Или про смерть моих тараканов, - добавляю я тише.