Пепел. Книга 1. Глава 11. Конец первой книги

КНИГА 1. ГЛАВА 11.

Ничего не говоря друг другу, наша троица медленно брела обратно к хижине. Чувствовалось, каждый думал о своём. Акела уверенно возглавлял нашу «колонну», ни разу не обернувшись, задавая неторопливый темп движения. Только опущенная серебристая голова выдавала его непростые думы.  Мау, неся под мышкой свои лохмотья, голый, как и я, шёл впритык к волку, едва не наступая ему на хвост. Поэтому частенько приостанавливался и, оглядываясь на меня, меня будто и не замечал, а всматривался во что-то далёкое. Он был встревожено печален.
А я… Я старалась унять хаос мыслевращения в своей голове. Хоть что-то разложить по «полочкам». Но то ли «полочек» не хватало, то ли часть информации вообще не предназначалась для «полочек». Я бросила это бесполезное занятие и сосредоточилась на ходьбе.
Вокруг нас всё стрекотало и чирикало. Солнце, скатившись уже к самому лесу, сквозь яркую листву деревьев чиркало всё ещё теплыми лучами по нашим спинам.


Не дойдя нескольких метров до хижины, я наступила на что-то округлое. Это был медальон Саида. Я хорошо его помнила: он был продолговатой формы и весь испещрён значками - знакомыми, малоизвестными и совсем таинственными.
Цепочка была порвана, а на самом медальоне засохшая кровь.
- Кел, ты сожрал Саида? – ни гнева, ни ужаса я не испытывала, моральная изнурённость давно заполнила моё тело от пальцев ног до макушки. – Зачем?
Мау, попытавшегося было объясниться за волка, я устало остановила рукой.
- Говори, Кел, я слушаю, - мы, не сговариваясь, уселись вокруг медальона.
Я вдруг почувствовала, что на самом деле мне наплевать на Саида, на ребят, на Рэма, на очень многое и многих. И только жажда истины, не сиюминутной, а «всеобъясняющей», начинает поглощать меня целиком.
Акела «хрыкнул» и начал пристально всматриваться в меня. Я почти физически ощутила, как его зрачки ввинчиваются в мои.

… Я мчусь по лесу. Хижина. Сагды Нюнге. Зовёт. Треплет меж ушей. Показывает одежду, рюкзак, припасы.
Чужой запах. За хижиной, в другом мире. Пахнет странно: друг-враг. В одном прыжке вываливаюсь в тот мир. Человек приседает. Ему страшно. В руке нож. Значит, Враг. Перехватываю руку, сжимаю. Кровь. Тёплая. Враг стонет. Ему больно. Скоро всё кончится.
Теперь шея. Запах. Среди многих запахов еле уловимый запах Друга-Навсегда. Дочь Неба. Срываю блестящий предмет с запахом Друга-Навсегда. Встаю на грудь человеку. Слушаю. Предмет его и не его. Убивать пока нельзя.
Сагды Нюнге рядом. Кричит мне уже давно. Я слышу, но теперь делаю всё для Друга-Навсегда. Сагды Нюнге понимает это. Он недоволен. Мне всё равно. Я сделал выбор.
Я позволяю Сагды Нюнге увести друга-врага. Он ещё будет нужен Другу-Навсегда. Я чувствую это.
Отдыхаю у хижины. Жду конца разговора Маленького-Друга и Друга-Навсегда. Жду время. Нужного часа.
Бегу обратно. Другу-Навсегда надо стать ещё и Дочерью Неба. Буду рядом. Я теперь НАВСЕГДА буду рядом…

Кел отвёл взгляд, потянулся, потом бесшумно свернул своё огромное тело и мягко возложил царственную лохматую голову на вытянутые лапы. На меня он больше не смотрел. Слайд-шоу закончилось так же внезапно, как и началось.
- Понятно, - сражённая «клиповым рассказом» Кела, я сгребла медальон Саида и поднялась. – Если не возражаете, я в хижину. Надоело спать на земле.
- Экин нитего не надо больсе? – Мау уже устроился под боком волка.
- Нет. Отдыхайте. Отправляемся на рассвете, - я почти замертво повалилась на ворох шкур. – Кстати, поешьте. Тут еда. Я не хочу.
Сон обволок меня непроглядным туманом, и я будто растворилась в нём.


- Девушка! Может, Вас хоть проводить? – забавно нахальный парень не отставал ни на шаг.
Он «прицепился» ещё в электричке, и сейчас трусил позади меня, часто поскальзываясь на снежной утоптанной тропинке. Знакомая с детства дорожка петляла меж инистых берёзок, беря начало от изъеденной временем платформы и там, за редким перелеском, сливаясь с раздолбанной просёлочной дорогой.
- Сама доберусь, - кидала я парню через плечо, тихонько посмеиваясь над его медвежьей неуклюжестью и просто невероятной рыжеволосостью. 
- А вдруг здесь волки или маньяки сидят по кустам? – надрывался незадачливый ухажёр.
- Волков и маньяков, так и быть, можете взять на себя, - рассмеялась я.
- А награда будет? – «рыжик» упорно пыхтел, преодолевая очередной льдистый подъём.
- Это будет зависеть от количества обезвреженных волков и маньяков, - мне стало жаль нескладного кавалера, и я немного «притормозила». – Ладно уж, чаем с малиной напоем Вас. Родители у меня радушные. А ночевать будете в сторожке. Как Вас зовут?
- Да Никита я! Я уже представлялся Вам в электричке. А Вы даже не помните, - огорчённый парень, наконец, догнал меня.
- Несущественное я и не стараюсь запоминать, - я усмехнулась, заметив как вытянулись веснушки на лице моего провожатого. – Но теперь Вы перешли в разряд «чуть-чуть  существенного», и я запомню Вас, Никита. А я Тая.
Парень разулыбался. Я всегда очень хорошо чувствовала людей и, не раздумывая, подхватила своего «кавалера» под руку. На четырёх ногах мы двинулись гораздо быстрее.
Всю эту неделю я почти не расставалась с Рэмом. «Пора пришла. Она влюбилась…» . Да, да. Чувства накрыли меня с головой. Правда, последнюю я всё-таки не потеряла. И мамины слова с каждым днём мне казались невероятной ошибкой, паранойей, в конце концов. Я еле дождалась назначенной пятницы и поехала, чтоб всё выяснить, всех успокоить и поставить «точку» в Кокошкиных дурачествах. Так мне сейчас это представлялось.
Я опаздывала. Мама и папа, скорее всего, были уже на даче. Наверное, в камине уже потрескивали поленья. Папа, мурлыкая себе под нос разухабистые русские народные, что-нибудь подкручивал-прилаживал. А мама собирала на стол, посмеиваясь над репертуаром отца. Может, и Коля приехал… Не смотря ни на что. Я соскучилась по ним по всем. И по этому колючему чертёнку тоже.
Никита, запинаясь от смущения, то что-то пытался рассказать весёлое, то осуждающе восхищался моей смелостью в обращении с незнакомцами. Я всё это почти пропускала мимо ушей, с нетерпением ожидая встречи с родными.
Особенно с мамой. Последний наш с ней разговор на Кокошкином Дне рождения оставил болезненное покалывание в сердце.
 
И вдруг всё изменилось! Моё сердце замерло, а через мгновение чуть не взорвалось! В голове набатом загудела только одна мысль – «беда!» Сильно запахло гарью.
Я, не разбирая дороги, кинулась к посёлку. Никита сначала, видимо, оторопел, но потом, на удивление быстро сообразив, очень сноровисто, по-звериному, последовал за мной, не отставая, не забегая вперёд, ловко вытаскивая меня из сугробов и расчищая мне путь. Всё это я осознала потом, совсем-совсем потом…
А сейчас, когда за последними деревьями, я увидела столб дыма и  редкий пепел на снегу, я рванула к дому так, что и не поняла, как оказалась прямо перед пепелищем.

Обгорелые стены… Провалившаяся крыша… Прокопченная балка из провала окна, как флагшток, с обугленной ветошью…
… Две фигурки людей в черных мешках на белом снегу…
Много машин: «пожарная», «скорая», «полиция», вереница глянцево-тёмных авто, отдельные «кляксы» замызганно старых железяк.
… Две фигурки людей в черных мешках на белом снегу…
Много людей… И все кучкуются ранжировано.
Почему-то много пепла… Особенно в глазах.
… Две фигурки людей в черных мешках на белом снегу…
И ещё одна, с бензиновой канистрой. Скрюченная, одинокая, на коленях перед чёрными мешками…
Меня кто-то пытается остановить. Хватают на рукав. Что-то очень громко говорят.
Зачем? Мне ведь надо туда. К черным людям на снегу… Один из них ещё жив… Это Коля… Мой Кокошка…
Я отталкиваю всех и иду туда. «Почему так медленно?» Мне надо быстро. А иду еле-еле.
Кокошка поднимает голову… На лице одни глаза… Сажусь рядом…   Беру его лицо в ладони… Колькины глазищи полны слёз, в них плещется затравленность маленького зверька. Пока маленького… Но человеку уже плохо!
Пепел кружит всё сильнее. Мои глаза почти запорошены.
- Кокошка… Почему так много пепла, - язык почти не слушается меня.
Лицо брата искажается до неузнаваемости. И он начинает кричать… Почти рычать… Громко, бессвязно… Как зверь, попавший в капкан.
Какие-то люди бросаются к нам сзади. Я отмахиваюсь от них рукой и… шаги обрываются. Я насильно прижимаю Кокошку к себе и глажу, и глажу его вихры. Он обмякает и слабо обнимает меня.
Неистовый пепел бьёт в лицо, засыпая всё вокруг…
- Давай уйдём отсюда… А то нас засыплет… Заберём папу и маму и уйдём, - всё ещё глядя в душераздирающие Колькины глаза, я тянусь к мешкам.
- Я помогу тебе, Тотоша… Мы заберём папу и маму… Только не отдавай меня никому… Мне хотят… голову отрезать, - Кокошкина голова вдруг начинает трястись, отчаянные глаза застывают сумасшедшей льдистостью.
- Я не отдам тебя… Никому… Ни за что, - мысль о том, что Кокошку я тоже теряю, была нестерпима.
Я встаю и оглядываюсь. То, что было позади меня, будто кто-то отодвинул к самому лесу. Маленькие фигурки людей несуразно там копошатся.
Блестящие машины опасливо притихли. Два знакомых человека: один ладный и высокий, другой забавно округлый – спешат ко мне, что-то крича и мне, и своим телефонам. Так и не вспомнив, кто это, я поворачиваюсь чуть вбок и вижу… охотника! И понимаю, что у него не пули, не дробь, а дротик со снотворным. К нему прыжками нёсется кто-то тоже знакомый, невообразимо рыжий. Его я тоже вспомнить не могу.
Опять всматриваюсь в «человека-с-ружьём». Охота… На нас с Кокошкой…
- Ни за что! – кричу, что есть силы, и отмахиваюсь рукой, пытаясь отгородиться от всего.
И эти человечки и машины, все разом, плавно перемещаются в сторону леса.
Пепел уже сбивает с ног…
Сзади меня лежат две фигурки в чёрных мешках. И ещё одна, сгорбленная, сидит у моих ног. Их надо защитить…
Пепел облепляет меня всю. Забивается в нос, глаза, рот. Ни дышать, ни говорить не могу.
Больше в этом мире нет ничего… Только Пепел…



Белое… Вокруг всё белое… Много трубочек… Все выходят из меня. Кто я? Я машина. Большой компьютер. Могу думать. Научились делать…
Что-то гудит издалека. Неполадка? Нет… Это другой компьютер. Он может говорить. А я могу слышать.
- Совсем плохо. Стабилизации не поддаётся. Резистентен к любым составам. Колоть больше нельзя.
- Всё ещё рвётся к ней?
- Да. Рычит, как зверёныш. И ему очень больно. Кажется, вы перестарались.
- Он уже отработанный материал. Он сделал своё дело. Теперь нас интересует она. Очень неожиданная реакция! Да-с…
- Закалывать её не дам. Никаких инъекций, таблеток и прочее. Я поставил верхнее руководство в известность.
-  Ай-яй-яй. Через мою голову. Нехорошо, золотой мой. Да я и не думал так с девочкой. Здесь совсем другой подход нужен.
- Что теперь с Колей?
- Мы ещё немного… поэкспериментируем. Можно кое-что ещё выжать. А потом в утиль. Как это ни прискорбно, золотой мой.
- Сволочь ты редкая.
- Я учёный. Сам знаешь, грядёт апокалипсис. Рухнет ВСЁ! На карту поставлено выживание человечества. Золотой мой, не щепки спасать надо. Деревья.
- Спасатель… Расчетливая тварь. Хоть себе не ври.
- Моветон, золотой мой. Сам-то кто? Не задавался сим вопросиком? Колю оставь мне ещё ненадолго. Будет ма-а-аленький эксперимент. Потом ма-а-аленький укольчик. И всё. Во имя науки, золотой мой.
- Всё. Хватит. Колю оставишь в покое. Таю тронешь, придушу. И тоже, как ты понимаешь, во имя науки.
- А дверца-то приоткрыта. Надо бы закрыть, золотой мой…
Стало тихо. Это информация. Для меня или нет? Я машина. Запомню. На всякий случай. Перестаю думать… Наверно, обесточили…

Опять включили. Совсем не думать плохо… Я запомнила информацию. Но…не помню какую. Не понимаю. Так не должно быть. Наверно, сбой.
- Тая! Проснись. Открой глаза.
У меня есть глаза…
Передо мной человек. Лицо будто знакомое. Доброе и озабоченное.
- Я машина? – еле шепчу. Надо же я и говорить могу!
- Нет. Ты человек. Очень красивая женщина. Самая лучшая. Самая, - человек скорбно смотрит мне в глаза.
Я человек! Слава Богу! А то машиной как-то не очень… Да и информация не запоминается.
- Это хорошо, - я пытаюсь улыбнуться. – А Тая – это моё имя?
- Да. Ты всё вспомнишь сама. Ты вспомнишь всё, обещаю, - мужчина берёт мою руку в свои большие и тёплые ладони. Он тоже пытается улыбнуться.
Мне хорошо. Тепло. И я всё вспомню…


Сон-воспоминание давно улетучился, но глаза открывать не хотелось. Что ж, вот теперь я вспомнила всё. Не думала, что будет так больно.
Тогда я не смогла пережить это до конца, до донышка. Чтоб всё полностью осознать и пойти дальше. Мне не дали. Ни осознать, ни пойти. Попытались сделать из меня управляемую машину.
А сейчас у меня нет времени на полное осознание своего горя. Теперь это только информация, которую я должна учитывать.
Я открыла глаза и привстала. Мау и Кел сидели напротив меня. Мау был горестно ошарашен, Кел пасмурно задумчив.
- Я что – бормотала во сне? Или прям транслировала? – мне стало не по себе.
- Экин! Мы с Кел видеть всё, - Мау печально кивал головой. – Мы видеть всё самый-самый натял. Ты не говорить, но мы знать.
- Как? Вы видели все мои сны? С самого начала? И ничего не говорили? -  я холодно посмотрела на обоих.
- Экин! Кел сказать – экин сам сказать нам. Мы стать экин друзья, экин  понять это. Экин вдруг стать Синмавча Буга! Наверно… И Кел сказать – отень-отень надо  экин всё сказать. Мау и Кел всё сказать экин, - мальчишка подполз ко мне и погладил по щеке.
Ну, не могла я на них сердиться!
- То, что вы видели, это теперь даже хорошо – объясняться долго не придётся. А вот то, что я транслирую на всю округу, как телебашня, вот это меня сильно беспокоит, - я обняла Мау и поманила Кела. – Что делать будем?
Кел откликнулся сразу серией картинок: выйти в другой мир, пойти к Сагды Нюнге, всё ему рассказать и ждать его совета.
Мау только кивал.
- Я о другом. Как мне теперь контролировать себя. Я не знаю, не умею. До Сагды Нюнге ещё дойти надо. Воспоминания – это не так страшно. А вот если свои планы, - мои сверхспособности, которые с некоторых пор начали меня радовать – они давали мне защиту - теперь сильно обеспокоили меня.
- Как этого избежать? – я воззрилась на своё племя.
Кел вздохнул и опять стал закидывать меня теми же картинками-действиями.
- Мы ннэ знаем. Сагды Нюнге знает. Он стар, много-много знать. Он много-много уметь. Он говорить тот зе язык, сто и экин. И он добрый, - Мау улыбнулся, не сумев скрыть печаль в глазах. – А если экин вдруг сон-картинки натинать показывать, Мау тихо-тихо гладить экин. И экин просыпаться…
Я в первый раз после Пепла по-настоящему, до донышка, прочувствовала, что не одна. И теперь могу пойти дальше.



 
Ссылки:

«Пора пришла. Она влюбилась…» - А. С. Пушкин  «Евгений Онегин».