Медная монета. 1

Дед с нежностью рассматривал свои сокровища.

Только сокровищам, так домочадцы называли коллекцию редких монет первых лет постсоветского периода, нежность дедова и предназначалась. Утро у старейшины семьи начиналось с овсяной каши, крепкого черного чая с лимоном и  общения с сокровищем. За долгие годы общение сформировалось в четкую последовательность ритуальных действий. Дед бережно доставал из обитого красным бархатом гнезда деревянной шкатулки монету, нежно оглаживал реверс и аверс синей бархоткой. Подолгу любовался, ласково улыбаясь. Ритуал совершался с каждой монетой без исключения. А еще деду нравилось с ними разговаривать. Вкрадчивым голосом, нежно мурлыкал про непослушных внуков, бестолковых дочерей, никчемных зятьев и понукающую всем этим порокам жену, напоследок своя порция неодобрения доставалась правительству и президенту. На ласково журчащий ручеек из злых слов и фраз неизменно выходила из кухни жена, со смесью жалости и брезгливости на лице слушала пару минут и возвращалась на кухню, где также неизменно тихо, но в сердцах произносила: «Тьфу ты, дурак старый!». Так что, свой утренний ритуал имелся не только у деда.

С появлением внуков гордое звание «дед» вытеснило все остальные, чему он несказанно втайне радовался: шутка ли, родить двух девчонок, мечтая о сыне, и в качестве компенсации получить от них в подарок трех внуков. А полугодовалая внучка стала самым дорогим сокровищем для  бабушки.

С домочадцами дед был сух, иронично пренебрежителен, порой резок. Внукам полагалась небольшая поблажка, с ними дед держался строго, но в меру, а часто так и снисходительно. К себе же требовал постоянного внимания и уважения, переходящего в почитание. И то сказать - глава семьи, все вертелось вокруг него, все им контролировалось, и не было ни одного даже маломальского вопроса решение, по которому принималось бы без дедовского одобрения. И неважно, что обе дочери давно создали свои семьи, у каждой было по двое детей и жили они отдельно от родителей, решающий голос по любому вопросу принадлежал не мужьям и тем более самим дочерям, а их отцу.

Времена совместного проживания всех членов неуклонно расширяющейся семьи давно прошли. Встречались на днях рождениях и праздниках. Через полчаса застолья оживленное общение гасилось авторитарным монологом деда. Дед вещал, остальные члены семьи безропотно слушали. За годы совместных празднований, темы вещания исчерпали себя,  остались лишь особо любимые, выученные и оратором и членами семьи наизусть.

–Что в тарелке ковыряешься? Что ты там выискиваешь?
–Деда, я морковку с луком не люблю. Можно, я не буду их есть?
–Есть надо все. Люблю - не люблю, это что такое?! Бабушка старалась, готовила, теперь выкидывать продукты?– дед насупился, обратился к старшей дочери,– Ты куда смотришь? Почему не все ест? Избаловала?
–Папа, да все он ест, только жареный лук с морковкой и не любит,  не такая это большая потеря продуктов…

Дед начинал пыхтеть как чайник без дырочки в крышке, булькать и шипеть. Щеки в красных прожилках тряслись в такт сопению,  мясистый угреватый нос устрашающе подрыгивал над тонкими бесцветными губами.

–Конечно, вам не понять, что такое пухнуть с голоду. Подумаешь морковка с луком! Мы в детстве всю лебеду в округе съели, а морковку и в глаза не видели.
–Папа...

И в который раз рассказывалась история о военном детстве, оккупированном немцами городе шахтеров на Украине, сборе урожая пшеницы и  норме выработки, украденных колосках, проносимых матерью домой для двоих маленьких детей, деда и его старшей сестры, каменной ступке и горячей яровке. Дед вспоминал, как пухли они с сестрой с голоду в послевоенные годы, и не в переносном смысле: на дрожжах сдобилось тело, распухали ноги, от пальцев рук матери и врача длинной болью медленно затягивались кратеры ямок, образующихся на дряблом теле, набухшие веки зашторивали щелки глаз. Слушали эту историю не менее двух раз в году - на 9-ое мая, и день рождение деда. Поначалу у взрослых мужчин  перехватывало дыхание, дочери и жена плакали, подрастающее третье поколение сидело притихшее с наводнившимися слезой глазами, готовое разреветься в миг. Со временем от  горькой истории, бередящей состраданием душу, остался лишь отшлифованный, эмоционально выхолощенный остов.  История военного и послевоенного дедова детства надоедливо раздражала всех, домочадцы перестали живо восприниматься ужасы войны и сопереживать. Да и рассказ самого деда походил на затухающий  стук колес вагона, отцепленного  от несущегося на полном ходу железнодорожного состава. Но традицию и приличия соблюдали, и среднее, а за ним и младшее поколение, в совершенстве овладели искусством  лицедейства. Мысль, что его не слушают или слушают без интереса, так ни разу старика не посетила...до сегодняшнего дня.

В этот раз семейные посиделки пошли криво и косо сразу. Собрались на семидесяти пятилетие деда.

Дед был не в духе: накануне поругался с приятелем-коллекционером, на казалось бесконечные дожди беспощадно болела голова, да еще любимый старший внук Федька, прозванный в честь деда, разбил его любимые очки. Запасные очки имелись, но в них дед видел плохо, приходилось щуриться, отчего голова болела еще сильнее.

Старшую дочь мучил токсикоз, в семье ждали прибавление.Ее супруг, выпив положенную норму и  с комфортом устроившись в уголке дивана, тихо посапывал. Два сына погодки сегодня пребывали в повышенно озорном состоянии, приходилось все время быть начеку, а так хотелось от всей этой суеты домой, полежать в тихой спальне, свернувшись калачиком лицом к стене. 

Муж младшей дочери едва сдерживал раздражение. На работе ожидалась реорганизация с сокращением штатов, а вариант, что его минует, если не сокращение, то изменение должности и оклада в сторону понижения и уменьшения, был весьма спорен. Часто болела дочка, надо бы вести на консультацию в районный медицинский центр, а время, как и деньги, были как обычно в дефиците. Да еще с Федором, старшеньким, что-то непонятное происходило…

Мужчина сидел, погруженный в невеселые суетные раздумья: «Время отвезти дочь к неврологу и аллергологу-иммунологу,  я выберу, в крайнем случае, день за свой счет возьму, а вот у кого денег занять? Дамочка с ресепшене по телефону предупредила -и прием платный и лечение недешевое. А в семье денег и без того не хватает.  Ладно, и с этим можно справиться, в ломбарде часы заложу, а, может, и Михалыч выручит, стыдно у него уже просить, да что делать? Дед – скупердяй, полчаса вчера распинался о выгодном приобретении еще одной монеты, какую-то уж особенно редкую купил у лоха, а как только я заикнулся насчет денег, да хоть взаймы, прикинулся уставшим и плохо слышащим. А еще Федор… Странные у них в классе происходят события. Да что странные-то? Опасные и тревожные. Кто-то ворует у ребятишек деньги, вещи. И этого кого-то уже полгода не могут вычислить. На классном собрании приняли решение об установке в классе и раздевалке  камер видеонаблюдения. На душе неприятно и тревожно: явно кто-то из ребятишек у своих же и ворует. Да еще учительница тревогу усилила, попросив задержаться. Состояние сына ее беспокоит, стал нервным с резкими перепадами настроения, а в дни воровства, когда об этом становиться известно,  засыпает практически стоя, приходится домой провожать, а то заснет чего доброго, переходя дорогу. Так что и Федю надо бы врачу показать. Да какому? Психологу, психиатру? Или это нынче одно и то же?  А так на вид парень веселый и здоровый. Стресс у него! Какой у него стресс в двенадцать лет? В семье у нас атмосфера хорошая, у парня все необходимое есть. Что еще-то нужно? Реакция на кражи? Да он к ним никаким боком?! Учительница и мысли не допускает, что ее лучший ученик может вором оказаться. И мы с женой в своем ребенке уверены. Тогда что? Волну гонит учительница, перестраховывается. А что спит…, так возраст у него переходный начинается, опасный возраст. Подумаю, может, и сына в центр заодно отвезу. Денег, главное, раздобыть бы».

В этот раз дед отступил от сложившейся традиции. После принятия поздравлений от домочадцев, помолчал и начал рассказ не о военном детстве, а о новом пополнении своей коллекции. Не мог не похвастаться, хотя мысль, что фактически обманул лоха-продавца, все же и нет-нет, да и напоминала о себе,  тяжело ворочалась в голове, чему и друг его лепший поспособствовал: свое «фу» высказал. Сначала помог провернуть аферу, подтвердив справедливость в три раза заниженной цены, а потом начал запоздалыми угрызениями совести себя и его, Федора, изводить, мол, не надо было даже ради дружбы подличать. Вот дурак-идеалист! А дед совершенно искренне считал: своего брата-коллекционера обманывать никак нельзя, импичмент объявят, а вот непрофессионалов-чайников, случайным образом ставших обладателями раритетов, тех можно, сам бог велел. Собственно дед ни в Бога, ни в дьявола не верил.

Умолчав о моральных мытарствах друга, хвастался домочадцам о трехкратном выигрыше в цене при продаже в будущем. Монета гордо демонстрировалась всем и каждому. В руки не давал, не поленился и сам обошел всех сидящих за столом, держа монету в руке, предусмотрительно надев шерстяную перчатку. Возле каждого останавливался и пару минут вертел монету перед глазами сидящего: аверс и реверс новой жемчужины своей коллекции  желалось показать во всей красе. Обход сопровождался рассказом о примечательности монеты.

–Деда, а ты продавать ее будешь?
–Нет, Федька, это ваше наследство. Вот помру, все вам, внукам моим и достанется, поровну.
–Дед, ты живи! Дед, не надо нам наследства, ты нам нужен. Мы тебя любим все!

Дед ласково погладил любимчика по волосам. «Какой пацан растет! Вылитый я в детстве. Мой внук, мой. Другие как подметные, а этот точно мой. Я еще подумаю, скорее всего, на него все и отпишу. Вот доброе слово от него только и услышал. Остальным лишь подарки дедовы нужны». 

На рынке в зависимости от состояния  цена монеты  доходила до двухсот тысяч рублей. Ранее дед ограничивался более дешевыми десятирублевыми и двадцатирублевыми 1992 и 1993 годов выпуска. На нумизматическом жаргоне монета называлась «перепуткой». Монету номиналом пятьдесят рублей  1992 года выпуска на Московском Монетном Дворе ошибочно отчеканили на штемпеле сторублевой монеты, что стало возможным ввиду равенства диаметра монет-по 25 миллиметров. На лицевой стороне монеты–аверсе значилось «сто рублей», на оборотной стороне—реверсе гордо красовалась цифра 50.  Монета была красива: биметаллическая, с оригинальным дизайном - ободок из медно-никелевого сплава серебристого цвета, а в центре круглая бронзовая вставка.

Вдоволь нахваставшись монетой, дед решил ее положить в шкатулку, но замешкался, вздохнул и, нарушив свои же негласные правила, положил на стол за своей тарелкой, не желая прятать игрушку, коей еще и налюбоваться не успел.

Выпили за удачное приобретение и дед  нудно затянул историю о своем трудном детстве. Вот тут-то младший зять и сорвался. Он еле сдерживался на смотринах монеты : «Это надо же потратить пятьдесят тысяч на какую-то монету, пусть и редкую, и не дать денег на лечение внучки!». Раздражение росло и неожиданно для него самого выплеснулось в злой фразе.

–Дед, да достал ты со своим детством всех. Сколько же можно это слушать!

Побледневшая бабушка  подскочила и, не сказав ни слова, исчезла за дверью кухни, а через минуту оттуда  потянуло запахом корвалола. Старшая дочь замерла, жертвенным кроликом уставившись на деда. Глядя на мать, притихла и детвора. Младшая дочь дергала за рукав мужа, стыдя и умоляя извиниться перед папой.

Дед сидел с лицом бурачного цвета, тяжело дышал открытым ртом, не имея возможности что-то сказать. Выпил принесенный женой корвалол, слегка отдышался.

–Да что ты щенок про войну знаешь? А ты знаешь, что мы, маленькие дети, чувствовали? А мать моя? Уходя на поле, она привязывала нас с сестрой к ножке кроватей, стоящих в разных частях комнаты, да так, чтоб дотянуться друг до друга  не могли. Дрались мы с сестрой все время, дети же. Вот и боялась, подеремся, раскричимся, а мимо фриц пойдет, да и пальнет в окно на шум. Сколько таких случаев было. Перед каждым миску с яровкой поставит, да ведро помоечное и уходит. А вечером возвращается до хаты, и Бога благодарит , что жива и колосков украсть и пронести удалось, да просит Его нас в  живых застать. А ты, ты… нет для тебя ничего святого!
–Да мы давно с Федькой историю оккупации твоего города изучили, поболее твоего рассказать можем. Везде искали информацию: и в инете, и в библиотеке, и книги, и фильмы и мемуары, все источники задействовали. На следующий год планируем съездить, Федору надо места эти показать. Так что не кричи, дед.
–Ты, щенок, извинился бы!
–Обойдешься!
–Вон! Чтобы ноги…

И вновь сцена повторилась. Бабушка метнулась на кухню, старшая дочь хлопала глазами, младшая в ужасе дергала мужа за рукав свитера. Дед ловил ртом воздух.
На кухне загромыхало.
–Федор, подойди сюда,–позвала  супруга.

Дед бурчал,  сопротивлялся, но на зов ушел и дверь за собой в кухню закрыл.  В комнате оживились. Мигом проснулся старший зять и принялся частить рюмку за рюмкой. Младшие внуки бегали по комнате, пользуясь занятостью взрослых, кричали, прыгали на диване, залазили в шкаф, одним словом, делали все то, что при деде делать не могли, с энтузиазмом наверстывая упущенное. Федька неодобрительно покосился на двоюродных братьев и  степенно направился к стеллажу с книгами, там и остался, рассматривая книги. Сестры объединились в «воспитании» виновника переполоха. Виновник сидел красный и пристыженный.

Минут через пятнадцать вернулись дед с бабкой, внешне спокойные.

–А где монета?

Словно резким нажатием тумблера выключили звук, недобрая тишина заползла в комнату. Монеты на столе не было.

–Ворье!!! Мать звони в полицию, никого не выпущу пока не найдем! Обыскать всех! Никакого вам наследства! Прокляну всех! А-ааааа….

Бабка, не выдержав напряжения трудного дня, заголосила,громка причитая и подвывая. Дочери присоединились к матери. Старший зять вновь заснул, забившись  в угол дивана.  А дед с младшим зятем не без помощи крепкого мужского слова подписывали приговор и без того непростым отношениям.

И снова выключился звук, только монотонные шлепки нарушали вязкую агрессивность тишины.

–Деда, а это не твоя монета?- внук Федор тыкнул пальцем в сторону пола.

Рыжий любимец, кот Васька не обращая ни на кого внимание, методично подбрасывал монету двумя лапами, наблюдал хитрым  зеленым глазом за ее падением, пытался поймать на лету. Подбрасывать монетку ему явно понравилось. Домочадцы, не отрываясь, смотрели на кота, монотонность шлепков завораживала.

–Да чтоб тебя, ирод!!! А вы все куда смотрели? Как она у него оказалась? Федька, забери!!!

Под ногами Федьки что-то треснуло, он оступился, уронив монетку в вазочку с вареньем.

Дед отреагировал матом. Мать с дочерьми вновь завыла,  старший зять так и не проснулся. Младший зять потянул жену и детей к выходу, охрипшим от крика и бешенства голосом шипя, что ноги их больше в этом доме не будет. 

–Бисова душа, криворукий какой, уронить монету в варенье!!! А где мои очки? Как раздавил!!! Бисова душа!!! Да я вас всех…–это было последним, что они услышали, покидая дедовскую квартиру.

«Ну и денек. Да уж, показал себя дед во всей красе. Эх, и я не сдержался, но теперь уж что? Извиняться не буду. Отлучит от дома, значит отлучит. Ну не буду ходить туда, что с того? А дочь и внуки… да куда он от них денется,  бабка вмешается, не позволит лишить ее радости общения. Что-то Федька сонный совсем. И на очки наступил, монету так неловко уронил в варенье… как спал на ходу. Еле довел до машины, а нести его уже не могу, тяжелый. Спит как сурок. Да, странно. Решено, его тоже к врачу отвезу, пусть посмотрят, может, авитаминоз?».

Федор засыпая успел подумать о том, как удачно накануне дед похвастался монетой и даже разрешил подержать в руках, найти обычную пятидесяти рублевую монету 1992 года выпуска труда не составило. Теперь не надо делиться монетой с другими наследниками, вот как все хорошо и удачно сложилось, и кот Васька как специально подыграл, надо бы ему рыбки принести. И отец молодец, увел их всех вовремя, пока дед ототрет монету от варенья, очков нет, все разбиты, а у бабушки слабенькие, деду никак не подходят, пока рассмотрит что к чему, и поймет, что его кто-то обманул, поймать и доказать уже ничего не сможет. Так ему и надо,Скруджу старому - как-то подслушал Федька в разговоре мужиков во дворе дедово прозвище.

И неведомо было мальчику, что самого одноклассники за глаза прозвали «жлобом», кличка была подпольной, дети не афишировали своего мнения, скрывали:  кто его знает этого Федьку, вдруг так обидится, что даже за деньги не даст списать домашнее задание.